Дети Лепрозория (СИ) - Вайа Ариса (бесплатные онлайн книги читаем полные версии .txt) 📗
— Замолчите, не ведите себя как визгливая собачонка! — женский голос где-то непонятно где. То ли в голове, то ли снаружи, то ли вообще его и не было. Но визг стих, и Нойко смог, отпустив голову, наконец, оглядеться.
Перед ним сидела девчонка лет четырнадцати. Коза, судя по глазам, рожкам, ушкам и смешным копытцам. Красная, как помидор. Дышала тяжело, будто вот-вот снова собиралась разразиться визгом. В глазах стояли слезы. Да и не стояли уже даже, а капали на синее платье с белыми кружевными каемочками.
— Вы наследница клана Коз, видите себя подобающе, юная леди, — отчитывала ее пожилая женщина. Но она, по-видимому, никем не приходилась девочке, потому что была занята раскатившимися яблоками и своим товаром. Торговка. Подняла одно яблоко, второе, третье, сломанную куклу-марионетку, вторую. И Нойко медленно попятился, судорожно пытаясь сосчитать руки незнакомки. Она повернулась лицом, словно почувствовав на себе его взгляд.
Десять.
Ровно десять глаз.
Женщина улыбнулась — зубы белые, но клыки черные, блестящие. Подняла голову, и аккуратные хелицеры оказались видны сложенными под подбородком.
— Цесаревич, не серчайте. Ни девочка, ни я не хотели вам помешать, — ласково проговорила она, поставив рядом корзину, полную все тех же яблок.
— Все хорошо, — он замотал головой и попытался встать, опершись о каменную кладку. Но под рукой среди осколков нащупал марионетку.
— Это Люцифера, цесаревич.
Но он уже и без подсказки понял, что за кукла перед ним. Осторожно поднял ее за крыло и уложил на колени. Она была ему с предплечье, но если раскрыть по крыльям, кропотливо вырезанным перышко к перышку, то и в ладонях не поместится никак. Жаль только, оба крыла он сломал, когда упал. Ладно сложена, конские волосы собраны в хвост и рыбью косу, изумрудно-зеленые глаза-бусины глядят с хитринкой, острый нос очерчен знакомо, как и тонкие губы, изогнутые в слабой улыбке. Серая форма пошита аккуратно, доспехи на ощупь как будто и впрямь стальные. Меч даже вынимался из маленьких ножен. А сапоги из настоящей кожи. Кукла гнулась во все стороны, складывала сломанные крылья и раскрывала их будто по перышку. Нойко усадил ее на руку и осторожно погладил.
— Нравится, цесаревич? — женщина смотрела в упор, и все десять бездонно-черных, без белка, без радужки, глаз как будто смеялись.
Он спохватился и, прижав куклу к груди, принялся собирать остальных выпавших марионеток. Они были обычные — просто куклы, большинство с клубком ниток, прочно стянутым паутиной. Без одежды, волос, нарисованных лиц. Деревянные. Керамические. Тряпичные. Пустые. Некоторые даже сломаны или порваны, и Нойко не мог понять, он ли виноват в их поломках, или такими они и были. Но паучиха-кукольница забирала любых и аккуратно укладывала на лавке.
— Сколько стоит эта.., — язык не поворачивался назвать Люциферу куклой, и он просто показал ее, подняв за талию.
— Эта не продается, цесаревич. Она — память. Хотите, я отдам другую? — паучиха поставила перед ним коробку, полную крылатых марионеток, но все они были пустыми, безликими, бездушными.
Нойко недоуменно посмотрел на Люциферу.
— Почему она — память? — но отдать не решился.
— Без нее я бы перед вами не выставляла кукол, — улыбнулась пожилая женщина, и хелицеры под ее подбородком тихо щелкнули, без угрозы.
— Вы ее знали? — не надеясь на ответ, спросил Нойко, из вежливости разглядывая кукол в коробке. Ни одна ему так и не приглянулась.
— Еще совсем другой. Если у вас есть время на старуху и ее глупые бредни, я расскажу, — паучиха закрыла коробку и поставила снова под лавку. — Мне будет приятно поговорить с херувимом.
— Все мое время — ваше, — едва дыша, отозвался цесаревич. — Если вы правда ее знали, я бы хотел услышать все.
Паучиха засмеялась и, подобрав полы серого бесформенного платья, села на один из ящиков и похлопала рукой по другому, предлагая присоединиться. Нойко едва протиснулся между лавками и послушно сел, подобрав крылья, теперь казавшиеся излишне огромными.
