Там избы ждут на курьих ножках... - Вихарева Анастасия (читать книги онлайн регистрации .TXT) 📗

Старичок поклонился Маньке низехонько, не обратив на Дьявола внимание.

— По разному кличут, кто как. Но мне больше нравиться Гроб Гремуар Борзеевич, — представился старик с легким поклоном. — Можно проще, или мастер Гроб, или Борзеич. Скрывать не буду, первое имя настоящее, а второе истинное.

— А третье? — умно спросила Манька.

— А третье, Маня, мне не дано понять. Это тайна великая! Вот как узрю, так сразу пойму, откуда первые два взялись!

— Макулатур ты беззлобный, — засмеялся Дьявол. — Иди, поешь, а то оборотни завоют скоро! Все самое интересное из-за тебя пропустим!

Пока поднимались по ступеням, Манька никак не могла отойти от своей задумчивости, озадачившись природой имен.

— А что не так-то? Я подскажу! Я, Маня, шитый по черному белыми нитками. У меня на раз два три година годину меняет… — шмыгнув носом, проскрипел Борзеевич, уминая зелень деревянной ложкой. Ничуть не стесняясь, он достал пару рыбин из бочки, понадкусал у них хвосты, обвел стол, и стрелы, и избу завистливым взглядом. — Богато тут у вас, а я все по лесам, по горам, да пешим ходом! Эх, и почему я раньше тебя, Манька, не встретил? Был бы у Дьявола в чести, а теперь как бы с боку припек.

— А Манька от тебя не бегала из горницы в горницу! Ты же сам обманными своими штучками глаза застил! — холодно сказал Дьявол, и старичок весь ужался виновато, сидел, уже не выступая.

Маньке их разговор казался каким-то неестественным, не было у нее никогда встречи со стариком. И глаза он ей не застил: понарошку, что ли время тянут?

— Глаза у него в горошек, — пояснил Дьявол, — есть такой прием, вот как бы смотришь в книгу, а видишь фигу, когда там ума палата, да горы злата. И наоборот, смотришь, видишь гору злата и ума палату, а там мор, черт в глаз, да позор. Ненадежный он старик, но если с ним по дружбе, то многое может сделать: помочь, поберечь, постеречь… Я ему многим обязан, и много обязан, как бы, он мне, а вины передо мной у него, как звезд на млечном пути. Что ни срам, так от него!

Манька кивнула, ничего не ответив. Старик Борзеевич приближался к ним.

— Маленько перехватил вчера, сегодня приболел, не полечишь мне мозги? — попросил он, болезненно щупая свою голову. — Грамотно поднимали позитрон. Наслушался, накушался, и был изгнан вон…

— Отдай демона на заклание, тогда полечу! — пообещал Дьявол.

— Не рано ли уговаривать начинаешь? — оторопел старик.

— А ты подумай, — попросил Дьявол.

— Ой, какие, Маня, подсвечники у вас красивые, один дракон, второй дракон, третий… — вскрикнул старикашка, округлив и без того круглые глазенки. — А я как-то во дворец захаживал, там того же мастера произведение: девица красоты неописуемой, на голове кирпич, а на кирпиче тазик с цветами… — Он долгим взглядом посмотрел на удивленную Маньку и обернулся к Дьяволу. — И что? Как мне объяснить, что линии мастера имеют некоторую пространную природу и те же руки мастера легко лепят и Сатану, и Спасителя?

Дьявол хитро прищурился, но Манька уже догадалась, в какой дворец захаживал старик Борзеевич.

— Вы меня имеете в виду? И Благодетельницу? Только это на меня возложили кирпич и тазик с цветами…

Старик изменился в лице, только сейчас заметив, что на шее Маньки висит медальон: крест крестов и золотая монета. Взгляд его сразу стал завистливым, пальцы слегка задрожали, он поперхнулся и подавился. Откашлявшись, старик Борзеевич вышел из-за стола, приблизился к Маньке, слегка нагнувшись, обеими руками взял медальон и поднес его к глазам, поворачивая из стороны в сторону. Попробовал золото на зуб, и вдруг зуб обломился и оказался у него в ладони.

Старик Борзеевич долго пялился на зуб, будто не верил, что он выпал.

— Что, неймет? — поиздевался над ним Дьявол.

