Хождение Восвояси (СИ) - Багдерина Светлана Анатольевна (читать книги полностью без сокращений txt) 📗
– Э-э… а-а-а… но…
Но дайёнкю уже скрылась в полутемной прохладе замка градоправителя Якаямы.
– Ну что? – не выпуская из виду подопечного императора, подошла к нему Лёлька.
– Похоже, всё хуже, чем мы думали, – растерянно проговорил княжич.
Отбытие в столицу по мольбам градоправителя Якаямы Дайсуке Посуду было назначено на следующее утро: ведь принимать самых высокопоставленных людей страны доводится не каждый день. Поэтому весь вечер был посвящен прославлению тэнно, тайсёгуна и Извечного, вознесению благодарственных молитв небесной покровительнице императорской семьи за возможность пустить по ветру несколько тысяч градоначальницких золотых ити-битинов [224], ну и за то, чтобы Посуду первый оказался в лавке при распределении слонов и материализации духов.
После официально-торжественной части [225], состоявшей в произнесении речей и приношении даров столичным гостям время обещало пойти поинтересней: в программе приема, кроме ужина, стояли музыка, танцы, пение, катание на лодках по пруду и любование луной.
Ужин прошел, к удовлетворению Ивановичей, под знаком жареного. Личный кухарь императора, еще в столице поставленный перед выбором харакири или увольнения, выбрал сковородку, и теперь с почти священным остервенением жарил всё, что попадало в зону его досягаемости: рыбу, креветок, рис, фрукты, домашнюю птицу, зелень, хлеб, яйца и прочие овощи. Некоторые его дерзкие эксперименты, вроде яичницы с грибами, оладьев с айвовой пастилой или воздушного риса получили множество поклонников. Иные, вроде жареных рулетов из водорослей с начинкой из огурцов и васаби – только одного, зато неугомонного [226].
После ужина без объявления войны нагрянула культурная программа. Первым номером выступила флейтистка Тягучи Тянучи с композицией на тему времен года, начиная с весны. Никогда Ивановичи так не ждали зиму. Правда, наступление ее и окончание они прослушали, споря, похожи звуки инструмента на мяуканье кошки застрявшей в дымоходе, или придавленной дверью. А когда Тянучи-сан, закончив игру, скромно замерла, нескромно ожидая комплиментов, они с чистой совестью сказали, что никогда не слышали ничего подобного и надеются, что не скоро услышат.
Когда Тянучи-сан наконец-то, удалилась из зала, Лёка с облегчением подумала, что ничего хуже с ее лукоморским чувством прекрасного случиться уже не может – но ошибалась. Вторым номером программы под звуки другой кошки, теперь умирающей с голоду [227], шел танец.
Шел он сначала справа налево, потом слева направо, после потоптался в центре, затем снова потащился налево, вызывая сочувственные гримасы со стороны лукоморцев: посылать пляски скакать перед гостями хромых старушек без палочек, но с ревматизмом и прострелом, вынужденных для сохранения равновесия постоянно балансировать веерами, было не самым гуманным актом градоправителя. Когда же Отоваро пояснил, что это не бабушки а девушки, просто возраста за белилами не видно, а прыгать и кружиться во время вамаясьского танца гейш, да и любого другого, не положено, лукоморцы приуныли, и с замиранием сердца стали ждать пения.
Как ни жди зубную боль, более приятной она от этого не станет, пришла к выводу Лёлька на второй же строчке. К строчке четвертой она подумывала, что зубная боль, пожалуй, выиграла бы поединок нокаутом. К строчке шестой всерьез решала, а не плюнуть ли на обеспечение безопасности Маяхаты и не сбежать ли к бабаю якорному с этого пира – но Яр опередил ее. Пробормотав, что, кажется, забыл залить водой утюг, он вскочил и растворился в сумерках, оставив позади сестру, кипящую и готовую плеваться кипятком. Впрочем, когда совсем становилось невмоготу, княжна развлекала себя, выискивая среди массы вежливых улыбающихся лиц предполагаемых похитителей, и раз несколько действительно ловила на себе взгляды незнакомых людей с дальнего конца стола или от стен. Косясь на завороженно застывшего императора, она говорила себе, что мешает злодеям втихую приблизиться к Маяхате и незаметно подсыпать ему чего-нибудь одуряющего, и ей ненадолго легчало.
