Наша светлость - Демина Карина (серия книг TXT) 📗
…и хорошо, что похожа, потому что леди по ночам не разгуливают…
— Да куда мы…
— Уже близко, — пообещал Гавин. И не обманул. Он толкнул какую-то дверь — в этой части замка Тиссе бывать не случалось — и велел: — Заходите.
Дверь тотчас закрылась.
Первое, что увидела Тисса, — книги. Полки занимали всю стену, и на них не было пустого места. Книги толстые, в темных переплетах, и тонкие, узкие, вклинившиеся между пухлыми томами. Книги крохотные, с ладонь Тиссы, и огромные, которые она вряд ли сумеет удержать в руках…
Противоположная стена была обыкновенной — с оленьими рогами, перекрещенными мечами и камином. На каминной полке нашлось место массивным часам, которые показывали двадцать минут четвертого. Рань несусветная… у камина стояло кресло. А в кресле сидел тан.
Точнее, Тиссе сначала показалось, что он сидит.
А потом она поняла, что их сиятельство без сознания.
— Гавин!
Она его убьет. Обоих. По очереди. Гавина первым. Он мельче. И он участвовал… в чем, правда, Тисса пока не поняла, но явно в том, что погубит остатки ее репутации.
Гавин, предчувствуя грядущую скорую гибель, попятился:
— Леди, он… пришел вот. Иногда он приходит поздно. Или рано. И бывает, что грязный, как… говорит, это работа такая. А сегодня вот вообще никак. Я хотел доктора позвать. А он сказал, что нельзя. Что ему только согреться надо. Я огонь развел. А он вот…
Тисса видела, что «вот» или уже почти.
Их сиятельство, где бы они ни имели чести пребывать, вернулись в состоянии крайне плачевном. Одежду их покрывала грязь, которая, подсыхая, трескалась и осыпалась на ковер. Цвет ее и омерзительнейший запах навевали мысли о деревенском нужнике и о том, что вряд ли тан искупался в нем добровольно.
— Почему я? — тихо спросила Тисса, понимая, что уйти не сможет.
— Ну вы же леди. И его невеста.
Действительно. Как же она могла забыть?
И обо всем остальном тоже…
…девушке неприлично находиться ночью в покоях мужчины, пусть и жениха.
…неприлично прикасаться…
…и уж тем более делать все, что Тисса сделать собиралась.
Прижав пальцы к шее — очень холодной шее, — она убедилась, что сердце работает. И пульс — странное дело — был учащенным, хотя обычно у людей замерзающих сердце останавливалось.
Заодно выяснилось, что в пути их сиятельство потеряли сапоги и получили удар по затылку. Или сначала был удар, а потом сапоги исчезли?
В городе опасно.
Но разве мужчины когда-нибудь думают об опасности?
— Здесь ванна есть?
— Да. — Гавин — слабая нить, на которой держится репутация Тиссы, — смотрел с надеждой, отчего становилось неудобно. Тисса ведь не героиня баллады, способная чудеса творить. Она просто кое-что помнит. И очень надеется, что этого хватит.
— Набери воды, чтобы была очень теплая, но не горячая. Еще нужно растопить камин так сильно, как получится. И вина нагреть… и есть пуховые одеяла? Лучше, если два или три…
Тисса попыталась вспомнить, что еще делают в таких случаях.
У мамы точно бы все получилось. Она не знала, что столичные леди не изучают лечебное дело, потому что в столице всегда есть доктор. Только их сиятельство с доктором дел иметь не желают.
Еще бы в чувство его привести.
— Ваше сиятельство, — Тисса позвала, не особо надеясь, что будет услышана, — вы должны проснуться.
Нюхательных солей прихватить бы… и ее коробку, в которой еще остались кое-какие травы. Багульник точно был. И чабрец, кажется. Липовый цвет не помешал бы. Ромашка.
С травами Тисса разберется позже.
— Ваше сиятельство… подъем.
Тисса легонько ударила по щеке.
Она, конечно, мечтала отвесить тану полноценную пощечину, но сейчас вдруг стало неудобно. Больных надо жалеть. Ох, но жалость жалостью, а до ванны они с Гавином тана не дотащат — тяжелый. Тисса попыталась с места сдвинуть и убедилась, что сил ее не хватает.
А вот в балладах героини рыцарей с поля брани выволакивали… в доспехе причем.
Иногда и за конями возвращались.
