Валет мечей - Лейбер Фриц Ройтер (список книг TXT) 📗
Глава 9
Одобрив последний из узлов на перетягивавших винные бочки веревках, Мышелов коротким кивком отпустил своих все еще недоумевавших помощников и измученных бесполезной работой матросов – прямо-таки выставил их из каюты! – и почувствовал, как его охватывает пьянящий восторг власти, словно он только что перешагнул или на могучих крыльях пересек границу королевства, где все принадлежало ему одному и было отмечено надписью: «Мое собственное!».
Ну и позабавился же он, пока матросы работали, а он, стоя среди них на покрытой тканью крышке того самого сундука, который они по его приказу тщетно искали во всех углах и закоулках судна, отдавал распоряжения; и все это время совершенно голая Исисси лежала, распластавшись, на кровати, надежно укрытая одеялом, и каждый, кто был в каюте, смутно ощущал ее восхитительное присутствие, но никто не посмел и словом обмолвиться! Вот уж действительно упоение властью!
Бесконечно гордый собой, он сорвал с сундука матерчатое покрытие, откинул крышку и воззрился на открывшийся его взору роскошный медно-красный шелковый простор, пересеченный росчерками черных лент. «Чем не брачное ложе какой-нибудь принцессы», – пришла ему в голову мысль. Опрокинув очередной стаканчик бренди, он с наслаждением ощутил разлившееся по его телу приятное тепло.
В его воспаленном желанием мозгу сладострастные картины сменяли одна другую; он сделал несколько неверных шагов к кровати, отшвырнул одеяло и…
Можно было подумать, что над грубой серой простыней прошел черный снег, так густо устилали ее клочки и обрывки черных лент. Исисси на постели не было.
В первую минуту, онемев от неожиданности, он лишь созерцал это безобразие, потом принялся судорожно шарить под матрасом в поисках ножа или ножниц, а быть может, – кто знает? – и какого-нибудь острозубого зверька, который, повинуясь воле девочки-проститутки, превратил ее путы в труху.
Глубокий вздох блаженного удовлетворения заставил его резко обернуться. Прямо из только что раскрытого сундука смотрела на него, сидя скрестив ноги, бог весть как попавшая туда Исисси. Ее руки были подняты: с удивительной ловкостью и проворством заплетала она в косы свои чудные серебристые волосы. Ее тонкая талия и маленькие прелестные грудки выглядели при этом еще более соблазнительными, а лучистый зеленый взгляд и улыбка точно говорили:
«Ну разве я не умна? Поразительно умна и совершенно неотразима!»
Мышелов посмотрел на нее, мрачно нахмурившись, затем, не меняя выражения, обратил свой взор в противоположную сторону, точно намереваясь проследить путь, которым она, невидимая, попала с кровати в сундук, минуя стоящие вплотную друг к другу и намертво прикрученные к полу бочонки, – а также обнаружить следы ее таинственного помощника, будь то зверь, человек или демон. Затем он двинулся к ней, обошел вокруг сундука, пристально осматривая ее при этом с головы до ног в поисках какого-либо потайного оружия – хотя бы остро заточенного ногтя; при этом он ни на секунду не выпускал девушку из виду, пока наконец вновь не оказался с ней лицом к лицу.
Ноздри его раздувались от возбуждения. Масляная лампа мерно раскачивалась под потолком, попеременно то заливая его темную фигуру и серебристую кожу девушки своим желтым светом, то снова погружая их в тень.
Продолжая плести косы и все еще улыбаясь, Исисси начала издавать какие-то клокочущие, переливающиеся, булькающие звуки. Постепенно они стали складываться в некое подобие грубой песни или лишенного всякого изящества стихотворения. Было похоже, что она импровизирует, словно переводя на нижнеланкмарский слова другого языка:
Шесть волшебных даров имеет страна моя,
И все они сейчас стоят вокруг тебя.
Золотая Стрела Желанья, несущая смерть,
Власти Жезл, крушащий неба твердь,
Чаша Раздумий и Уединенья,
Колец Судьбы чудесное сплетенье.
И Куб, богов и эльфов дар коварный,
И Шар из Прутьев, символ Симоргии славной.
Глубоко, глубоко страна моя,
Куда унесет нас злато, тебя и меня.