Просмотрев и прослушав весь репертуар местных деятелей культуры – от придавления кошек во всех возможных и невозможных положениях и количествах до выступления пяти ортопедических ансамблей инородного танца, Лёка дождалась и интересного. Катание на лодках – что могло быть лучше! Когда они дома вечером катались по пруду, давным-давно прозванном остряками Луковым морем, гостям подавались сладости или просто вкусности, лодки украшались цветами, фонариками и лентами, на плотах играли нормальные музыканты, а когда эскадра добиралась до середины, с берега грохали салюты, неизменно вызывая счастливый визг ребятни и восторженные охи взрослых. Кажется, Ярик вспомнил про это же, и к окончанию концерта с виноватым [228] видом появился рядом с сестрой. Девочка одарила его взглядом, каким ветеран всех боевых действий сразу смотрит на новобранца-дезертира, но выяснение отношений оставила на потом.
– Ваше величество, ваше могущество, ваше премудрие, нижайше молю вас соблаговолить пройти к лодкам, они ждут вас, и луна вот-вот покажется из-за гор! – Дайсуке Посуду хлопотал перед высокими гостями, как наседка.
– Идём скорее. Не отставайте! – Лёлька схватила Чаёку за руку, но та деликатно высвободилась и покачала головой:
– Мы с Отоваро-сан и Забияки-сан будем любоваться луной с берега.
– С чего это?!
– Лодки не каучуковые, сказал распорядитель, – усмехнулся Иканай. – Но мы будем рядом, вы не бойтесь.
– А мы и не боимся! – гордо соврал Яр.
Якаямский прудик был вырыт, похоже, специально для катания бонз. Ближний к дворцу берег освещали бесчисленные факелы и фонари, дальние же терялись во тьме, щетинясь на западе силуэтами ветвистых деревьев, чернильно-черными на темно-синем фоне неба, и зубцами приземистых гор с других сторон света. Толпа придворных – столичных и местных – оживленно восхищаясь талантами выступавших деятелей искусства, двигалась к воде. Между ними мельтешили слуги с пузатыми желтыми фонариками. Как княжна ни вглядывалась, корзин с угощениями не приметила ни у кого. Утешаясь, что вкусности поджидают их в лодках, и не веря себе, она сурово глянула на брата:
– Смотри в оба. Темнота и толчея – самое время для темных дел! Вон, из тени на него уже снова кто-то пялится!
– А что, уже пялились? – Яр побледнел не на шутку.
– Да пока тебя не было… – голос Лёльки сошел на нет презрительно-многозначительной нотой, и княжич нервно сглотнул, не зная, расстраиваться ему или радоваться, что все опасности и злоключения случились в его отсутствие.
– В оба гляди, победитель обормотов, – фыркнула сестра, уловив его колебания, и отвернулась сверлить взглядом неизвестного худощавого юношу, тут же нырнувшего во тьму.
Глянув в другую сторону, мальчик различили Нерояму-старшего, стоявшего под развесистой мушмулой со скрещенными на груди руками и задумчивым прищуром.
– Тоже, вон, что-то замышляет, наверное! – мужественно поборов желание снова проверить утюг, проговорил Яр и сжал кулаки.
– Молодец, бди! – одобрила сестра.
– Если что, то как договаривались? – Ярик бросил умоляющий взгляд на девочку: "А может, не надо?.." Но та была неумолима.
"Надо. Вперед", – ответили ее глаза, и пальцы вцепились в рукав ускользавшего Негасимы.
– Ой, я так боюсь лодок и воды, ваше величество! Без вас я бы ни за что не решилась и шагу ступить на эти ужасные деревяшки!
И его величество, вздохнув с видом обреченного на пожизненное опекунство несовершеннолетних, прервал разговор с Посуду, взял ее руку в свою, почувствовал, как второй рукой завладевает мальчик, и двинулся по трапу на борт разукрашенного шёлком кораблика. Извечный со своей компанией погрузились на второй, оставив брата и его сторонников дуться на берегу, Шино с Мажору, Синиокой и советниками – на третий, остальные особы, приближенные к императору на расстояние, достаточное для предоставления отдельной посудины – на четвертый, и флотилия отплыла веером в разные стороны [229].
