Белые волки - Коулл Вергилия (читаем книги онлайн бесплатно полностью без сокращений .TXT) 📗
Больной ублюдок. Эти слова, уходя, прошипела ему няня малышей, которая сразу же после того случая уволилась. Глаза еще не старой, но вмиг поседевшей от испуга женщины горели гневом, когда она покидала дом, призывая на голову убийцы проклятия. И он согласился. Все так и есть, к чему спорить?
Правда, вроде бы убийцы должны испытывать радость от своих преступлений, ведь в этом заключается смысл их жизни. Он не чувствовал радости, только облегчение. Говорят, самое блаженное состояние человека – это не оргазм, а период, когда ничего не болит. В тот момент он поймал себя на мысли, что в голове тихо. Голос молчит. И эта тишина показалась настолько блаженной, что могла сравниться разве что с состоянием, когда после приступа сильнейшей, к примеру, зубной боли вдруг наступает успокоение. Это было его новое открытие, новый виток в борьбе с собственной болезнью, и потом он так много раз прибегал к проверенному способу, что стал зависим от него, как опиумный наркоман.
Но это случилось гораздо позже, и так было не всегда. Он помнил момент, когда голос в голове еще не появился. Или просто появлялся редко? В ту пору младшие дети еще не родились, и он, наивный дурак, считал, что родителям достаточно для счастья его одного. Он и себя считал счастливым, пусть мать и пилила, что надо больше стараться, учиться красиво писать слова и выдыхаться до седьмого пота и боли в мышцах на силовых занятиях. Мол, чтобы отец больше любил. Ерунда! Он уже тогда понимал, что это – чистой воды обман и уловки, успокоение матерью самой себя, ведь потом, когда родились младшие, его подозрения подтвердились: их полюбили просто так, без учителей и хороших оценок, просто потому что они появились на свет.
Он почти забыл, каково это – жить без них под боком, но ту поездку в дарданийские горы запомнил отчетливо. Мать по обыкновению загорелась идеей, теперь уже – идеей семейного отдыха. Предполагалось, что несколько дней они проведут только втроем, семьей. Она надеялась, что отец потратит внезапно образовавшееся свободное время на общение с сыном, сблизится с ним, а заодно и с ней. Не будет шумной столицы с рутинными заботами и всяческими соблазнами, которые та неминуемо несла с собой, только тишина, чистый снег и кристальный горный воздух.
Дарданийские монастыри, лепившиеся на ледяных отвесных скалах подобно гнездам диких птиц, всегда выполняли множество функций. Уставший от жизни отшельник мог найти здесь вечный приют и покой, посвятив остаток дней тихим молитвам во славу светлого бога в окружении монахов с суровыми и лишенными эмоций лицами. Без всяких оправданий, собеседований или подношений: достаточно было лишь преодолеть крутой и скользкий подъем под ударами рвущегося с небес ветра и постучать в массивные двери, вырубленные в горной породе. Бездомные дети, которые неминуемо пропали бы с концами в узких улицах бедняцких кварталов, учились тут наукам и превращались в воспитанных людей, смиренных и послушных. Таких с удовольствием нанимали в богатые дома в качестве экономок, нянек или личных учителей, ведь всем было известно – прошедшие школу в дарданийском монастыре уже никогда не позволят себе ни дурных мыслей, ни, тем более, дурных поступков.
Но помимо важной и безотказной помощи всем нуждающимся, за отдельную плату здесь предоставляли возможность просто отдохнуть. Ведь не обязательно навсегда завязывать с привычным образом жизни, иногда хочется лишь привести мысли в порядок, насладиться красотой природы или сменить обстановку. Комнаты для таких людей обставлялись иначе, чем служебные помещения монастырей. Тут не жалели дров для камина, чтобы огонь ярко и жарко полыхал днем и ночью и можно было наслаждаться теплом, сидя в уютном кресле-качалке перед огромным панорамным окном, и радовать глаз, обозревая с высоты птичьего полета заснеженные склоны и хребты.
Широкие и мягкие кровати, словно созданные, чтобы на них предаваться любви, красивые тканевые драпировки, услужливые и внимательные монахи с сильными руками, всегда готовые сделать расслабляющий или, наоборот, тонизирующий массаж и растирание кусочками льда. И обязательно – огромная чаша термального источника под открытым небом, пахнущая немного странно и неприятно, но доставляющая неописуемое удовольствие при погружении в нее. Неудивительно, что многие молодожены свой медовый месяц проводили именно тут. Неудивительно, что и его мать выбрала это место тоже.
