Повесть о Ладе, или Зачарованная княжна - Фортунская Светлана (книги хорошем качестве бесплатно без регистрации .txt) 📗
Домовушка превращался, или, как он говорил, перекидывался, в таракана редко. Когда у него что-то болело, потому что, по его словам, «у тараканов в нутре и нет ничего, и болеть нечему», или когда в дверь звонили либо в квартире находился кто-то чужой.
– Нам, домовым, не след на глаза людям показываться, – объяснил он мне. – Это я после уж пообвык, заленился каждый раз нужный вид принимать. А прежде я все больше в щели какой отсиживался, а уж ночью – тогда да, ночью я перекинусь, да и на кухню, порядок наводить. И Бабушка мне оченно пособляла. Это Лада у нас белоручка, а Бабушка – не-э, Бабушка работяща была… А вот как купили телевизорную эту машину – тут я и того… Очень уж дело завлекательное – кино это.
Однажды я невольно обидел его.
– Значит, ты будешь нечистая сила? – спросил я как-то, когда он рассказывал о способах порчи имущества, применяемых для воспитания нерадивых хозяек.
– Почему это нечистая? – возмутился он до слез, – нечистая – это Баба-яга, или кикимора болотная, или там упыри с вурдалаками, а мы, домовые, – род почтенный, уважаемый, наравне с лешими и водяными стоим…
– Значит, вы добрые?
Домовушка разозлился, и слезы его мигом высохли.
– Что это ты такое говоришь! – закричал он воинственно. – По-твоему, кто не нечистый – так и добрый уже! Охранители мы, сила такая, охранительная. Дух бережем. А уж какой в доме дух – добрый, злой ли, – это уж от вас, от людей, зависит.
Я извинился, и мир был восстановлен.
Иногда, когда Домовушка уставал работать языком, который у него уже и заплетаться начинал, он просил рассказать что-нибудь меня. Очень скоро я исчерпал запас своих заслуживающих внимания воспоминаний и перешел к изложению прочитанных когда-то книг. Домовушке очень понравилось мое новое начинание, и скоро ночные наши бдения превратились почти исключительно в театр одного актера, коим выступал я. К нам присоединялся – послушать – также и Пес, считавший своим долгом не спать по ночам. Он притворялся, что охраняет квартиру. А поскольку посиделки наши проходили в основном на кухне, моими невольными слушателями – а потом и горячими поклонниками – стали Жаб и Рыб. Как-то раз залетел к нам на огонек и Ворон, что имело для всех нас очень серьезные последствия. Но об этом позже.
С обитателями кухни – почти со всеми, кроме Паука, – я тоже завел приятельские отношения.
Я сочувственно выслушивал жалобы Жаба – ах как он любил пожаловаться, этот Жаб! Не знаю, что думал там в своей паутине Паук – за два месяца я видел его едва ли раза два, а голоса его и вовсе не слыхал, – а вот Жаб был уверен во всеобщем к нему, Жабу, отвращении. Можно ли хорошо относиться к такому бугристому и шишковатому, к такому противному на вид земноводному? Нет, нельзя. И Лада лицемерит, когда говорит, что можно. Впрочем, чего еще следует ожидать от красивой женщины! Все красивые женщины – лицемерки. Да и некрасивые – тоже. «Тебе хорошо, – говорил он мне с завистью, – ты теплокровный. Мягкий и пушистый. Тебя погладить можно, приласкать… А мы вот с ним, – он тыкал лапкой в сторону банки с Рыбом, – холоднокровные, и никакого кайфу нет с нами возиться. Это всегда так: кто теплый – того и греют». Жаб имел большую склонность к пессимистическим обобщениям.
Рыб иногда пытался остановить струящийся из широких уст Жаба поток мрачных излияний. Высовывался из воды до половины своего туловища – если бы у Рыба была талия, я сказал бы «по пояс», – и, смешно шлепая толстыми губами, говорил, что Жаб не прав, что Лада хорошо к ним относится, и ласкала бы и их обоих. «Но что поделаешь, – говорил он Жабу, – если твоя кожа не терпит грубого прикосновения человеческих пальцев? Вспомни, как однажды ты пересидел перед телевизором, и твоя спина пересохла, и кожа полопалась, и какие муки ты после этого испытывал? Что же касается меня, то лично я предпочитаю, чтобы меня руками не трогали. Нечего».
Как-то я спросил его, не тесно ли ему в банке.
– Нет, – ответил Рыб, подумав. Потом, пошлепав губами, добавил: – А зачем мне простор? Для размышлений места хватает.