Мышелов погрозил ей пальцем, вложив в этот жест мрачный вызов и угрозу. Затем отрезал от мотка черной ленты еще несколько полос, скрутил их и с силой потянул, проверяя на прочность. По-прежнему не отводя взгляда, он связал ей ноги, притянув лодыжку одной к икре другой и наоборот. Потом властно потянулся к ее рукам. Девушка, закончив плести косы, проворно уложила их в некое подобие серебряной короны и, со вздохом отвернув лицо, которое словно сжалось, лишенное серебристой завесы, протянула ему прижатые запястьями друг к другу руки ладонями вверх.
С презрительной миной он схватил ее руки, завел их ей за спину и, как прошлой ночью, связал у локтей, насильно расправив плечи. Потом он опрокинул ее лицом в медно-красный шелк, предназначавшийся Сиф (как давно это было?), и, протянув соединявшую ее руки ленту к скрещенным ногам, завязал так туго, как только мог, отчего спина ее выгнулась дугой, а лицо оказалось поднятым над шелковым покрывалом.
Но, несмотря на растущее возбуждение, Мышелов отметил, что было в ее виршах нечто странное, заставившее его насторожиться. Ах да, Симоргия. Какое отношение имеет это давно затонувшее королевство к бредням портовой шлюхи? И раньше она бормотала что-то такое о воде, смягчавшей климат той страны, где она была не то королевой, не то принцессой… Вот опять принялась за свое!
– Приди, о брат мой Мордруг, и стань нашим провожатым, – бормотала она, совершенно, видимо, не замечая чудовищного неудобства своей позы. – Приди вместе с нашими хранителями, приди на твоем коне – чудовищном пожирателе морского пространства, Разведчике Глубин. Приди вместе с могучим Крушителем и необъятным Душителем, сокруши нашу темницу и забери нас домой. Пошли вперед всех своих духов, чтобы затуманили они наш разум…
Тени в углах комнаты вдруг неестественно замерли; разбег масляной лампы под потолком, вздрогнув, прервался; все остановилось.
На палубе все тоже оцепенело. Ветер исчез совершенно; море кругом, насколько хватало взгляда, сделалось гладким, как стекло. Румпель в руках Скора безжизненно замер, шкот, который натягивал Миккиду, бессильно обмяк.
На небе по-прежнему не было ни облачка, но солнечный свет стал призрачным, точно его источнику угрожало внезапное затмение. Вдруг на расстоянии полета копья от правого борта парусника море вздыбилось громадной волной и беззвучно опустилось. Абсолютная бесшумность этого действа еще усугубила дурные предчувствия команды. «Морской Ястреб» закачался на расходившихся в разные стороны волнах. Урф и оба лейтенанта в изумлении то озирались по сторонам, то смотрели друг на друга. Никто из них не обратил внимания на тонкий пузырьковый след, потянувшийся от того места, где только что стояла водяная гора, к замершему в ожидании ветра паруснику.
Глава 10
А тем временем находившаяся в сокровищнице Сиф вдруг почувствовала, что Мышелов нуждается в защите еще больше, чем раньше. Кукла в центре пентаграммы выглядела очень одинокой. Может быть, священные предметы нужно перенести к ней поближе? Она сдвинула их к центру и, после минутного колебания, согнула тряпочную фигурку пополам и просунула ее внутрь решетчатой сферы. Туда же отправились погнутая стрела и жезл (чем больше будет рядом с ним золота, тем лучше!), и, наконец, она нахлобучила кукле на голову крошечную чашу вместо шлема и водрузила все это на переплетенные кольца.
Вернувшись на свое место, она с сомнением посмотрела на дело своих рук.
Глава 11
Серый Мышелов перекатил Исисси на спину и любовался ее серебристым телом, раскрывшимся ему навстречу, точно перламутровая морская раковина. Кровь стучала в его висках, голову распирало, точно мозг внезапно сделался слишком велик для вмещавшего его черепа. Очертания неподвижной каюты стали призрачными, в ней ощущалось незримое пульсирующее присутствие; вдруг ему показалось, что он раздвоился: одна часть его оставалась на корабле, в то время как другая, чудовищных размеров, с непостижимой скоростью вспарывала тьму, утратив всякое ощущение принадлежности к человеческому роду, – лишь растущая тяжесть внутри черепа не давала полностью забыть об этом.