#6. .., ведь мы сами ее выбираем
— Когда я была молоденькой хорошенькой девушкой, — начала кукольница и, заметив, как изменился в лице юноша, хрипло рассмеялась и погрозила пальцем. — А я была, хоть вы и не верите. Когда я была в вашем возрасте, я вырезала обычных кукол и шила им платья. Они были не так уж плохи, но всегда найдется кто-то талантливее тебя, кто может лучше, чьи работы стоят дороже и ценятся выше. И я сиротой едва могла прокормить себя своей работой. На последние деньги я купила место на этом самом рынке, и мы на нем сидим, м-м-м?
Нойко недоуменно огляделся, совсем не понимая, к чему идет рассказ.
— Наивная была до кумо! — махнула рукой старуха. — И я бы разорилась до тенши, не приди однажды на рынок господин Мерур. Он удочерил маленькую дочь своего покойного друга и хотел побаловать ее подарком, но не знал, что она любит. И она бегала здесь весь день, чем очень меня раздражала, — паучиха обвела рукой ряды разных мастеров, и Нойко оставалось только поверить ее словам, потому что сейчас тут никто не смог бы побегать, народу стояла тьма. — И я в сердцах подставила подножку, а она, налетев на меня, принялась хохотать. Потом увидела в моих руках недоделанную куклу и инструменты. Спросила, смогу ли я сделать такую куклу, которую она захочет. А Мерур, заметив ее интерес, пообещал очень крупную сумму за заказ. И я согласилась, — кукольница, кряхтя, поднялась и ушла в подсобку, оставив Нойко наедине с рассказом, сути которого он не улавливал.
— Вот, гляди, — вышла она уже с бархатным мешочком и, сев, осторожно вынула из него темную куклу, местами погрызенную короедами. Кукла отдельно, нелепые, неумело высеченные из дерева, крылья отдельно. — Она заказала ангела, и я его сделала, — старуха, улыбаясь, протянула обломки цесаревичу. — Этот, первый, был не очень удачным, крылья отломались через месяц. И я сделала ей нового. Он так с ней и остался, потому что отдать последнего, точнее — последнюю, я не успела.
— Почему? — недоуменно хмыкнул цесаревич, принимая старую куколку. На ней тоже не было ни одежды, ни волос, ни лица. Но отчего-то она не казалась пустой. На предплечье были выцарапаны цифры — сто восемь. Или восемьсот один. Как посмотреть. На лодыжке буквы, но не разглядеть, часть съедена.
— Это ее имя, — заметив замешательство юноши, торопливо бросила женщина. — Тереза.
— Тереза? — Нойко удивленно перевел взгляд с одной куклы на другую, потом на кукольницу.
— Я разве не сказала? Эта темная лошадка в зеленом платьице была Терезой, — паучиха пожала плечами.
Нойко глубоко вдохнул и выдохнул через нос. Знал бы с самого начала, что кроме чуши ничего не услышит, и не останавливался бы. А так только время потратил. Хорошо хоть охотницы наверняка пробежали мимо, пока он тут сказки слушал. Не хватало еще и к ним попасть, и узнать все, кроме правды — день тогда провален напрочь.
— И что странно, жеребенка эта боли совсем не чувствовала, будто отродясь не знала, что это.
Голову как обожгло.
— Что, простите?
— Тереза боли не чувствовала, — медленно повторила паучиха, заглядывая цесаревичу в глаза. — Наверное, поэтому ее ангелы и забрали. И я не успела ей третью куклу отдать — она уже отправилась с ними, а Мерур как с цепи сорвался — выгнал меня, чуть не убил топором.
Нойко едва ее слушал, опустив глаза на крылатых кукол. Боли не чувствовала всего одна ангелица в империи — Люцифера. Она не была ни темноволосой, ни лошадкой, и уж точно не носила платья, да к тому же зеленые. Но ведь имя в Имагинем Деи ей дали совсем другое. И она впрямь была приемной дочерью Быка.
— А эта? — цесаревич кивнул на куклу Люциферы.
— Это и есть третья, которую я не отдала. Говорю же, не смогла. Вторая сгорела небось, а эта — память. Я знаю, что Тереза стала Люциферой, и поэтому третьего ангела потом сделала из старой заготовки похожим на нее саму. Наверное, так правильнее.