Анакир - Ли Танит (мир книг .txt) 📗

Коридор повернул наружу, потом снова внутрь, закругляясь, но свет начал неутешительно меркнуть. Потом стена впереди закончилась, и Рэм, завернув за угол, оказался точно в таком же месте, как то, где был несколько минут назад — у гладкой стены в месте слияния трех галерей, в одной из которых он и стоял, самой просторной, ведущей к высоким запертым дверям. Они как две капли воды напоминали входную дверь.

Рэм зашагал к этому новому выходу, но теперь двери никак не отреагировали на его приближение. Поэтому он вернулся назад и ступил в левый изгибающийся коридор. Пройдя по нему, он, как и ожидал, очутился в правом коридоре у входа.

Он вполголоса выругался. Должно быть, здесь был какой-то секрет, хранящийся в самом сердце каменного мешка, к которому вели эти бесконечно кружащие коридоры. Однако добраться до него было не так-то просто. На черном камне не было никаких знаков.

Внезапно этот нескончаемый круг, лишенный окон и смысла, наполнил его сомнениями. Свет, у которого, казалось, не было никакого источника, начал тревожить его. Он снова проделал весь долгий путь обратно, к первым дверям, и...

Боль копьем расколола его череп.

Он прижался к стене, потрясенный и обессиленный — прошлый раз был совсем недавно! Потом мир померк, и нахлынуло видение.

Из темноты выступила маска, одна половина которой была изваяна из черного мрамора, а другая — из белого. Потом ее сменила вторая, наполовину золотая, наполовину серебряная. А за ней третья — полуогонь-полуснег...

Из-под маски показалось лицо. Это был закорианец, кричащий и бьющийся в агонии. Его отравили вином — нет, не вином, а плодом, желтым плодом, валяющимся у него под ногами. За его спиной рвалось к небу пламя костра. Вдруг огонь растекся, и оказалось, что это полыхают корабли, отражаясь в черной воде. Пылал и сам воздух — там, где рдела Застис. Потом пламя улеглось. На его месте стояли три женщины. Волосы одной были словно снег, у другой — как смоль, а у третьей — будто кровь. Он заронил семя в лоно каждой из них, и в каждой начал всходить росток новой жизни. Женщина со смоляными волосами подняла кулак, ее лицо исказилось, став уродливым. Это была его мать, Лики. Она метнулась к нему с занесенным прутом, и он вскинул руку, прикрывая голову.

— Нет!

Собственный голос изумил его. Это был голос не ребенка, а взрослого мужчины.

Перед ним стояла женщина. Это была не Лики, а незнакомка, висская женщина в храмовых одеждах. Ее руки были спокойно опущены вдоль тела. За спиной у нее маячили две призрачные тени — мужчины-жрецы.

Два припадка за такое короткое время... Это было почти забавно. Когда оно случится в следующий раз? В будущем году? Завтра? Может быть, в гуще сражения, и он будет убит, потому что из-за видения не сможет управлять собой. Нет, не из-за видения. Из-за безумия.

— Простите меня, — выговорил Рэм. — Я пытался отыскать внутреннее святилище. Я очень устал. Голова кружится...

Темные глаза жрицы встретились с его светлыми, и мгновенно он понял — так отчетливо, как если бы та сама сказала ему об этом, — что она не поверила его словам. Она все знала, и мужчины у нее за спиной тоже знали, что он одержим. Висы переняли у людей Равнин их дар мысленной речи. Неужели она заглянула внутрь его черепа?

— Ты хотел найти Святилище богини? — переспросила она.

— Оно хорошо спрятано.

— Я покажу тебе.

Рэм заупрямился. Его мутило, в мозгу мгновенно всплыли все суеверия, а в душу закрался смутный страх.

— Нет.

— Идем, — сказала она, и его глаза последовали за ней, хотя он сам не двинулся с места.

Она подошла к гладкой стене меж тремя галереями, опустилась на колени и склонилась, словно хотела поцеловать камень. Тяжелая глыба задрожала, часть ее медленно откинулась назад. Оттуда хлынул поток света. Значит, здесь был такой же механизм, как и в дверях, пусть и не столь послушный. Возможно, на стене все-таки имелись какие-то знаки, понятные тем, кого учили распознавать их.

Ему больше не хотелось войти в их храм. Слишком долго он метался в лабиринте и слишком дорого это обошлось ему. И все же, наверное, у него не было выбора.

