Выстрел в Опере - Лузина Лада (Кучерова Владислава) (лучшие книги txt) 📗
Ее надежды не оправдались.
– Хорошо, пусть Маша поживет у нас. – Вероника подсунула дочери чашку с чаем. – Я заварила, как ты любишь, с мятой. Ешьте. А я пока пойду посмотрю, как там ваша несчастная… Кстати, как она пыталась покончить с собой?
Женщина с удовольствием закурила.
– Она вешалась! – рявкнула Даша. По ее округлым щекам ползли длинные слезы.
– Вешалась? – восхитилась Вероника. – Как Марина Цветаева!
– Да. И она тоже поэтесса!
– Тогда понятно, почему она решила повеситься. Быть поэтом – это практически невыносимо.
Даша демонстративно заткнула ладонями уши, открыла рот и извергла невыносимый и долгий крик.
Мать любовно погладила дочь по стокосой макушке, улыбнулась Маше и вышла из кухни.
В кармане у Чуб закричал конкурент. Продолжая орать, та изъяла мобильный, сморщилась, глядя на высветившийся номер, и, обиженно заглохнув, нажала кнопку.
– Да, Катя! – гавкнула она. – Да, загорелось. Какая-то тетка пыталась повеситься, и мы ее спасли…
– Тетка пыталась повеситься? – различила Маша далекий Катин голос. – И что нам это дает?
– Может, че-то и дает. Мы не знаем. Она пока спит.
– Ну, так будите ее и выясняйте скорей! У нас через два дня Суд. Оно нам надо…
Даша сбросила вызов и презрительно засунула трубу обратно в карман.
– Вот видишь, видишь! – слезливо проскулила она. – У нас через два дня Суд. Моя жизнь висит на волоске. А моя мать отказывается мне помочь!
– Послушай, Даша…
Машу смущало непродуктивное поведение подруги, и она изо всех сил старалась нащупать узел, развязав который, Землепотрясная смогла бы взглянуть на свою мать адекватно.
– Твоя мама, – осторожно спросила Ковалева, – она всегда была такой?
– Всегда! – с готовностью засвидетельствовала Даша. – Она никогда мне ничего не запрещала. Никогда не ругала. Даже когда я пьяная приходила. Даже когда я парней приводила. Даже когда я не приходила вообще! С таким воспитанием я могла вырасти кем угодно: алкоголичкой, наркоманкой, блядью…
– Но ты же выросла собой, – сказала Маша. – И ты очень… очень необычная. Я только сейчас поняла, чем ты отличаешься от всех нас – и от меня, и от Кати. Ты – свободна. Я не про то, что тебе все разрешали. Ты свободна внутри самой себя.
– Знаешь, – Даша вскинула на подругу злые глаза, – а я только сейчас поняла. Ты кошмарно похожа на мою мать!
– Забавно, – сказала Маша, подумав. – Я только сейчас поняла. Ты очень похожа на мою.
В окне уже серебрился рассвет, когда два голоса размеренными толчками вытянули Машу из сна.
Даша спала на соседней кровати, открыв рот.
Маша села. Прислушалась.
– Поэзия сейчас никому не нужна, – посетовал женский голос.
Несоразмерно громкий, хриплый, обличающий – существующий вне дня и ночи, пространства и времени, жизни и смерти.
Именно такой голос и должен был быть у человека, вернувшегося в мир из небытия и неуверенного: а стоило ли ему возвращаться?
– Да, поэзия нынче не в моде, – поддакнул ей умиротворяющий голос Вероники. – Вот раньше, до революции, поэтам поклонялись, как сейчас эстрадным звездам. На их выступления собирались толпы. Когда на сцену выходил Северянин, купчихи срывали с себя драгоценности и бросали к его ногам. Барышни держали на прикроватных столиках портреты Александра Блока и целовали его лик перед сном. В поэтов влюблялись, травились из-за любви к ним серными спичками… На них молились. Не актеры, не певцы – поэты были истинными властителями душ!
– А теперь стихи никто не печатает, – сказал голос повесившейся.
– Более того, даже напечатанные – их никто не читает, – надбавила Дашина мать. – Собственно, поэтому издателям и невыгодно печатать поэзию.
– А нам всем что, повеситься? – В голосе повесившейся закричала истерика.
– Вы… поэтому? – прочувствованно спросила ее Вероника.
– Да, – отрубил ответ голос. – Но вы все равно не поймете.
– Отчего же?
– Вы скажете, я сумасшедшая! – Голос стал рваным и злым. – Вы считаете, если поэтесса, так обязательно ненормальная.
– Конечно же, вы – ненормальная, – убежденно уведомила ее Дашина мама. – Разве вы соответствуете среднестатистической обывательской норме? Обыватели не становятся поэтами.
