Слепой боец - Горишняя Юлия (читаем книги онлайн бесплатно полностью без сокращений .TXT) 📗
— Никогда я не могла ее понять, — добавила Кетиль. — А ты, Хюдор?
— И я не могла, — сказала та, качнув головой.
— Была она гордой — что ж? Можно быть гордой и не оставаться всю жизнь одной, как скала на острове Ивелорн! Ведь верно?
Остров Ивелорн — так называли теперь тот прибрежный остров, где был когда-то хутор Арверна.
— Такая была ее филгья, — сказала Хюдор. — Она родилась на свет только для того, чтоб из-за нее был убит Олень и Гэвиры с Локхирами начали распри. Она сделала свое дело и исчезла. У нее вправду был свой порядок — без свадебного пира и дочерей.
Кетиль запела-заговорила опять, теперь уже с того места, где остановилась.
— А еще говорят, — фыркнула она, — от женщин все зло! Кто попускал Ивелорн — мать ее разве? Будь ее мать жива — разве б такое было? А Локхир с моим братом? Разве Ивелорн гнала их на охоту? Она-то как раз была бы рада, если б не нашлось парня, что для нее готов на в с е, — вот я отчего ее не понимаю!
— Она могла хотя бы жалеть о том, что из-за нее случилось, — сказала Хюдор. — Но она, говорят, даже и не жалела. Вот Арверн — он и вправду считал себя во всем виноватым, для него, должно, облегчением были те пираты… А Ивелорн было все равно. Как если б она была скала. Или филгья.
— Скала! — сказала Кетиль. — О! Вот оттого-то и потонула та пиратская «змея», что ее увозила, — какой же корабль не потонет, если целый неприступный утес на него нагрузить!
Вот в такие минуты Хюдор особенно ее любила — когда, неожиданно для нее самой, вырывались у Кетиль неожиданные, как проблеск молнии, словечки. И она смеялась, ласково глядя на Кетиль, встряхивающую гордо кудрями, а когда та, задохнувшись, перестала хохотать, добавила:
— А я слышала — океанские девы потопили тот корабль. Оттого что приревновали к ее красоте и не могли простить, что море увидело большую красавицу, чем они.
— Когда она жила здесь, — сказала Кетиль, — солнце задерживалось дольше над нашей округой, чтоб глядеть на нее. Будь мы с тобой хоть вполовину так красивы, как она, — из-за нас весь мир бы лежал в развалинах, Хюдор!
— Так уж и мир, — отозвалась та.
— Не меньше, чем мир, — засмеялась Кетиль. — На меньшее я не согласна.
И запела-заговорила опять, прямо из середины:
— А вот теперь об этом сочиняют песни, — добавила, сжимая кулачки, Кетиль. — А обо мне? Обо мне будут вспоминать только то, что я сестра Гэвина!..
— И еще, что из-за тебя Йиррин сочинил «йиррин-эзалт» — «песни Йиррина», — сказала Хюдор. — Ни у одной девушки на свете такого нет. И, по-моему, это лучше, чем если бы из-за тебя лежал в развалинах хоть даже целый мир…
Кетиль задумалась, закусив розовую пухлую губку. Потом подобрала иголку, повисшую на длинной алой нитке с вышиванья, воткнула ее в ткань, опять задумалась.
— Ты права, — проговорила она. — Ты права, Хюдор, — а все-таки хотелось бы мне чего-нибудь еще…
— Так скажи Йиррину, — засмеялась Хюдор, — пусть сложит песню о том, как из-за девушки по имени Кетиль перессорились четыре округи сразу! Уж его-то песня не потеряется; и, пока не уйдут под море острова, будут верить, что так оно и было, — люди ведь певцам только верят, а не тому, что было на самом деле!
А когда Кетиль устала смеяться, то сказала:
— Только он этого не сделает. Он говорит: «Если слова певцов будут врать — чему ж тогда можно будет верить на свете?..» А для Ивелорн сделал бы небось! — добавила она вдруг негодующе.
— Не сделал бы, сама знаешь, Кетиль. Йиррин такого ни для кого не сделал бы, даже для Гэвина…
— Даже!!! — возмутилась пуще Кетиль. — Даже — и вот всегда так; всегда мы у них на втором месте!.. Всегда! А те, кому у них первые места, — слава, истина и все такое, — они ли рожают им сыновей? Они ли пекут им хлеб и поят их брагой? Услаждают их ночи и закрывают глаза им, когда они умрут? Нет, правда, Хюдор! Тебе никогда не хотелось, чтобы вот Гэвин поступился своим именем ради тебя? Хоть в чем-нибудь. Чтоб ты знала, что ты ему важней, чем то, что певцы о нем говорят!
— Но ведь и мне… — Хюдор остановила пряжу, чтоб сменить наполненное веретено, и в комнате легла тишина. — Ведь и мне тоже его имя важнее даже того, будем ли мы с ним вместе… — В языке, каким говорят на этих островах, слава, честь, имя — для всего этого слово было одно.
— А он и не поступится, — сказала, вздохнув, Кетиль. — Да, что ж. Мы, Гэвиры, — мы такие. — Совсем высокомерно бы это вышло, не проговори этого Кетиль так просто. И прибавила: — А все-таки мне б хотелось, чтоб они хоть что-нибудь сделали ради нас такого, за что певцы их бы не похвалили. Вот так вот сделали бы — и все.
Потом Хюдор запустила опять свою прялку, и Кетиль запела — теперь уже по-настоящему запела — старую-старую песню на мелодию, которую знают здесь все девушки, и немного это даже не песня, а заговор. «Плывут корабли, — пела она, — плывут корабли по морю, тяжело сидят в воде их борта, и путь их становится все длиннее и длиннее, а до дома все ближе и ближе. Планширы их изрублены топорами, море жевало их ребра, да не разжевало, верен был их путь, и все рифы остались в стороне, золотом и серебром полны корабли, и полны они славой. Плывите, корабли, плывите, плывите скорее, возвращайтесь домой с добычей, но когда вы вернетесь, самая драгоценная добыча будет ждать вас на берегу».