Рэм зашагал следом за жрицей, а два жреца, точно стражи, двинулись следом за ним. Возможно, несмотря на все это действо, он совершил святотатство, и они намерены покарать его. Неожиданно ему пришло в голову, что он ожидает наказания в каждом закоулке своего жизненного пути, ожидает и больше не протестует против этого — и, возможно, здесь кроется его роковая ошибка.

Открывшаяся часть стены образовала наклонный мостик, который соединился с пролетом ведущих вверх ступеней. На самой его вершине открылась арка, из которой и лился свет.

Жрица скользила перед ним. Встав под аркой, она превратилась в темный силуэт, потом отступила в сторону и исчезла из виду. Рэм двинулся к арке.

Сердце храма, о чем можно было догадаться по бесконечным поворотам, было круглым. Там не было никаких колонн — и опять-таки никаких украшений. По всему периметру пола из отверстий вырывались струи огня вулканического вида и явно искусственного происхождения. Они озаряли высокие своды огромного черного зала и рассыпали каскады бликов по самому полу, выложенному невиданной мозаикой. Цвета переливались, сплетаясь один с другим, точно нити в замысловатом узоре; тут и там вспыхивали драгоценные камни. Казалось, здесь изображены мириады легенд и снов — фигуры людей и зверей, крылатые твари, колесницы, корабли и несущиеся по небу золотые звезды. Он окинул это великолепие взглядом и тут же забыл о нем. Ибо здесь было еще кое-что, захватившее все его внимание.

В дальнем конце просторного зала на фоне золотого занавеса резко выделялись четыре черных колонны. Отсекая от зала область в форме полумесяца, занавес был не менее шестидесяти шагов в длину, а в высоту неизмеримо больше. Он сбегал вниз тяжелыми складками, и отблески огня, игравшие на нем, превращали его в поток раскаленной лавы. Он состоял из чешуек чистейшего золота, из бесчисленных тысяч таких чешуек. При взгляде на него переставал беспокоить вопрос, куда ушли щедрые пожертвования Висов.

— Все храмы Равнин были устроены подобным образом, — подал голос один из жрецов.

— И столь же изысканно убраны? — в изумленном гневе бросил Рэм.

— Да, века назад, — ответила женщина. — Столь же изысканно, даже еще изысканнее.

— А что там, за этим занавесом? — спросил Рэм.

— Там Она.

— Ваша богиня, — он пожал плечами, чтобы унять дрожь.

— Анакир.

Внешний храм и все эти галереи были лишь уловкой, защитной мерой. Никто не смог бы попасть сюда без приглашения. И все же они зачем-то привели его сюда, ибо почувствовали в нем нечто запредельное. Он должен сопротивляться — или утратит себя. Эта мысль заставила его поморщиться, ибо была нелепой. Но странное чувство никак не проходило. Рэм уже собрался уйти, когда заговорил один из мужчин у него за спиной — тот, который до сих пор ни разу не нарушил молчания.

— Пройди по мозаике, — сказал он негромко. — Когда твои ноги ступят на летящих драконов, занавес откроется.

— Опять хитрости. И все для того, чтобы поразить легковерных?

Скрытая капюшоном голова жреца поднялась. Глаза, взглянувшие прямо в его собственные, оказались одного цвета с чешуйчатым занавесом.

— Только логика, — возразил человек с Равнин. — Приблизившись к Ней так сильно, ты выражаешь желание увидеть Ее. Но нельзя увидеть Ее сразу же и видеть все время. Как тогда мы сможем помнить, что есть Она, и для того, чтобы приблизиться к Ней, нужно очень этого захотеть? То, что дается легко, никто не ценит.

Рэм снова обернулся и оглядел занавес. Его роскошь и переливы пламени на его чешуях притягивали против воли.

Он не искал на мозаичном полу никаких драконов, но, должно быть, наступил на них шагов за двадцать до занавеса — тот улетучился, подобно сверкающему ветру. Меж двумя центральными колоннами возвышалась статуя, и это зрелище остановило его, точно удар.

Статуя была совсем небольшой, всего раза в три выше, чем он сам. Может быть, лишь самую чуточку больше. Ее красота, совершенство всех ее черт заставляло забыть, что Она всего лишь изваяние. И при этом Она была причудливой, нечеловеческой и грозной. Было странно думать, что люди и прочие существа мира могут считать Ее своей матерью. (Он криво усмехнулся, вспомнив, какая мать досталась ему самому.)