Готамерон. Часть I (СИ) - Цепляев Андрей Вадимович (электронную книгу бесплатно без регистрации .TXT) 📗
— Мастер Иероним выделяет три ключевых фактора, изобличающих предательский характер собаки, — возобновил чтение Дольф, перевернув страницу фолианта. — Первый — собака неразборчива в выборе хозяина. Пребывая в одиночестве, она готова привязаться к любому встречному и служить ему ради еды и крова. Такое поведение напоминает наемный труд, но не дружбу. Второе — собака двоедушна и полна коварства. Это доказывает простейший эксперимент с поднесением брошенной палки. Некоторые называют это игрой, но что если заменить палку мечом? Не это ли доказывает, что собака косвенно готова поднять оружие против своего хозяина? Третье — немотивированная агрессия. Кроме собаки, в Магории нет ни одного прирученного животного, способного сознательно отнять человеческую жизнь. Волков, которые заменяют нам собак, прирученными называть ни в коей мере нельзя. Волк отличается свободолюбием и осторожностью, в то время как собака демонстрирует лишь раболепство, перемежающееся с неконтролируемыми вспышками гнева…
Посмотрев на Уотта, прилежно переписывавшего какую-то книгу, он снова попытался задремать, но сон не шел. Надо было провести остаток вечера в келье. В скрипторий он спустился только за компанию с братьями и мигом уснул. Рвение искать что-то о каменных монстрах у него пропало после нового сна, смысл которого запутал его окончательно. К тому же бестиарий Герхарда давно унесли в библиотеку. Говорить о големах и каменных часовых с мастерами он не решался. Если Нисмасс и впрямь посылал ему эти видения, то все теперь было в его руках.
— Проснулся? — раздался над ухом насмешливый голосок паренька. — Чего только не начитаешься перед сном. Ага? У нас на Гримхолде собак любят. В Руане они стада охраняют, а на Миркхолде их давно истребили.
Дольф уселся на скамью, расчехлил бритву и стал водить ею по руке, срезая прозрачные волоски. Верф с места не двинулся, продолжая глазеть на Уотта. Толстяк так глубоко ушел в себя, что, казалось, не заметил бы и удара молнии. Страница манускрипта, закрепленная перед ним на специальном держателе, слово за словом продолжала наполняться смыслом.
В их закостенелом мире книги существовали только благодаря одержимым людям, таким как Уотт. Когда лист превратится в полноценную часть произведения, он отдаст его рисовальщикам. Те, в свою очередь, украсят поля рамками и орнаментами, добавят иллюстрации и, если потребуется, выведут заглавные буквицы. Потом стопки страниц положат в тиски переплетчиков, которые соберут все труды воедино и снабдят обложку зажимами. Со временем книга займет полку в богатом доме или осядет в здешней библиотеке. Все буду счастливы, кроме бедняги Уотта, который сам того не заметив потратит на это дело несколько лет своей жизни.
— Трудится наш герой, — без улыбки заметил Дольф. — «Крипторий» ему дом родной. Пока нас на севере будут грызть волки, этот наскоблит себе на мантию пером. Да?
Верф неохотно кивнул, состроив рожу, но Дольф как всегда ничего не заметил и стал тараторить без умолку.
— Так что ты думаешь насчет собак, а? Я, когда был на Эквитании, видел, как крестьянские дети издевались над пойманными щенками. Перекинули через сук веревки, связали им задние лапы и подвесили, словно гири, а потом стали раскачивать, чтоб малыши бились головами друг об дружку.
Супив брови, Верф строго посмотрел на темноволосого паренька. Тот вновь ничего не понял и, пожав плечами, добавил:
— Я тебя разбудил? В башке колотун?
Верф коротко кивнул, и Дольф на какое-то время отстал. Вместе они наблюдали за Уоттом и двумя другими прислушниками. Ждать оставалось недолго. Скоро за ними должен был прийти кто-то из мастеров и позвать на Луитгардскую трапезу. Так ее назвал аббат Виман. На этой второй трапезе их побалуют особым блюдом и дадут выпить тоник, который он так любил. Там же им разрешат поделиться мыслями о грядущем приобщении. Семь человек останутся одни в столовой и, возможно, станут обсуждать, как будут убивать друг друга в глуши.
— И ты туда же, — раздался над ухом недовольный голосок парня. — Все вокруг делают вид, что ничего не произошло. Шепчутся по углам, но вслух не говорят.
— О чем?
— О чудовищах под кеновией! О чем же еще, брат? О предательстве аббата! Мастера бросили нас умирать. Из-за них погибли три ополченца, а они даже не извинились.
