Дорогой сорхов. Фьель (СИ) - Жарова Анастасия (читать хорошую книгу .txt) 📗
ГЛАВА 7. Ты не умрешь.
"Кошки способны вызывать души умерших"
Старинное китайское поверье
Мама закончила рассказ уже утром, последние тихие слова она произнесла с закрытыми глазами. Уснула. Остик положил свою большую голову мне на колени и грустно смотрел в глаза.
— Остик, ты ни в чем не виноват. Даже если бы ты сидел дома, то не смог бы их остановить, погиб бы только. Я сейчас пойду что-нибудь съедобное поймаю, маме нужен мясной бульон. Охраняй, я буду неподалеку. Если очнется, просто позови. Ну не смотри на меня так, ты умеешь гавкать, все-таки твоя мама была собакой. Если кто из деревенских придет — не пускай.
Я схватила первую попавшуюся целую одежду, вдруг и вправду деревенские придут, и побежала в лес. Деревья шумели зеленой кроной, птицы все также пели в ветвях, безоблачное небо ласкало ярким солнышком. Только тревога за маму не отпускала ни на миг, яркий родной мир стал чужим и серым. Через десять минут я вернулась с двумя кроличьими тушками. На подходе к дому увидела двух женщин. При ближайшем рассмотрении они оказались девушками, еще совсем девчонками, только очень замученными. Остик стоял в дверях и хмуро на них смотрел. Хорошо, что я захватила с собой одежду.
— Что вам нужно? Мама тяжело ранена и не сможет вам помочь. — На лицах девочек отразилось отчаяние.
— Наш отец — Морис, он умирает, маму убили, а мы… мы не знаем как помочь… — Слезы текли по их щекам, оставляя грязные дорожки.
— Я попробую. Только маму сейчас проведаю. Остик, охраняй. Я буду в деревне, может я смогу кому-то еще помочь. Если мама очнется, беги за мной.
Деревня встретила нас тишиной, изредка прерываемой глухими, полными боли стонами. Запах крови витал в воздухе, перепуганные женщины тенями ходили по улице. Девочки, я с трудом узнавала в них тех милых хохотушек, что вертелись у окна, разглядывая молодого барона, почти бегом, привели меня к своему дому. Морис выглядел очень плохо: разорванная рубашка и колотая рана в правом плече — еще полбеды, а вот перерубленная выше локтя, висящая на лоскуте кожи рука — это совсем плохо. Намотанный как попало жгут не мог до конца остановить кровь. И жар, постепенно разливающийся по телу старосты, говорил о начале воспаления. Мужчина лежал в постели. Перепачканная кровью простыня резко контрастировала с мертвенной бледностью кожи. Но староста был в сознании и даже попытался изобразить подобие улыбки, увидев меня. Девчонки встали над отцом и стали тихонько подвывать, размазывая слезы по щекам. Я разозлилась.
— Не реветь. Быстро растопите по жарче печь. Спирт в доме есть? Несите. Нужен нож, очень острый, и еще нитки крепкие, и острая большая игла. Чего рты раскрыли? Быстро. Зовите всех, кто цел. Живо.
Девчонки вышли из ступора и завертелись юлой, выполняя порученное. Вскоре прибежали дети из других семей с жалобами и просьбами.
Я внимательно осмотрела руку старосты и поняла, что спасти ее не удастся, слишком много прошло времени с момента ранения. Придется отрезать. По ходу раздавая указания, удалила покалеченную конечность, обработала культю спиртом, с отваром трав, стянула края раны нитками, покрыла толстым слоем целебной мази. Зашила рану на плече и наложила повязку с исцеляющей мазью. Улучила момент, пока никого нет, отрастила на руке когти и влила в Мориса немного силы. Он мужик крепкий, теперь точно выживет.
Еще четыре часа я носилась по деревне, отрезая, зашивая и вливая силу в покалеченных людей. Выжило около половины мужчин, больше всего пострадали дети и женщины. Почти в каждом доме скорбели по ушедшим, жгли погребальные костры. Раненых было очень много. Кожевник остался без ноги. Из трех его сыновей, спасся только Петр, но лицо его теперь было обезображено кривым, рваным шрамом ото лба и до подбородка, повезло что глаз остался цел. Почти у всех мужчин были на телах отметины, напоминание о бойне. Что интересно, про меня никто не говорил, все были уверены, что это собаки отразили нападение. Теперь слава о волкодавах пойдет еще больше, оно и к лучшему, деревне лишние деньги не помешают. Только и собак слишком много погибло в этой бойне. Даже мой Остик теперь в почете, хотя до этого его не слишком-то жаловали.