– Ну банка – это же так неэстетично, – заметил я.
– Об эстетике пусть она думает, – сухо сказал Рыб. – Я размышляю об ином.
Отвечать на вопрос, что является предметом его размышлений, он категорически отказался, обрезав довольно грубо: «Не твоего ума дело!» Лада явно ошибалась на счет Рыба, говоря, что тот молчалив и задумчив. То есть задумчив он иногда бывал, но вот молчалив – разве что в присутствии Лады. Поболтать Рыб любил, несмотря на то, что от долгого пребывания на воздухе у него начиналась одышка и, по его выражению, «свербела спина».
Кстати – не в порядке сплетни, а из одной лишь любви к истине, – Рыб говорил исключительно неграмотно. Не знаю, что он там преподавал в средней школе, но уж точно не русский язык. Причем его неграмотность ни в какое сравнение не шла с милой старомодной речью Домовушки, со всякими его «ужо», «токмо», «пущай». Нет, лексикон Рыба начинался словом «ихний» и заканчивался словом «покласть».
Я все-таки поговорил с Ладой насчет аквариума.
– Ой, а мне как-то и в голову не пришло! – воскликнула она обрадованно. – Конечно, в банке ему тесно, а аквариум – это так красиво! Можно туда растения всякие, водоросли запустить, домик ему построить из камушков.
– Домик из камушков – это ты, пожалуй, увлеклась, – заметил Ворон, – великоват наш Рыб для домика. А вот украсить наш быт, а также благоустроить среду обитания Рыба – это хорошая мысль.
Против выступил один только экономный Домовушка.
– Опять растраты! – завопил он. – По миру пойдем! Жалованье у тебя, Ладушка, не такое уж и великое, чтобы на забавы деньги тратить. А Рыбу нашему и в банке ладно. Вода свежая, кормят вовремя – что еще человеку надо? Вы его, его спросите, нужон ему тот акварий али не нужон!
Рыба спросили. И тот ответил многословно и многозначно, что вообще-то места ему и так хватает, и он, Рыб, всем доволен и ни в чем не нуждается, и размышлять в тесной клетке можно с не меньшим эффектом, чем в золоченой, но что если она, Лада, так уж желает, чтобы он, Рыб, жил в золоченой клетке, что ж, пусть будет золоченая, а ему, Рыбу, все равно.
Из его речи Лада сделала правильный вывод, что Рыбу очень хочется аквариум.
Вы когда-нибудь видели счастливого карася? Я видел.
Лада все-таки накидала в аквариум камней, расположив их в виде грота, и теперь Рыб не плавал взад и вперед, как прежде, но целыми днями висел на одном месте – в этом самом гроте. Целиком он туда не помещался, и наружу торчала его голова в обрамлении зеленых водорослей. Глаза его были закрыты, а рот растянут в довольной улыбке. Оказывается, рыбы тоже умеют улыбаться – во всяком случае, такие, как наш Рыб. Разумные в некотором роде.
А между тем время шло, и лето уже было в разгаре, я привык к моему новому облику и почти уже не вспоминал, что был когда-то человеком – чьим-то сыном и братом, и еще студентом, и нравился девушкам. Кошкам я не то чтобы не нравился, просто дурная слава бежала впереди меня, и, когда на прогулке я удалялся далеко от дома, забегая в соседние дворы, я имел случай в этом убедиться. Правда, там меня называли несколько иначе – малахольный. Однако общаться со мной не желали. Но и я уже не так сильно стремился к этому. Хотелось, конечно, иногда поухаживать за какой-нибудь миловидной кошечкой, но полное счастье недостижимо, а я пока был доволен своей жизнью и готов был мириться с отсутствием некоторых вещей. Сигареты, покупаемые для меня Ладой, иногда перепадающий мне кусочек мясца – эти маленькие радости компенсировали (пока) отсутствие в моей жизни секса.
Зато в моей жизни появился спорт. Когда я был человеком, я не отличался стремлением к «выше, дальше, сильнее». Став котом, я не очень изменился в этом отношении, то есть результат меня по-прежнему не очень интересовал (за исключением некоторых случаев, на которых я остановлюсь особо). Но небольшая физическая нагрузка, как то: легкая пробежечка на зорьке, карабканье по деревьям, гимнастические упражнения – все это стало мне просто необходимо. Я думаю, потому, что на четырех лапах значительно удобнее (и приятнее) бегать, чем на двух ногах. Кто хочет – может проверить.
