Мост через огненную реку - Прудникова Елена Анатольевна (полные книги TXT, FB2) 📗
– Я не знал… – потрясенно сказал Энтони.
– Вы и не могли знать… Поэтому я и хотел объясниться… Герцог, вам, может быть, неинтересно… но ни один табор никогда не остановится вблизи дороги, по которой идет армия: у них женщины, кони… Если они там стали, значит, случилась большая беда. Вы не обязаны этого знать, да вы бы и не позволили глумиться над чужим несчастьем. Но я просто не сдержался, не смог…
– Генерал, – прервал его Бейсингем, – довольно, хватит! Вы все объяснили, и мы с вами условились забыть этот инцидент. Я отказываюсь продолжать разговор…
Гален отвернулся и достал фляжку.
– Вам не предлагаю, это тайтари… – он отпил глоток и замолчал.
Они ехали шагом, лошади шли голова в голову, и Энтони почти физически чувствовал собеседника: как тот постепенно утихает, а потом уходит в себя, в какие-то свои, очень невеселые мысли. Как все, оказывается, просто! Впрочем, как любая разгаданная загадка… Однако зевать не приходится, надо ловить момент, ломать стену, пока генерал ее заново не укрепил, иначе потом будет только хуже…
– Каким же ветром вас занесло обратно в Ваграу? – выдержав еще несколько мгновений, поинтересовался Бейсингем.
– Вы действительно хотите это знать? – безразлично спросил Гален.
– Хочу, – церемонно наклонил голову Энтони, выдерживая дистанцию. – Ваша жизнь достойна баллады. Какой поэт откажется услышать такое?
– Ну что ж, – пожал плечами цыган. – Говорят, вы хороший стихотворец. Надеюсь, мне не придется жалеть о том, что дал вам этот сюжет…
…Гален еще помолчал, несколько раз приложившись к фляжке и вновь изучая даль за рекой.
– Года два мы кочевали далеко на востоке, потом вернулись в Ваграу. Однажды рано утром, еще почти ночью, я проснулся от шума. Вылез из кибитки, смотрю – табор окружили солдаты, а посередине генерал – я его помнил еще по прежней жизни. Старший табора велел мне подойти, а мать сделала знак: «Беги!» Я кинулся прочь – ну да разве от верховых убежишь? Поймали, перекинули через седло, как мешок, и увезли. Больше я ни мать, ни сестру не видел. Как я узнал потом, их табор выслали из Ваграу и велели никогда не возвращаться. Я долго думал, что отец взял меня из мести, потому что мать отказалась вернуться к нему. Только много позже он мне все объяснил. Приезжал он не за ней, а за мной. Ему было неприятно, что его сын бродит где-то с цыганами, и он решил этот вопрос так, как решал все и всегда. Ни бывшая любовница, ни девочка его не интересовали…
– Вы их не искали? – осторожно спросил Бейсингем, вспомнив, как качал головой вислоусый глава табора.
– Искал, но уже много лет спустя. Табора давно нет, семьи разошлись, мать сменила имя, сестра наверняка вышла замуж… Если даже и живы до сих пор, теперь их не найти. Да и смысла большого в этом нет – что между нами общего?
Он придержал коня, снова отпил из фляжки и вдруг коротко хмыкнул.
– И в самом деле, сюжет для баллады. Никогда на все это так не смотрел… Мы приехали в Гальяно – это имение отца – и он оставил меня на попечении своей жены. Я тут же убежал… Но отец имел большую власть. Стража устроила облаву, тому, кто меня приведет, назначили награду, безнадзорных мальчишек наловили несколько десятков, полную камеру в тюрьме… Отец приехал, опознал меня, привез обратно в Гальяно. Он, вероятно, понимал, что этим дело не кончится, потому что приказал сделать мне наколку на руке, смотрите…
Гален спустил рубаху, обнажив руку: чуть пониже плеча был вытатуирован боевой пес, державший в зубах меч.
– Это герб Галенов, но, само собой, без баронской короны, я же бастард… По этому гербу меня потом узнавали без труда… Супруга генерала была женщина с правилами, но без доброты. Я убегал, меня возвращали обратно, пороли, я снова убегал… После того как я удрал в пятый раз, отец, должно быть, что-то понял, потому что взял меня снова в войско и держал при себе. Вы с чего начинали?
