Джонатан Стрендж и мистер Норрелл - Кларк Сюзанна (читать книги онлайн регистрации .txt) 📗
Мистер Норрелл громко застонал, склонил голову и закрыл лицо руками.
— Разумеется, — задумчиво произнес Ласселлз, — хотя сам текст, несомненно, окажется весьма вредоносным, еще больший вред принесут гравюры…
— Гравюры? — изумленно переспросил мистер Норрелл. — Что за гравюры?
— О, — вздохнул Ласселлз, — Стрендж нашел какого-то эмигранта, который обучался у лучших мастеров Италии, Франции и Испании, и теперь платит этому художнику невероятные деньги за иллюстрации к тексту.
— А что на них будет?
— Действительно, что? — зевнув, повторил Ласселлз. — Понятия не имею. — Он снова взял номер «Фамулюса» и возобновил чтение, на сей раз про себя.
Мистер Норрелл некоторое время сидел, глубоко задумавшись, даже покусывая ногти. Потом собрался с силами, позвонил и послал за Чилдермасом.
К востоку от лондонского Сити находится пригород Спитфилдс, широко известный своим шелкоткацким производством. Нигде в Англии больше не производят такого прекрасного шелка, как в Спитфилдсе. В прошлом здесь строили красивые и удобные дома, в которых селились купцы, искусные ткачи и красильщики, нажившие на своем ремесле состояние. Однако, хотя шелк, сходящий с домашних станков в наши дни, так же прекрасен, как и раньше, сам Спитфилдс пребывает в упадке. Грязные, убогие домишки разваливаются. Богатые торговцы переехали в Ислингтон, Клеркенвелл и (если они действительно состоятельны) на запад, в приход церкви Мэрилебон. Сегодня Спитфилдс населен бедняками и бродягами и не знает покоя от набегов мальчишек, воров, жуликов и других личностей, лишающих покоя почтенных граждан.
В один особенно мрачный день, когда и без того грязные улицы заливал холодный серый дождь, увеличивая количество луж, в Спитфилдсе, на Элдер-стрит, появился экипаж. Он остановился возле высокого узкого дома. И кучер, и лакей были в трауре. Лакей спрыгнул с козел, раскрыл большой черный зонт и, держа его над дверью кареты, помог выйти Джонатану Стренджу.
Стрендж помедлил на тротуаре, поправляя черные перчатки и глядя вдоль Элдер-стрит. Если не считать пары дворняжек, занятых раскопкой мусорной кучи, улица казалась совершенно пустынной. И все же мистер Стрендж продолжал осматриваться, пока не остановил взгляд на противоположной стороне улицы.
Здесь располагалась ничем не примечательная дверь, вход в какое-то складское помещение или что-то в этом роде. К ней вели три потертые каменные ступени, сверху нависал тяжелый фронтон. Почти вся она была заклеена объявлениями, что в такой-то день в такой-то таверне состоится распродажа собственности Мистера такого-то, эсквайра (банкрота).
— Джордж, — обратился Стрендж к лакею, державшему над его головой зонт, — ты умеешь рисовать?
— Прошу прощения, сэр?
— Ты когда-нибудь учился рисовать? Понимаешь основные принципы? Передний план, задний план, перспектива и всякое такое?
— Я, сэр? Нет, сэр.
— Очень жаль. А вот меня этому учили. Когда-то я с легкостью мог нарисовать пейзаж или портрет — очень профессионально и совершенно неинтересно. Точно так же, как и любой другой образованный дилетант. А твоя покойная супруга вовсе не имела возможности, как я, брать дорогие уроки, зато была наделена куда большим талантом. Ее акварельные изображения людей — и взрослых, и детей — привели бы в ужас любого модного учителей рисования. Фигуры показались бы ему слишком застывшими, а цвета слишком яркими. Однако миссис Стрендж обладала несомненным даром схватывать выражение лица и особенности фигуры, видеть очарование и привлекательность в самых заурядных ситуациях. В ее рисунках присутствует нечто живое и в то же самое время настолько обаятельное, что… — Стрендж неожиданно умолк, словно потеряв нить мысли. — Да, так о чем это я? Вспомнил: рисование оттачивает способность наблюдать и замечать, которая очень полезна в жизни. Возьмем, например, эту дверь…
Лакей посмотрел на дверь.
— Сегодня холодно, сумрачно, дождливо. Света очень мало, а, следовательно, нет и тени. Сама собой напрашивается мысль о том, что за дверью так же мрачно и темно. Вот почему трудно объяснить появление тени — я имею в виду отчетливую тень, идущую слева направо, из-за которой левая половина двери кажется почти черной. Больше того, мне кажется, я не ошибусь, предположив, что даже будь сегодня солнечно и светло, тень все равно падала бы в противоположном направлении. Так что эта тень очень странного свойства. Она совершенно не сообразуется с природой.
