Семь минут до весны (СИ) - Демина Карина (читать полную версию книги txt) 📗

— Кто говорит?

— Не знаю.

Ей позволили бросить горсть земли, уже оттаявшей, мокрой и жирной. И вторую… и засыпали могилу быстро, а земля сама норовила зарастить свежую рану. И когда меж двух розовых кустов поднялся невысокий холм, Ийлэ положила на него руки.

Она слышала голос земли.

И сотен трав, которые отозвались на зов ее. И семя молодого ясеня… он вырастет и, пожалуй, будет красив… с глянцевой пурпурной листвой.

Все деревья, в которых есть хоть капля силы, меняют цвет.

Так говорил отец.

Семя развернулось, спеша выпустить полупрозрачные корешки. Пройдет неделя или две, и меж кустов вытянется обманчиво хрупкий росток.

Память.

Отцу бы понравилось. А для мамы — розы… никто и никогда не изменял розы, но осудить Ийлэ за нарушение закона будет некому. В нынешнем мире многое позволено.

— Ийлэ, — легкое прикосновение к плечу заставило очнуться. — Ты совсем промокла.

Укор.

И понимание. Злость иррациональная. Райдо не виноват, что все так получилось, но больше злиться не на кого. Ийлэ хочет его ударить, и бьет, и наверное, она слишком слаба, чтобы причинить хоть сколь бы то значимый вред. Он только посмеется.

Не смеется.

И руку перехватывает, заставляет разжать кулак.

— Совсем промокла. И простынешь. Сидишь тут третий час…

Ложь.

Или правда? Сумерки ведь, прозрачные и легкие, многозвездные. Такие обещают скорое тепло. И хорошо, розам понравится.

— Идем, сокровище ты мое горькое, — Райдо заставляет встать, а потом вовсе подхватывает на руки. — Завтра придешь… или послезавтра… и мы скамеечку поставим, если хочешь. У нас не принято вот так… есть кладбище и склеп… и ночь поминальная. Матушка следит, чтобы все было по правилам. А я… я редко туда заглядывал. Деда вот помню немного. А бабушка еще до моего появления на свет умерла. И наверное, хорошо, что мне не о ком горевать. Спокойней.

Он шел, и нес, и кажется, Ийлэ все-таки плакала. Но это правильно, на похоронах всегда плачут. Она окончательно пришла в себя уже в доме.

— Извини.

Попыталась отстраниться, но Райдо не позволил.

— Сиди уже.

— Я мокрая.

— Мокрая. Ничего. У меня полотенце есть, поделюсь.

— Я…

— Ийлэ, я хочу с тобой поговорить об одном деле…

— О сокровищах?

— Скорее об охотниках за сокровищами, — Райдо усмехнулся, и выражение его лица сделалось… недружелюбным. Пожалуй, таким Ийлэ не хотела бы его видеть. — Пора с этой историей разобраться. Но нужна твоя помощь.

— Какая?

Ей не хотелось помогать, и вообще жить, вернуться бы на улицу, пусть и дождь, но Ийлэ не чувствовала холода. Ей было спокойно там, снаружи.

Она дарила силу ясеню.

И розам.

И отдала бы всю, до капли… и быть может, сама стала бы деревом. Странно, что эта замечательная мысль не сразу пришла ей в голову.

— Серьезная, — ответил Райдо и отпустил все-таки. — Но сначала вытрись и переоденься.

— Я…

— Вытрись, — повторил он с нажимом. — И переоденься. А то вымокла, как не знаю кто…

Вытиралась полотенцем с его запахом, и переодевалась в его рубашку, в его же халат, которого хватило бы, чтобы завернуться трижды.

— Вот так лучше. А то чую, появились в твоей голове неправильные мысли.

— Это какие?

— А мне почем знать? Я ж их не читаю… а жаль… или нет? — он ущипнул себя за ухо и замер, всерьез раздумывая, стоит ли печалиться по этому поводу.

Вот Ийлэ в чужие мысли заглядывать бы не хотела, и без них хватает грязи.

— Сегодня ты останешься на ночь здесь. Броннуин с Нирой побудет.

Ийлэ замерла.

Она ведь предполагала, что так и будет.

— Спокойно. Я не… не собираюсь тебя принуждать к чему бы то ни было… думаю, кто-то из прислуги доносит о том, что творится в доме. И мне нужно, чтобы все считали, будто ты…

— Твоя любовница?

— Моя сиделка, — Райдо налил кружку молока. — Возьми. Кстати, я слышал, что альвы молоко любят. А ты почти не пьешь…

Козье.

