Там, где холод и ветер (СИ) - Северная Ирина (книги онлайн полностью .txt) 📗
Неожиданно бодро взглянул на меня и спросил:
— Не напугал?
— Чем? Упрямством и немногословностью? Вот уж нет, — улыбнулась я. Рука снова потянулась к календарю на столе, а палец сам стал обводить узоры, расположенные по периметру страницы, напоминавшей потемневший от времени пергамент. — Мне нравятся немногословные мужчины.
— А упрямые?
— Кейран не упрямый, — убежденно возразила я, — он упертый.
— А есть разница? — прищурился Джек.
— Есть, конечно. Упрямство часто бывает просто твердолобостью, а упертость — это умение добиваться поставленной цели и не сдаваться на пути ее достижения.
Слова прозвучали несколько велеречиво, зато отражали суть, и Джек услышал именно то, что я хотела сказать.
— Что ж, соглашусь. — Старик потер руки, привычным жестом разминая суставы искривленных недугом пальцев. — Ну, а что касается этой… — он обвел взглядом крошечное помещение подсобки, — …лавочки. Она, конечно, не самый надежный способ вложения средств, но, рискнуть и постараться извлечь из всего этого что-то дельное, можно. Но, кажется, мой совет тебе не нужен. Ты уже все решила.
— Почти все, — согласилась я. — Есть то, что я еще не продумала, и есть нюансы, которые пока плохо представляю, но готова изучить.
— Тогда дерзай, — кивнул Джек, и эти два слова стали лучшим советом, который я могла получить.
Еще в первый мой визит магазинчик Эвлинн и она сама произвели неоднозначное впечатление, предъявив претензию на некую загадочность. В уютной и тихой подсобке пахло пылью и временем, будто затаившимся среди наполнявших помещение предметов.
Мы никогда не были здесь вместе с Кейраном, это место меньше всего могло напоминать мне о нем, но сейчас, мельком бросив взгляд на старшего Уолша, я увидела лицо его внука. Очевидное родовое сходство или что-то еще вызвало в моем воображении образ любимого мужчины. Поначалу обозначившись прозрачными контурами, облик становился все отчетливей — прямые темные брови, глаза цвета хмурого моря, абрис четких скул и контур чувственных губ. Я забыла, где и с кем нахожусь, перенесясь в те невидимые глубины Мироздания, где дарованные друг другу люди соприкасаются обнаженными душами и открытыми сердцами. Я ощущала знакомый запах, слышала дыхание, тембр голоса, живым звуком отдававшийся во всем теле. Желание оказаться рядом, протянуть руку и прикоснуться, убеждаясь, что Кей не мираж, становилось невыносимым…
Никогда не думала, что чувства могут быть настолько сильны, а потребность в другом человеке так велика, что в разлуке станешь, как тот пресловутый стакан — наполовину пустой.
Кей еще не звонил мне. Он уехал, предельно сосредоточенный на деле, в котором ему предстояло разбираться со всей его неподражаемой упертостью. Я не ждала, что Кейран станет названивать ежечасно, и хрипловатым шепотом говорить слова, от которых кровь в моих венах становилась горячее, бежала быстрее, и я физически ощущала прикосновение его рук и губ. Я лишь хотела, чтобы у меня была возможность напомнить ему о том, как люблю и верю в него.
Неверие в абсолютную предопределенность страшило возможностью упустить момент, когда нужно свернуть в правильную сторону. В результате целой цепи или всего одного такого поворота мы и встретились с Кейраном, чтобы быть вместе и принадлежать друг другу по обоюдному желанию.
И теперь я начала бояться за то, чем обладала.
Во всех сказках, мифах и легендах всех народов земли любовь всегда служила предметом зависти неких высших сил. Странно и дико, не правда ли? Ведь если верить во всемогущих Дарующих, то выходило, что они сами и не могли смириться с тем, что их дары приняты.
Потребность немедленно отключить режим перманентного беспокойства едва не сорвала меня со стула. Стеллажи, на полках которых за полотняными шторами хранились картонные коробки, попав в поле моего зрения, тут же напомнили о коробках, обнаруженных на чердаке дома.
Мне не терпелось поговорить с Джеком о прожигавшем дыры в моей сумке и голове дневнике его дочери, но я не знала, как подойти к этой теме, с чего начать разговор. Что знал и думал Джек о том, как его дочь обращалась с малышом-Кейраном?
