История очевидца иных миров (СИ) - "Bunny Munro" (читать полностью книгу без регистрации TXT) 📗
Наш силач, грозный швед Нильстрём, обладатель львиной гривы и пояса чемпиона по боям без правил — он всё-таки выкарабкался! Остался в Бушмилсе, потихоньку ремонтирует дом Бреннана и дожидается его из тюрьмы. Следствие определило Ульфа, как потерпевшего, а потому он получил неплохую сумму по какой-то там страховке. Вспоминая о Нильстрёме, я до сих пор ощущаю на своей шее силу его захвата. Возможно, мы когда-нибудь проведём пару поединков. Когда? Кто знает.
Теперь о грустном.
Слова Фогерти о своём друге Эйване Миллсе оказались чистой правдой. Он действительно скрывался в цирке от полиции. Довольно давно, в Манчестере, Эйван повздорил с какими-то сопляками. Ссора переросла в драку с использованием холодного оружия. Миллс, мужчина довольно крупный и, притом, весьма ловкий, ухитрился одолеть всех своих противников, но, на его беду, полицейский патруль отреагировал на жалобу о шуме и явился как раз к завершению. Вполне резонно опасаясь за свою свободу (у него и раньше случались проблемы с полицией), Миллс уложил обоих стражей и бежал в Ирландию. Его искали, но не очень долго. Зато, после смерти история снова всплыла уже в прессе, откуда я и почерпнул эти подробности.
Питер Замунер сдержал своё слово и закрыл шоу. Дело в том, что его отец, старый Дэвид Замунер наутро после пожара и "перестрелки около Рок-Чапела" (очередной словесный мемориал газетчиков) тихо скончался в гостинице, куда переехали остатки труппы. Обострились давние проблемы с сердечным клапаном. Я чувствую свою вину в его смерти, но не более чем перед другими людьми, к смертям которых я косвенно причастен.
А вот о самом таинственном персонаже шоу, жонглере, женщине-змее и искусной метательнице ножей, Сьюзен Битти, мне мало что довелось узнать. Она исчезла бесследно, так же, как и появилась в шапито много лет назад. О её прошлом известно только то, что она сама о себе рассказывала, то есть практически ничего. Кто она — эта неожиданная спасительница? Доведётся ли нам снова встретиться? И этот вопрос остаётся незакрытым.
Да, есть ещё одна странность, которая была отражена в полицейском докладе. Крейг Каннингем, побывавший в горячих объятьях Миллса и обожжённым упавший на помост. Он исчез. Его не нашли ни внутри шатра, ни в окрестностях. Очередная загадка. Я точно знаю, что с такими ранами люди не живут, но факты очень упрямая вещь.
Собираюсь ли я снова приехать в Бушмилс? Точно не сейчас. Ещё слишком сильна боль, которую не удалось снять ни алкоголем, ни временем. От мысли о возможности посещения могилы Энни у меня до сих пор на глаза наворачиваются слёзы.
Родители Энн продали свой дом и уехали к каким-то родственникам в Лондондерри. Шеф сильно сдал после смерти своей любимицы, собрался было закрыть кондитерскую, но неожиданно вмешались верные почитатели кулинарных способностей Мэтта. Они взяли шефство над Шефом (простите за дурной каламбур) и по очереди помогают ему на кухне. Надеюсь, он сможет выкарабкаться из трясины тоски и безнадёги. Может быть, когда-нибудь я загляну в "Что-нибудь к чаю", ведь повод у меня всё-таки есть. Я очень скучаю по своей маме, хотя она и не совсем моя мать. Но, может статься, наша будущая встреча всё же будет походить на встречу любящих матери и сына.
Я ещё не решил, чем будет заниматься новый человек, которым я стану через несколько часов. Узнаю, чем занимался Креван Фланаган и вернусь на ту же работу, изображая потерю памяти в результате травмы? Неплохая идея. Но, думаю, у меня может получиться кое-что ещё. Интересно, как отнесутся книгоиздатели к идее новой книги? "История очевидца иных миров". По моему, звучит неплохо.
Чем больше я думаю о начале нового пути, тем интереснее мне становится. Я практически не могу терпеть. Никогда не подумал бы, что когда-то буду так страстно мечтать о пресной жизни простолюдина. Жениться, завести детей, вести спокойную жизнь без смены масок и убийств — что может быть интереснее? Одно только портит мне настроение — все те страшные вещи, что слетели с мёртвых губ отсечённой головы гурля. Про страшную катастрофу, которая случится через годы, про чудовищ и смерть вокруг. Хотелось бы верить в то, что пророчество это не более чем последний удар твари из Простенка, но полностью убедить себя в этом не удаётся.
Я заканчиваю писать. Положу дневник в тайник в моей дорожной сумке, а потом выйду из гостиницы. До берега моря здесь три с небольшим мили. Можно подъехать на машине, но я пойду пешком. Я хочу поговорить в последний раз. Мне было приятно провести это время с Лаймом Фогерти, но пришло время расстаться. Уже сидя на берегу моря, последний раз мы вспомним Миллса, посмеёмся над нелепыми фортелями Робишо и ещё раз восстановим в памяти прекрасный "полёт бабочки" под руководством Миры О'Лири. А потом я отпущу Лайма. Вслед за голубями Миры. Ему будет не одиноко.