И свежее, сладкое. От этого молока внутри становится тепло, но теплота обманчива, нельзя ей поддаваться. Она тянет в сон, а Ийлэ не дослушала еще.

Ее не будут принуждать.

Хорошо.

Райдо бы не стал лгать, особенно наедине. Ему ведь незачем. Он хозяин.

И все-таки не будет принуждать.

— Я никому не говорил, насколько легче мне стало после… грозы, — он снова сел на пол, а кувшин с молоком поставил между скрещенных ног. — И полагаю, ты тоже не особо распространялась… не замечал за тобой склонности к сплетням.

И улыбнулся.

— Еще молока?

— А… хлеб есть?

— Есть. И хлеб. И мясо. И сыр есть. Я так и подумал, что ты проголодаешься… это хорошо.

— Что я проголодалась?

— Что ты поняла, что проголодалась, — Райдо встал и вернулся с подносом. — Голод — вещь приземленная, он к телу привязывает… садись.

— На пол?

— Я тебе подушку дам. В Городе есть одно заведение… там шоколад подают. Небольшая такая ресторация… несколько залов, маленьких. Но один есть, который мне особенно нравится. Там сидеть надобно на полу. Множество подушек… ты даже не сидишь, а полулежишь. И тебе приносят поднос с горячим шоколадом, а к нему — множество крохотных чашечек. Со сливками или цукатами, орехами всякими… печеньем. Красота.

Мясо было холодным, острым, и есть его приходилось руками. Соус стекал по пальцам, Ийлэ слизывала его, и закусывала хлебом, удивительно мягким, свежим, удивляясь тому, что еще недавно голода не испытывала, а думала и вовсе о смерти.

Она ведь жить хочет.

И живет.

— Кейрен, когда приедет, шоколада привезет, но гретый — уже не то… Нат знает. И Гарм. Оба будут молчать. Ниру спровадим к тетке.

— Что ты задумал?

— Ничего незаконного, — он улыбнулся широко, как умел. — Помнится, мне тут все пророчили скорую гибель… так вот и подумал я, чего обманывать ожидания людей?

— Тебе не поверят.

— Поверят. Сегодня я весь день под дождем провел… вот завтра немного простыну… мне и раньше было дурно… Нат об этом молчать не станет. И Гарм подтвердит…

Ната сегодня не было.

И Гарма, кажется, тоже. Ийлэ нахмурилась, вспоминая. Не было.

Почему?

— В город отправились. В гости.

К кому?

Не важно, главное, что безумный его план уже пришел в действие. И Райдо не отступит.

Не понимает, насколько это опасно.

Бран ведь тоже был силен. И не один. Трое. Все трое умерли, но Брана и тех, остальных, не жаль. А вот Райдо — дело другое. Ийлэ не простит себе, если с ним что-то случится.

Или нет, неправильно. Не в прощении дело, но в том, что она просто-напросто не выживет, если с ним что-нибудь случится. И отнюдь не потому, что люди придут за ней, а… а потому, что не захочет жить.

Без него.

— К утру вернутся… надеюсь, там все будет спокойно. Очень надеюсь… нет, им вряд ли что-то угрожает всерьез… пока побоятся сунуться.

Он говорил это, убеждая не столько Ийлэ, сколько себя. Она же кивнула просто на всякий случай.

— Главное, чтобы слух пустили. Пустят. Мне будет становится все хуже и хуже, — Райдо произнес это весьма скорбным тоном. — И чего удивляться, если к концу недели я окончательно слягу… а вам придется пригласить доктора.

— Его ты не обманешь, — Ийлэ отломала кусок сыра, выдержанного, солоноватого и тем замечательного.

— Я постараюсь.

— Он не глуп. Сволочь, но…

— Кто предлагал тебе помощь?

— То есть?

— Когда ты была… здесь. Ты встречала шерифа. Доктора. Альфреда?

Ийлэ покачала головой. Если Альфред и появлялся в доме, то она о его визитах не знала.

— И кто предлагал тебе помощь?

— Ты думаешь, что если бы мне предложили…

— Не спеши, — Райдо подал платок. — Просто вспомни. Предложение не обязательно было озвучено словами. Взгляд. Жест. Фраза, брошенная ненароком, которую ты могла бы толковать однозначно… постарайся вспомнить.

— Ты подозреваешь троих?

— Двоих, — поправил Райдо. — И в делах разных. А один — просто сволочь, но упускать его из виду было бы весьма неблагоразумно. Видишь ли, я могу и ошибиться… поэтому постарайся вспомнить.