Джун сейчас четыре, меньше, чем было Кейрану, когда его матери не стало, и он запомнил ее как «ту-которая-бросает-и-запирает-меня-одного». А что он помнил еще?
Я смотрела на безмятежно спящую девочку, а воображение рисовало другое — ночь, крохотная каморка, на стенах пляшут тени, а в детской кроватке, свернувшись калачиком, лежит испуганный ребенок. Маленький мальчик смотрит в темноту широко раскрытыми глазами или наоборот, зажмуривается изо всех сил, не понимая, почему его оставили одного.
Пока мой взгляд, как и мысли, метался с одного на другое, дед Кейрана наблюдал за мной. Выражение лица старика не выдавало никаких чувств. Насколько я успела заметить, старший Уолш почти все время выглядел спокойным и невозмутимым. Он немногословен, но поговорить не отказывался и подхватывал любую предложенную тему разговора.
— Хейз, тот медальон, который показывала мне, ты получила здесь? Хозяйка этого магазинчика подарила его тебе? — вдруг спросил Джек.
— Да, — я инстинктивно приложила руку к амулету. — Эвлинн сказала, что он сделан ее дядей.
— Мастера звали Финн ОКинни. — Уолш качнулся, задумчиво устремив взгляд в одну точку. — Верный возлюбленный моей супруги. Он боготворил Полин, и своим упрямым беззаветным чувством начисто отбивал у меня всю охоту ревновать и даже возмущаться.
— Вы говорили, что…
— Что и сам был влюблен в другую? — Усмешка печальной тенью мелькнула и погасла на губах старика. — Это так, но и жену, как ни странно, я любил. Как говорится, по-своему.
Уолш потянулся и мягко взял из моих рук календарь, прищурился, разглядывая его и будто припоминая что-то.
— Мы жили с ней совсем неплохо, с моей Лин. И тогда, и теперь я понимал, что нас вместе держала необходимость, которая сильнее любви, сильнее любых страстей.
— Я прочитала дневник, и у меня есть вопросы, — выпалила я.
— Задавай, — кивнул Джек.
Я открыла и тут же захлопнула рот.
Что я хотела узнать? Историю семьи человека, который проник в мои мысли, сны, под кожу и в кровь, стал моим дыханием и целебной влагой, единственной способной утолить невыносимую жажду? Или была во всем этом еще и некая острая необходимость, неподдающаяся внятному определению?
Сознание, словно поделенное пополам, заставило ощутить себя зрителем сразу двух театральных действ. Одно являло собой четкое отображение реальности, второе скрывало истину за вязким туманом загадочности, и из попыток что-то разглядеть за ним рождались самые невероятные образы и предположения, следуя за которыми, можно было зайти слишком далеко, так ничего и не поняв.
Я уже никак не могла избавиться от того, что меня вновь и вновь подхватывало и уносило за грань обыденности. Туда, где простые узоры свивались в сложные линии судеб и уводили в непостижимые дали…
Патриция сказала бы — ты сходишь с ума, Хейз! Я не отрицала, но и не спешила соглашаться, потому что такой вариант снимал с меня любую ответственность за развитие сюжета неизвестного «представления». А мне временами упорно казалось, что и от меня зависело, во что превратится спектакль — в кошмарное представление театра Гран-Гиньоль*** или станет житейской пьесой, написанной с соблюдением всех законов жанра и не выходящей за рамки обыденности.
Джек говорил мне, что детские вещи с чердака нельзя выносить из дома. Объяснений странному условию не дал, но я почему-то склонялась к тому, чтобы просто принять это и послушаться.
В ушах все еще звучал густой негромкий голос Джека, с готовностью произнесшего слово «задавай», и я, собрав в стайку более или менее трезвые мысли и вооружившись намерением прояснить сразу несколько интересующих меня моментов, сказала:
— Приглашаю вас в гости, Джек, прямо сейчас. Если это для вас не слишком затруднительно, — добавила поспешно.
— С удовольствием принимаю предложение. — Джек сопроводил ответ по-королевски величественным наклоном белоснежной головы. — Но не станет ли это затруднительно для вас с Джун? Не осточертело ли вам общество старика, от которого не так просто отделаться?