И Тисса, наклонившись, мужественно перекинула руку их сиятельства через плечо. Запоздало подумалось о гневе, в который придет леди Льялл, увидев грязь на халате… и в этот момент рука ожила, как-то хитро обхватила шею Тиссы и сдавила.
Тисса хотела закричать и не смогла.
Сейчас шея хрустнет и… все.
— Гавин! — рявкнул их сиятельство, ослабляя хватку. — Какого хрена тут творится?
И сразу орать. Конечно. Именно Гавин виноват во всем, что с таном произошло.
Тисса потрогала шею. Та была на месте. Голова, что характерно, тоже. И дышать снова получалось. Все-таки надо было не стесняться с пощечинами. Когда еще такой случай выпадет?
— Доброй ночи. — Тисса на всякий случай отступила от кресла. — Гавин сказал, что вы… заболели. И нужна моя помощь. Вы можете встать?
А когда тан злится — она как-то сразу поняла, что их сиятельство и вправду очень-очень злы, — глаза его становятся серыми.
— Вы замерзли. И если не согреетесь, то умрете, — добавила она совсем тихо, испытывая одно желание — сбежать.
— А ты, значит, погреть пришла?
Вот как с этим человеком нормально разговаривать?
Надо успокоиться. Больные люди грубят, потому что им больно. Так мама говорила. А тану, судя по всему, больно постоянно. Наверное, это возрастное, он уже немолодой. Но Тисса потерпит. Ее долг — заботиться о муже.
Хотя он явно против.
— Греть будет ванна. И вино. Горячее.
Их сиятельство все-таки соизволили подняться. От помощи Тиссы отмахнулись, пробурчав:
— Ванна. Вино. Женщина. А я не в состоянии…
— Что «не в состоянии»?
— Ничего не в состоянии. Позор. Гавин!
К счастью, Гавин появился вовремя, чтобы удержать тана от падения. Ну не в одиночку… Все-таки зачем тан таким большим вырос? Это крайне непредусмотрительно с его стороны. Может, поэтому в балладах часто упоминают об изящном сложении героев? Таких, наверное, тащить легче. И коням в том числе.
Над ванной поднимался пар, и Тисса проверила воду. Ну конечно, оставалось их сиятельство только сварить. Ведь сказано же было — теплая, а не горячая. Мама предупреждала, что если вода будет слишком горячей, то сердце может не выдержать.
А у него и так слишком часто бьется.
Пришлось разбавлять холодной.
Их сиятельство стояли, упираясь руками и лбом в стену. Хорошо, что не говорили ничего под руку.
— У вас голова не кружится? — Тиссе, кажется, удалось достичь нужной температуры.
— Кружится.
— Тошнит?
— Уже нет. Ребенок, иди спать. Я сам управлюсь.
Во-первых, вряд ли управится, во-вторых, Тисса всерьез сомневалась, что сумеет заснуть.
— Вы ведете себя безответственно. — Говорить следовало уверенно, но голос предательски дрожал. — И если вы отказываетесь от помощи доктора, то терпите мою.
Вот у мамы получалось разговаривать с больными, ее все слушались, даже папа. Правда, он вечно ворчал, что сам разберется… а мама отвечала, что еще не готова стать вдовой.
— Раздевайтесь, — сглотнув, велела Тисса.
— Для тебя — с удовольствием.
Ох, это не только неприлично. Это недопустимо! Особенно если с удовольствием. Правда, оказалось, что руки их сиятельства не слушаются, и Гавину пришлось стаскивать грязную куртку, а потом и рубашку. Тисса поспешно отвернулась.
Однажды она видела папу без рубашки. Но это было давно. И папа — это же совсем-совсем другое… если бы не разбитый затылок тана, которым предстояло заняться, Тисса немедленно бы вышла.
А получалось, что уйти нельзя. Кто бросает дело недоделанным?
И температуру воды следует постепенно повышать.
Их сиятельство в ванну не забрались, рухнули, выплеснув половину воды на пол и на Тиссу, — ночная рубашка тотчас прилипла к ногам. А тан заорал:
— Горячо!
— Сидите. Вам так кажется. Вы просто промерзли насквозь.
Тиссе пришлось обернуться. Она пообещала, что смотреть будет только на затылок… ну некоторые обещания крайне сложно сдержать. Спину тана покрывали старые шрамы и свежие синяки темно-лилового, черного почти цвета. Густо. Плотно.