Я вернулась домой к обеду. Мама не просыпалась. Жара не было, наверное, это хороший знак. Сварила кроликов, поела сама и накормила кашей собаку, принялась за уборку. Все изломанное и порванное вынесла во двор, потом подумаю, что можно со всем этим делать. Большой мамин сундук стоял там же, где и раньше, только все содержимое валялось на полу. Двойное дно чужаки не распознали. Я вытащила доску и увидела три мешочка. В двух были деньги, в том, что поменьше около десяти дариков, а во втором шиглу — штук тридцать. В третьем, самом маленьком мешочке, нашлось мамино обручальное кольцо и перстень из темного серебра. На квадратной печатке была выгравирована миниатюрная крылато-хвостатая фигура, наверное, сорх из Рода Ночных Охотников. По краям струились витые переплетения веток и цветов. Сам перстень украшала сверкающая россыпь мелких черных камней. Они были совсем крошечными и составляли узор из листьев и цветов. Перстень был красивый. Я долго его рассматривала, любуясь игрой бликов от камней. Качество работы просто поражало, приглядевшись, можно было различить уши и кошачьи глаза. Какой интересный перстень. Внезапно сорх на кольце ожил, раскрыл крылья и засверкал ярко-голубыми глазами. Я подпрыгнула от неожиданности, но разжать пальцы и бросить перстень не смогла. От кольца по пальцам поползли голубые разряды, охватили кисть и, взбираясь по запястью, направились вверх по руке. Легкое покалывание перешло в болезненные уколы. Боль все нарастала, я не могла пошевелиться, даже вскрикнуть не получалось. Морок сполз, туника натянулась и с треском порвалась, из спины выросли крылья. Голубые всполохи побежали по меху, сливаясь с искрами из перстня. Маленький сорх почтительно поклонился мне и замер в прежнем положении. Что это было? Наконец смогла вдохнуть. Судорожный всхлип вырвался из горла. Убрала крылья и повалилась на пол, боль постепенно утихала. По моим подсчетам, пролежала я так не меньше часа. С трудом села и посмотрела на опасное украшение. Расставаться с перстнем отца мне не хотелось, но размер кольца был явно не на мою руку. В мешочке, где лежали драгоценности, нашлась серебряная цепочка. Я продела ее в кольцо и повесила на шею. Стало так хорошо на душе, как будто нашла частичку себя. Мамино колечко положила обратно в мешочек и спрятала все обратно на дно сундука, туда же сложила уцелевшую одежду и ткани.
Мама проснулась ближе к вечеру, выпила немного бульона и целебного отвара и опять уснула. Только я видела — лучше ей не становится. Жар вернулся, от ран шел неприятный, тяжелый запах, все-таки воспаление остановить не удалось. Я не знала, что же еще можно сделать, как помочь? Осталось единственное средство, только результат я никак не могла предсказать.
— Остик, сторожи снаружи, никого не пускай.
Разделась, вспомнила, как внутри, где-то у сердца, разгоралось яростное пламя, потянулась к нему и почувствовала отклик. Посмотрела на маму. Зрение стало иным: резче, четче, цвета как будто потеряли краски. И стало видно воспаление, которое медленно убивало мою маму. Рана в животе оказалась серьезнее, чем я думала. Черное пятно болезни сжирало мамину радужную ауру.
— Ты не умрешь.
Закружилась, запела на таком неизвестном и таком родном языке. Когти оставляли в воздухе голубой, светящийся след. Вскоре вокруг меня соткался искрящийся хаотичный узор, никакого порядка и закономерности, только кошачья магия, моя магия. Закончив узор, взяла его в руки и, как кружево, стала раскладывать на тело матери. Светящиеся завитки и линии втягивались под кожу, наполняя силой, заставляя бороться с заражением и болью. Мне показалось, что этого мало. Подумала немного, и снова запела. Сплела еще одно кружево, на этот раз оно впиталось в раны, изгоняя хворь и сращивая повреждения. Легла рядом с мамой, накрыла нас обеих крыльями, усиливая плетения, защищая, не позволяя чарам рассеяться. Так и уснула. Проснулась поздним утром. Мама лежала с открытыми глазами и смотрела на меня.