– Младшим ординарцем у отца, – отозвался Энтони, – затем вестовым у старшего брата. Кстати, он был вашим тезкой, его тоже звали Теодор. Терри долго служил у отца, ему пришлось труднее, отец у нас был суровым, ну, а мне повезло…
– Терри… Странное сокращение, я такого не слышал, – слегка удивился Гален.
– Обычное в Трогармарке, – пожал плечами Бейсингем. – Шарф лейтенанта я получил в пятнадцать лет. Если бы отец был жив, его бы так рано не дали, он бы не позволил. Но я к тому времени остался один, так что пришлось за всю семью отдуваться…
– А я начинал денщиком, – отозвался Гален, – потом младшим ординарцем. Вино наливать, мундир подавать, сапоги чистить… Затем был вестовым, порученцем. К шестнадцати годам отец разглядел во мне способности военачальника и принялся обучать всерьез. Мороки со мной, действительно, было много, и не только из-за характера. Чтобы узаконить меня, он добился аудиенции у вдовствующей королевы, а чтобы мне дали дворянство и чин, сам главнокомандующий просил об этом короля… Нет, я на отца не в обиде, он сделал куда больше, чем мог бы, хотя когда я начал это понимать, времени на благодарность уже не оставалось. Мне было двадцать два года, когда отец погиб – глупо, от шальной пули. К тому времени я уже был капитаном – мы все время с кем-то воевали, по мелочам, но постоянно, вы же знаете, на войне чины идут быстро. А к двадцати пяти годам я был уже полковником.
Он замолчал, глядя на реку.
– Хорошая карьера, – сказал Бейсингем. – Отчего же вы уехали из Ваграу?
– По-видимому, из-за дурного характера. Как-то раз мы участвовали в одной кампании… Сцепились с Торненским княжеством из-за пограничного междуречья. Нам помогали два полка ориньянской кавалерии, ими командовал генерал Овертон, слышали о таком?
– И даже видел. Полководец средний, но человек хороший.
– Да, именно так. Командовал кампанией племянник короля, ну, а руководил всем я. Так уже не раз бывало, но в те разы не было Овертона. Я-то знал свое место, а вот он моего места не знал, для него важно только одно: как ты воюешь… В общем, кампанию мы выиграли, вернулись домой. Как водится, торжественная встреча, награждение, командующий получил орден, меня наградили двухгодичным жалованьем… Потом был прием во дворце. Много вина, много красивых слов, тосты за всех генералов… Все знали, кто на самом деле как воевал, но вам не хуже меня известно, что об этом говорить не принято. И тут Овертон предложил тост за меня. Он как-то очень хорошо сказал… я сейчас не помню… о том, что успехом кампании они обязаны молодому офицеру, который… Ну, в общем, не суть… А у нас есть такой обычай: если заздравный тост правильный, то есть ничего неположенного не допущено, то пьют до дна. А если что-нибудь не так, отпивают глоток, и все на этом.
– У нас тоже так, – сказал Бейсингем.
– Значит, вам особо объяснять не надо. Когда Овертон произнес тост, король приподнял бровь, так иронически… отпил глоток и поставил бокал. И все остальные тоже. Надо было видеть генерала – он забыл, как дышать. И тут ему кто-то услужливо так объясняет, что в Ваграу не принято пить заздравный тост за бастарда. Даже не шепчет, говорит в голос, как будто не видит, что я рядом стою и все слышу…
Гален перевел дыхание и снова рванул галопом, но тут же осадил коня.
– Знаете, почему я не ношу перчаток? Когда я получил первый чин, я был совсем мальчишкой, и у меня сразу появилось множество приятелей. Мы служили вместе, кутили, по бабам бегали… Но никто из них никогда не приветствовал меня рукопожатием. Дружба дружбой, а обычай обычаем. Не принято у нас, чтобы дворянин пожимал руку бастарду. А когда я приехал в столицу, один из друзей отца посоветовал этот трюк: самому показать, что о рукопожатии речи быть не может. Он-то что имел в виду? Чтобы я не ставил тех, кто со мной общается, в двусмысленное положение, не создавал неловкости. А мне казалось, что так – менее унизительно. Дураком был, конечно… Все хотел найти брод через огненную реку…
– Что найти? – не понял Энтони.
– Искать брод через огненную реку – так у нас говорят о человеке, который пытается что-то сделать там, где ничего сделать нельзя. Но место свое я все же знал, и открыто пощечин мне не давали, эта была первой.