Лакей взглянул на кучера, словно прося помощи, однако тот твердо решил оставаться в стороне, а потому пристально смотрел вдаль.
— Понимаю, сэр, — покорно согласился он.
Стрендж продолжал рассматривать дверь с тем же выражением задумчивого интереса. Потом наконец позвал:
— Чилдермас! Это вы?
Какое-то время не происходило ровным счетом ничего, потом черная тень, так насторожившая Стренджа, шевельнулась. Она отстала от стены, как отстает мокрая простыня, когда ее стаскивают с кровати, изменила очертания, сжалась, сузилась и превратилась в человека по имени Джон Чилдермас.
Чилдермас изобразил слегка перекошенную улыбку.
— О, сэр, от вас надолго не спрячешься.
Стрендж фыркнул.
— Я жду вас целую неделю, если не больше. Где вы были?
— Хозяин послал меня только вчера.
— А как дела у вашего хозяина?
— Плохо, сэр, очень плохо. Его одолевают насморк, головная боль, дрожь в руках и ногах. Все симптомы сильного раздражения. А сильнее всего раздражаете его вы.
— Рад слышать.
— Да, кстати, сэр, собирался вам сказать. На Ганновер-сквер у меня для вас лежат деньги. Жалованье из Казначейства и Адмиралтейства за последний квартал 1814 года.
Стрендж удивленно поднял брови.
— И что, неужели Норрелл действительно готов отдать мою долю? Я уже решил, что деньги исчезли навсегда.
Чилдермас улыбнулся.
— Мистер Норрелл ничего об этом не знает. Когда принести деньги? Может быть, сегодня вечером?
— Конечно. Меня дома не будет, отдайте их Джереми. Чилдермас, удовлетворите мое любопытство: Норрелл знает, что вы разгуливаете по городу невидимкой и превращаетесь в тени?
— О, я учусь всему понемножку везде, где только можно. Двадцать шесть лет служу у мистера Норрелла. Надо быть совсем тупым, чтобы за все это время не перенять никаких навыков.
— Да, разумеется, но я спрашивал совсем не об этом. В курсе ли мистер Норрелл?
— Нет, сэр. Конечно, он подозревает, однако предпочитает не знать наверняка. Волшебник, проводящий свои дни среди книг, должен иметь кого-то на посылках. Сами понимаете, в серебряной чаше с водой увидишь далеко не все.
— Хм… ну, тогда вперед, любезнейший! Выясните то, зачем вас послали!
Дом выглядел неопрятным, почти заброшенным. И окна, и стены его давно покрылись грязью, а ставни кое-где грозили отвалиться. Стрендж и Чилдермас ждали на тротуаре, а лакей стучал в дверь. Стрендж держал над головой зонт, Чилдермас словно не замечал дождя.
Некоторое время совсем ничего не происходило, потом лакей заглянул внутрь и заговорил с кем-то, не видимым с улицы. Судя по всему, лакей Стренджа был невысокого мнения о собеседнике: он стоял, небрежно подбоченясь, и разговаривал тоном, свидетельствующим о крайнем нетерпении.
Наконец дверь открылась шире, и появилась очень маленькая, очень грязная, очень испуганная девочка-служанка. Джонатан Стрендж, Чилдермас и лакей вошли в дом. Переступая порог, каждый смерил ее взглядом, от чего у бедняжки душа окончательно ушла в пятки.
Стрендж не потрудился назвать свое имя — было ясно, что маленькая служанка все равно не сможет его запомнить и передать хозяевам. Он коротко предложил Чилдермасу следовать за ним и, бегом поднявшись по лестнице, направился прямиком в одну из комнат. Там, в неярком свете горевших в тумане свечей — поскольку казалось, что дом создает свою собственную погоду — джентльмены обнаружили гравера, мсье Минервуа, и его помощника, мсье Форкалкье.
Мсье Минервуа был невысок ростом и худощав. Длинные волосы его, прекрасные, темные, блестящие и мягкие, казались шелковыми. Они доставали до плеч, и падали на лицо всякий раз, когда он наклонялся над работой, что происходило почти постоянно. Глаза тоже казались удивительными: большие, почти черные, мягкие, они сразу выдавали южное происхождение. Внешность мсье Форкалкье резко контрастировала с импозантной красотой художника. Худое, костлявое лицо с глубоко запавшими глазами, бритая голова, покрытая какой-то бесцветной щетиной. Однако, несмотря на чрезвычайную угловатость и худобу, он отличался изысканными манерами.