В чем-то ее план сработал именно так, как хотелось. Родители увлеклись друг другом, как будто встретились в первый раз, и постоянно пропадали то в термальном бассейне, то на массаже, то запирались в спальне, выставляя сына «погулять» и полагая, что тут, в непривычном и незнакомом месте, ребенок найдет кучу интересного и любопытного и сам не захочет сидеть в четырех стенах.
И он нашел. Это была темно-серая грубо сколоченная скамья без спинки, установленная на самом склоне крутого изгиба горы. Неизвестно, кто и для чего поставил ее тут: на вершине постоянно свистел ветер, он бил то в спину, то в лицо, и, как ни сядь, пробирался за пазуху и холодил тело. Основные монастырские строения оставались ниже, сюда от них вела едва заметная и почти нехоженая тропа среди голых камней. Кроме того, ступать по ней и пользоваться скамьей было просто опасно, почти от самых ног начинался обрыв и где-то далеко внизу отвесной стены темнели верхушки деревьев. Высокие и широколапые сосны казались отсюда, с высоты, крохотной мелкой порослью. Наступи – и окажутся по щиколотку.
Он, никем не замеченный, забрался сюда из детского любопытства, сел на эту скамью, чтобы передохнуть, и… пропал. На какой-то из праздников отец дарил ему такую игрушку: стеклянный шар, приклеенный к плоской деревянной подставке. Там, под куполом этого шара, открывался целый мир. Там тоже были горы с острыми зубцами вершин и извилистыми хребтами, был крохотный темный лес у подножия, а еще – маленький темно-коричневый домик, притулившийся где-то между небом и землей. Окна у домика выкрасили ярко-желтой краской, что обозначало теплившийся в них свет. Наверно, тот, кто создавал игрушку, просто-напросто копировал дарданийский пейзаж, очень уж очертания совпадали. Возможно, мастер даже сидел на этой самой темно-серой скамье, когда задумывал работу – так походил угол обзора и вид. Только домика не хватало, в реальности его не существовало.
Секрет шара заключался в том, что если перевернуть его и потрясти, снег, прежде толстым покрывалом лежавший на горах и долинах, бурей поднимался вверх, водоворотами окутывал вершины и хребты, а затем медленно, совсем по-настоящему, оседал вниз и снова ложился неподвижной пеленой. Димитрий мог часами сидеть, переворачивая игрушку и наблюдая, как каждый раз снег укладывается по-новому. Узоры никогда не повторялись. И вот, усевшись на скамью, он вздрогнул и забыл, как дышать. Потому что в тот момент ему показалось, что он снова держит в руках волшебный шар, и стоит лишь захотеть, сможет поднять и перевернуть его, взбаламутить белые хлопья и любоваться их медленным танцем в воздухе.
Он никогда и ни для кого не упоминал вслух о том моменте, просто потому что не хватало слов для описания красоты и восторга, которые наполнили его изнутри. Разреженный по сравнению с низинами воздух рвал легкие, но тогда казалось – это от переизбытка эмоций. Он сидел и держал на руках весь мир, он мог управлять им по своему желанию и испытывал настоящий трепет создателя, наслаждающегося своей работой. Ему даже не хотелось переворачивать творение и поднимать бурю. Пусть все остается спокойным. Ему хватало тихого упоительного созерцания и осознания собственной власти над тысячами жизней, распростертых у его ног. Казалось, в тот момент он прекрасно представлял, что ощущает светлый бог, когда сидит и смотрит с высоты на Цирховию и ее жителей. Казалось, он и есть этот светлый бог, и вдруг нашлось объяснение, что это за скамейка и кто и зачем ее тут поставил.
Вот за этим она тут и была. Всегда, с самой первой секунды, как возник этот мир.
Он ходил на это место каждый день, до самого отъезда, и просиживал там буквально с рассвета и до заката и все равно не мог в достаточной мере насытиться зрелищем. Отбыв положенное количество дней, семья покинула дарданийские горы. Отец снова стал прежним, мать погрузилась обратно в пучину переживаний, но Димитрий чувствовал себя другим. Своим детским умишком он понял что-то, что не мог сформулировать. А потом голос в голове заговорил с ним, и оставалось лишь вспоминать ту скамью на склоне, на которую он не вернется уже никогда.