Интерлюдия-2
Нет ничего хуже предпраздничных дней. Вернее, не так. Сами по себе дни перед каким-нибудь по-настоящему классным праздником — это отрада для тела, души и ума. Ты ждёшь, планируешь, предвкушаешь. На сердце опускается благодать, голова и тело окутываются ленной пеленой, легко перенося всё, что не успел закончить на дни после Рождества, а то и на следующий год. Даже неизбежная магазинная толкотня, когда хоть умри, но купи любимой тётушке такой нужный ей зонтик от солнца — всё это приносит какое-то мазохистское удовольствие (тем более, когда это всё дешевле на "20-30-50-70 %"). Да, это приносит удовольствие, если только ты не работаешь в той самой сети продаж подешевевших зонтиков для любимых тётушек.
Люк-Франц Тернавски, пускай и отчасти, относился к той самой категории сферы обслуживания, работники которой к вечеру декабря двадцать четвёртого готовы были убить особо припозднившегося клиента. Однако, он сам подобных чувств не испытывал. Конечно, ему не приходилось долгими часами считывать штрих-коды и вымученно улыбаться дежурным шуткам покупателей, но и ему приходилось несладко. Люк-Франц относился к той самой неприкасаемой касте служащих, что всё время мелькает перед вашим взглядом, но остаётся невидимой. Тернавски уже полгода подбирал обёртки от шоколадок и протирал пыль с поручней эскалаторов в Касл-Корт41. Стараясь особо не досаждать посетителям торгового центра, иногда он с интересом наблюдал за ними.
Работа уборщика была второй профессией, что довелось осваиватьЛюку-Францу на своём не таком уж длинном жизненном пути. И, если поразмыслить, то эта карьера удавалась ему куда лучше, чем звёздный путь в шоу-бизнесе. Да, раньше (миллион лет назад, а может и больше) команде Тернавски сопутствовал какой-никакой успех, две или три композиции заскочили в чарты не последних европейских радиостанций, а несовершеннолетние поклонницы расставались с карманными деньгами за возможность передать через охранника записку с недвусмысленными предложениями. Сейчас он имел уважение среди коллег по цеху, продавцы из некоторых магазинчиков узнавали его в лицо, а руководитель клинингового отдела Касл-Корта доверял ему на все сто. Понятно, уровень признания немного несопоставим, но дело-то не в том. Работа приносила удовольствие, в то время как воспоминания о музыкальной карьере оставляли лишь чувство упущенного времени, стыда, и вызывали изжогу. Кстати, что касается признания, то здесь Люк-Франц мог бы поспорить о том, где успеха было достичь проще. Его нынешний начальник, Берти Тоусенд, в прошлом сам был алкоголиком (хотя, как известно, бывших алкоголиков не бывает). Он сразу просёк, кто таков мистер Тернавски. И хотя Люк-Франц к тому времени не держал во рту ничего горячее чая или кофе, Берти взял новичка на карандаш и не спускал с того глаз, покуда не уверился в полной алко-стерильности своего подопечного. Сейчас же Тоусенд был Люку-Францу практически как отец родной, забыв, как ещё три месяца назад грозил отправить Тернавски к отцу настоящему, если хоть на каплю усомнится в его, Тернавски, трезвости.
Забавно, но не один Барри Тоусенд обещал вернуть Люка-Франца в лоно семьи. Как-то к этой угрозе прибегнул и врач, что вытаскивал Тернавски буквально с того света, а после позаботился о его будущем в пределах Великобритании. Доктор Хаус, так прозвал его младший персонал больницы. Коллеги на консилиумах или на официальных приёмах обращались к нему не иначе чем мистер Хаусхаллер. Для Люка-Франца — просто Кристоф. В дни после возвращения Тернавски к жизни их что-то сблизило, но не отношения "спаситель-спасённый" и уж точно не национальная общность. Скорее, доктор своим шестым-седьмым-восьмым чувством ощутил всю степень одиночества Люка-Франца. Одиночества даже не физического (хотя трудно отрицать тот факт, что последний не был окружён близкими людьми), но духовного и морального. Люк-Франц последние годы не стремился к общению, делая исключения на просьбы о материальной поддержке; окружающие же, общения желали ещё меньше, и часто шли навстречу просьбам, дабы поскорее избавиться от неприятного соседства. Люк-Франц не стремился к такому публичному одиночеству, но общество не оставляло другого выбора — и Люк-Франц принял правила игры. Как Робинзон Крузо устраивал свою жизнь на кусочке суши посреди бескрайней и безлюдной морской равнины, так и Тернавски привыкал жить на своём островке всеобщей отстранённости. Робинзон нашёл себе друзей в лице собаки и попугая, а Люк-Франц начал окружать себя фантомными приятелями из прошлой жизни. Не исключено, что не очутись Люк-Франц в клинике и не встреть там доктора Кристофа, в скором времени он мог окончательно перейти в собственный мир грёз и пьяных иллюзий. Те двое ребят, которых он встретил в деревушке, родине одного из любимых напитков той жизни, резко изменили его иссякающее в этом мире существование. Своим поступком они, эти ребята, чуть не убили Тернавски, но, одновременно, вернули к жизни…