— Дольф, ты в своем уме? — без интонации спросил Верф. — Кажется, мы договорились молчать. Запомни раз и навсегда, нисманты ни перед кем не извиняются, если сами того не захотят. В восьмом томе Огненного писания ясно сказано: «Всё, что служители света говорят и делают — не подлежит сомнению, ибо их направляет сам Нисмасс». Не вздумай сказать такую чушь кому-нибудь из мастеров.
— А помнишь, что вчера сказал Лэндри? Тут каждый сам за себя. Что же это получается? Ему можно говорить чушь, потому что он привратник, а мне нет?
— Брат Лэндри — самовлюбленный дурак. Нашел кого в пример ставить. Заклинаю, лучше молчи.
Он знал, о чем говорил. Фергус два дня назад поднялся из «Ямы» злой, как сотня демонов, но, встретив Вимана, решился лишь на робкое замечание, касательно погибших стражей. Верф тогда окончательно усомнился в его слабоумии. Хоть глаза ополченца и пылали от гнева, он прекрасно понимал, кто перед ним, и как следует себя вести. На пути у нисмантов вставали только никты и служители Ниргала, а так же всякие глупцы вроде Дольфа.
Юный брадобрей помолчал, обдумав сказанное, и добавил:
— И все-таки, интересно, что они там нашли. Помнишь три разноцветных огонька? Алый, голубой и зеленый. Не надо быть умником вроде Уотта, чтобы связать находку с богами. Готов отодрать свою Жизель, если это не так, прости господи.
— Возможно.
— Наверное, какие-нибудь зелья или древние артефакты. Что еще это может быть? Я вчера подслушал разговор Торакса с Вертигусом. Пока мы носились по проклятому лабиринту, Ликир и Виман спустились на нижний ярус, а затем собственноручно перенесли в аббатские покои продолговатый железный сундук. Это же немыслимо, чтобы ризничего и келаря не известили о такой находке. По-твоему, что это могло быть?
— Мираж… — шепотом произнес он, чувствуя, как на него вновь накатывает усталость.
— Чего?
— Мне плевать, что они нашли. Завтра наше посвящение в странники, а ты говоришь о какой-то ерунде: собаках, извинениях, артефактах… Ты хоть понимаешь, что нас ждет после приобщения?
— Все, что угодно, — резко ответил паренек. — Только не надо снова бухтеть о вещих снах. Лишь мастера знают, что нам придется пережить.
— Смерть пережить невозможно.
— Хватит! — громко шепнул Дольф, щелкнув лезвием бритвы по скамье. — Вот лично я умирать не собираюсь. Да и ты, вроде, тоже. Все предельно просто. Кто-то получит мантию практика, кто-то сбежит в кеновию через пару дней, а кто-то и впрямь потеряет голову. Задания всегда меняются, а чтобы победитель и выжившие потом не болтали, им стирают память.
— Это ужасно, — пробормотал Верф, вытирая слипающиеся глаза. — Нас словно используют в каком-то извращенном эксперименте.
— А по-моему, это умно. Лучше уж забыть о том, как ты шел по трупам братьев, чтобы получить мантию.
Верф покосился на юного гонца с подозрением. На стезе запрещалось использовать оружие, кроме посохов и кинжалов для сбора трав, брать помощников или отнимать жизнь других участников. Так было записано на скрижалях Пирра, и этого требовал аббат. На деле же никто не знал, что творилось в глуши. Прислушники были предоставлены самим себе и могли делать все, что заблагорассудится. Беловолосый Ликир, один из немногих, кто его прошел, возможно, тоже замарал руки в крови, но теперь ничего не помнил. Да, это было удобно и до ужаса цинично.
— А как ты собираешься пройти стезю, Дольф? — немного подумав, спросил он приятеля. — По правилам или по крови?
— По желанию, Верф, — кокетливо улыбнулся тот. — Ты ведь сам так решил — действовать в одиночку.
— Твое одиночество подразумевает устранение других участников?
— Верф, мне семнадцать лет. Нисмасс обделил меня силой. Я не умею фехтовать или стрелять из лука. За время, проведенное здесь, я ничем не отличился. Только наручи гонца получил и каждую неделю брил бороды. Как думаешь, велики ли мои шансы, если я пойду по тропинке, распевая литании? — Юноша похлопал себя по поясу, на котором в ножнах, помимо кинжала, в футляре хранилась бритва. — Я буду тих, как мышь, и быстр, как снорлинг. Буду защищаться, и использую все, что имею — скорость и ловкость.