– Правильно! Они становятся неудачниками! – гадливо скривился глас поэтессы. – Я – неудачница. Как и все мы, киевские литераторы. Вы можете назвать хоть одного знаменитого поэта из Киева?
– Александр Вертинский.
– Да какой из него поэт?! – оскорбился голос.
– Вы правы, поэзы Вертинского – отдельный жанр. Но можно назвать писателя – Михаил Булгаков.
– Он уехал в Москву, – отсек голос повесившейся кандидатуру любимого писателя Маши. – В Киеве он не написал ни строки. Ни одной! Знаете почему?
– Не знаю, – признала Вероника.
– Потому, что с тех пор, как отсюда вывезли наш талисман, – нас лишили силы! – загробным голосом изрекла поэтесса. – Мы немощны. Мы немы. Никто не слышит нас, что бы мы им не кричали!
То было преувеличением.
В данный момент ее голос гремел на всю квартиру, как телевизор, включенный на максимальную громкость. Маша недоуменно покосилась на Чуб, поражаясь крепости ее сна.
– А что это за талисман? – вежливо осведомилась Дашина мама.
– Вы все равно не поверите. – Поэтесса попыталась опять отползти в глубь себя.
– Поверьте, – заверила ее Вероника, – я вам поверю.
– Вы верите в мистику?
– Я – литературный критик, – не без гордости презентовала себя мать-маяковка. – Можно ли не верить в мистику судеб, изучив творчество писателей и поэтов? Их стихи – полны пророчеств! Их жизни полны мистических совпадений. Взять хотя бы того же Влад Владовича Маяковского. Побывав в Киеве, он…
– А что вы думаете об Анне Ахматовой? – перебила ее поэтесса.
– Я не ее поклонница, – суховато ответила перебитая. – Но, безусловно, отношусь к ней уважительно.
– И зря! – визгливо вскрикнул голос. – Потому что она – воровка! Она все украла! Все свои стихи…
– У кого? – изумилась критикесса. И в ее вопросе набатом прогремел неподдельный, профессиональный интерес.
– Давайте-ка я лучше расскажу все с самого начала, – предложила поэтесса, почуяв, что отыскала, наконец, своего идеального слушателя. – Месяц назад мне попалась в руки книга «Украинская ведьма».
– Профессора Чуба?!
– Откуда вы знаете?!! – вздрогнул голос рассказчицы.
– Ее написал мой свекор. Отец моего бывшего мужа. Вы сейчас в его квартире. Умирая, он завещал ее не мужу, а внучке и мне. К слову, именно его внучка, моя дочь Даша спасла вас сегодня.
– Боже мой! – провопила повесившаяся. – Еще одно совпадение! Теперь я знаю, вы поверите мне. Быть может, даже поможете. Это не может быть просто случайностью. Это знак!
Маша встала: кричавшая была совершенно права – случайностей не существовало в природе.
И Киевица Ковалева на цыпочках пошла в коридор, страшась упустить хоть полслова.
– В книге отца вашего мужа я прочла способ узнать судьбу. – От нетерпения голос повесившейся глотал буквы и слоги. – Способ прост. Если в течение дня вы три раза подряд услышите или прочтете одно и то же слово, – задумайтесь, что вам хотят сказать свыше! Естественно, речь идет не о «спасибо», «пока». Но если три раза за день три разных человека поминают, к примеру, Севастополь, – возможно, вам стоит съездить туда.
– Думаете, стоит? – спросила Вероника так, словно размышляла: не пора ли ей спаковать чемоданы и рвануть в город русских моряков.
– Уверена, – железобетонно сказала поэтесса. – Стоило мне прочесть книгу вашего свекра, на следующий день мне три раза подряд встретилось слово «Лото». Я сразу купила билет. И что вы думаете? Я выиграла!
– Выиграли?!
– Да!
– Что?
– Представьте себе, машину! И не говорите мне, что это совпадение!
– О, нет, – проговорила Вероника. – Машина – не совпадение. Это достаточно увесистый факт.
– Правда, потом я ее продала и на эти деньги разменяла квартиру. Но это уже не важно. Точнее – как раз это и есть самое важное! Я купила квартиру на улице Анны Ахматовой. Въехала туда вчера. Попыталась разложить тюки с вещами и нашла среди них старый номер журнала «Ренессанс». Там были напечатаны мои стихи. На 89-й странице! – подчеркнула повесившаяся с жирным значением. – Я принимаюсь перечитывать их, как вдруг… журнал падает из моих рук и открывается на статье «Анна Ахматова в Киеве»! И знаете, как начинается эта статья? «Анна Ахматова (настоящая фамилия Горенко) родилась на знаменитую Иванову ночь в 1889 году…» Вы понимаете?
