Княжеский пир - Никитин Юрий Александрович (читать книги без TXT) 📗
– Ратигай!.. Что у тебя в руке?
Он взглянул на меч в своей руке, словно впервые увидел. С лезвия падали густые пурпурные капли. Вздрогнул, мать смотрела не на меч, а на эти красные капли. Они тянулись за ним от двери, рубиново красные, яркие, кричащие.
Дрожа как в лихорадке, он торопливо бросил меч в ножны, попав с третьего раза:
– Я сокола убил, мама.
– Сокола?
– Да, – ответил он раздраженно, глаза блуждали дико. – Он позволил опередить себя соколу Волчьего Хвоста!
Она прошептала в страхе:
– У сокола кровь не такая… Ратигай! Кого ты убил?
Он в странном исступлении заходил взад-вперед по горнице, лицо было бледно, как у мертвеца, нос заострился, а глаза спрятались во впадинах под навесом надбровных дуг.
– Коня убил, мама!.. Просто коня. Он не хотел скакать еще…
Она покачала головой:
– Твой конь был стар, у него кровь так не брызгала бы… Ратигай, сын мой… Кого ты убил?
Он ходил все быстрее и быстрее, почти бегал, но вдруг остановился посреди комнаты. Мать вскрикнула, когда он обернулся к ней, лицо сына было страшнее смерти.
– Отца я убил, мама! Отца. И теперь у меня горит все внутри.
Она прошептала:
– О, великие боги! Что же теперь? Как же нынче…
– Я пришел лишь сменить коня, – бросил он сдавленным голосом, на лицо легла тень смерти. – Я доскачу с ним до днепровской кручи… Тяжелый доспех останется на мне, пусть русалки подивятся умелой работе кузнеца.
Мать вскрикнула в страхе:
– Броситься в Днепр? Но что будет с твоим детинцем, сторожевыми башнями, конюшнями, подъемными мостами, мощеными дорогами? Теперь ты полный хозяин! Тебе водить дружину отца, тебе владеть и повелевать…
– Пусть развеется все в пыль, – процедил он с ненавистью. – Ничто не должно уцелеть, оскверненное руками отцеубийцы! Я не думал, что это так тяжко… Когда я вбежал к нему с поднятым мечом, я был справедливым мстителем за тебя, за твои слезы, за твою поруганную честь, но почему теперь я чувствую, что уже не мститель, а злодей?
– Ратигай, – прошептала она. Глаза ее были отчаянными. Она оглядывалась по сторонам, искала, за что зацепиться взглядом, чем остановить его опасные мысли, повернуть, снизить, навалить как можно быстрее мирские заботы. – Но твой маленький сын, твои молодые жены…
Он отмахнулся, шагнул к дверям:
– Лучше честная нищета, чем проклятый достаток.
– Ратигай! – вскрикнула она отчаянно, чувствуя, как все рушится, твердый пол уходит из-под ног, а ее расчеты, вроде бы полностью сбывшиеся, вдруг привели к неожиданному и страшному концу. – Но что будет со мной?.. Это я, твоя мать, что кормила тебя грудью, держала тебя за ручки, когда ты делал первый шажок!.. Что ты оставишь мне?
Он оглянулся с порога, в запавших глазах сверкнуло страшное багровое пламя:
– Тебе?.. Тебе оставлю свое проклятье! И да сбудется оно. За то, что нашептала мне убить отца.
Вечером Владимир долго смотрел на залитый кровью зловещий небосвод. Солнце спряталось за тучами, те горели темно-багровым. От них падали на землю пурпурные лучи, заливали землю дымящейся кровью. Страшное обещалось на земле, в воздухе дрожало нечто, туго натянутое, как тетива на крепком луке. От двери донесся едва слышный вдох. По ту сторону должны дремать двое, но, судя по возне и сопению, стражей тоже гнетет ночь, что должна кончиться грозой.
– Какая гроза, – сказал он вслух, – не сметет ли здесь все?
Почудился далекий крик, словно за тридевять земель вскрикнул смертельно раненый человек. Владимир отшатнулся от окна. По горнице полыхнуло красным, как будто вдоль терема метнулась гигантская красная летучая мышь.
Крик повторился, теперь уже близко, словно кричавший принимал смертную муку на берегу Днепра. Владимир нащупал рукоять меча, он расставался с ним только в постели, да и то ставил у изголовья, напрягся, вслушиваясь в шорохи, хрипы, дыхание стражей, чувствуя даже запахи от их немытых ног.
В третий раз крик прозвучал совсем рядом, словно кричавший выбил дверь терема. Тут же донеслись другие голоса, встревоженные, испуганные. Владимир выдернул меч, рывком распахнул дверь, отшатнулся на случай удара в лицо, но увидел лишь спины убегающих стражей.
Оба дружинника устремились в полутьму, там лестница снизу, кого-то подхватили, а Владимир, набегая, ахнул: в их руках обвисал залитый кровью… Белоян. На голове была страшная рана, череп раскроен, один глаз вытек, на шее и груди глубокие раны. Увидев бегущего к нему князя, он прохрипел с усилием:
– Берегись…
– Чем тебя лечить? – выкрикнул Владимир.
– Бере…гись, – повторил с усилием Белоян, – тех… двух дюжин…
Владимир, не слушая, кивком отправил одного поднимать тревогу и тащить сюда лекарей, со вторым опустил Белояна бережно на пол, так кровь хлещет меньше, проживет дольше и успеет сказать больше. Из пасти струилась кровь, красная и густая, как человеческая, только громадные клыки торчали грозно, по-звериному.
Белоян прошептал:
– Мне уже ничем… Но я все-таки прорвал их Круг Огня… и сжег их сам… Но не сумел догнать воинов…
– Не сдавайся! – заорал Владимир, не слушая. – Ты же волхв! Закрой свои раны! Залечи себя!
Пасть верховного волхва двигалась все медленнее, а кровь вытекала совсем жиденькой струйкой, уже не красная, а так, сукровица.
– Они думали, я обессилел, сотворив жука-церковь… Дурни!.. Я сумел отыскать настоящего жука… а заманить его не составило труда… Наелся и улетел… Эти жуки могут принимать любую личину… У меня силы остались для схватки, и когда они явились… От них пепел, но тех, простых… не догнал…
– Как тебя лечить? – крикнул Владимир бешено.
– Не… могу, – прошептали застывающие губы. – Я все силы… отдал… К тому же… яд… в ранах…
Владимир поддерживал голову Белояна, из груди волхва рвались хрипы, там рокотало и лопалось, лицо исказила судорога, изо рта хлынула алая струйка. На глазах потрясенных и онемевших в беспомощности Владимира и дружинников алая струйка стала черной, как деготь.
Внезапно загрохотало. Воздух колыхнулся, князя мягко толкнуло в спину. Кто-то ахнул. Он затравленно оглянулся. На том конце палаты пузырем вздулась стена, раскалилась, от нее пахнуло жаром. Пузырь все раздувался, стал полупрозрачным, а в нем, словно за грязной пленкой, смутно виднелась человеческая фигура.