Старик ничего не ответил, сунул руки в карманы и весь обиженный с укоризной повернулся к Дьяволу. С минуту между ними происходил молчаливый разговор, будто стояли друг перед другом ростовщик и ободранный до нитки господин. Весь вид одного выражал торжествующее злорадство, второй пытался что-то сказать, но сказать ему было нечего, ибо он был обобран — и не скрывал ростовщик.

— Манька, — вдруг заорал старик Борзеевич с каким-то заливистым задором, от которого Манька оторопела. Она еще не насладилась завистью истинного знатока ценностей, обладателем которых была, ожидая более обходительное обращение, и вскрик показался не к месту… — Сейчас Луна выйдет! Полная! Пошли скорее смотреть, как люди в зверей оборачиваются!

Дьявол тоже заторопился, посмотрел куда-то сквозь стену, передернул затвор двери, и она проехала в сторону, выставляя в качестве щита зеркало. Потом он провалился сквозь стену, и Манька смекнула: то же самое он проделал в бане. Она бегом поднялась на чердак.

Старик с одобрительной улыбочкой уже смотрел на то, что творилось на поляне.

Снедаемая любопытством, нисколько не стесняясь, Манька бесцеремонно отпихнула старика, и высунулась в окно сама. Старик Борзеевич пролез под нею между ног, выставляя голову наружу. Манька недовольно поморщилась и уступила ему чуть места, отодвинувшись в сторону.

Огонь поленьев освещал поляну.

Но освещал ее не только огонь поленьев — полная луна вышла из-за леса и лила на землю свой призрачно-желтый свет. По всему небу рассыпались крупные мириады звезд, подмигивающие своим мерцанием.

Из палаток, что стояли на поляне, выползали люди, корчились на земле и, успокаиваясь, вставали на четвереньки. Тело их начинало меняться — оборотни на глазах приобретали вид совершенных животных. Зверь-оборотень чем-то напоминал волка, но гораздо крупнее — и все же что-то в нем оставалось человеческое, но то был не человек. Острые клыки зверя можно было разглядеть даже на таком расстоянии. Весь вид оборотней внушал и отвращение, и ужас, и восхищение гибкостью и пространственной координацией движений.

Не зря вампиры вселяли свое сознание в зверя.

Глаза их светились раскаленными углями, вбирая свет луны и окрашивая его в цвет крови.

Оборотни неторопливо прохаживались по поляне, поджидая, когда остальные пройдут превращение. Из леса выходили новые звери, и теперь их было столько, что Манька растерялась.

— Да-а, — с какой-то задумчивостью произнес Борзеевич, осматривая врага, — хорошо, что солнце на другой стороне светит так же солнечно, как светило днем. Им одну ночь на всех — ох, какая резня начинается! Помилуй меня, Дьявольское терпение! — помолился он, дотронувшись перстом до Манькиного креста, который чуть-чуть торчал из-за рубахи. — Смутно припоминаю, как с меня снимали последние портки, когда оно у него закончилось…

— Вы про мрачный период? — уточнила Манька, кусая губы.

В глазах ее застыл ужас. Четверо оборотней вышли на свет перед самой избой и завыли. И оборотни, выстроившись на опушке, завыли в ответ. Манька заметила, что рычание их было, скорее, подстегивающим, перед тем как предпринять что-то, они переглядывались между собой, не издавая ни звука.

Борзеевич кивнул. Манька заметила, что руки у него дрожат, сжимаясь в кулаки. Но на лице заиграла зловещая усмешка, будто он долго ждал этой минуты…

— Ну, мы что, воевать сюда пришли, или зверями любоваться? Давай, заряжай свой арбалетик, — он подтянул к себе охапку стрел, и подтолкнул к Маньке лук. — А то Дьявол меня все корит и корит, а у самого ни в одном глазе из девяти не пристреляно. Когда бы не попросил, все время криво прицел срабатывает! …

— А я это…я стрелять не умею! — отчаянно покраснев, призналась Манька.

— Учиться никогда не поздно, — философски заметил Борзеевич, но в голосе прозвучало сожаление. Он, очевидно, надеялся поглазеть на стрельбу мастера.

Старик вложил лук в Манькины руки, но не горизонтально, а перпендикулярно, с легким наклоном, покачал его и так и эдак, и Манька почувствовала, что лук лежит правильно. Так она могла контролировать угол наклона стрелы. Лук был легким, удобным. Забыв про оборотней, Манька перенимала опыт, присматриваясь к уверенным действиям Мастера Гроба.