Сто полей - Латынина Юлия Леонидовна (книги бесплатно .TXT) 📗
Ванвейлен застыл. Диктатор Варнарайна – а Баршарг, без сомнения, уже был им, и власть его могла только расти – стоял перед ним, в траурном плаще цвета вишневых лепестков и боевом кафтане цвета венозной крови, и его рука в охваченной стальными кольцами перчатке лежала на рукояти меча. Кольца были устроены так, что когда пальцы смыкались на эфесе, их уже нельзя было разжать без посторонней помощи; на внешней стороне чешуя переходила в три стальных шипа.
Араван Баршарг собирался править железной рукой.
По ту сторону озера сверкали копейные значки и развевались знамена. Ванвейлен вдруг представил себе эту армию, вооруженную оружием с его корабля.
«Он все знает», – понял Ванвейлен.
– Воины отдохнули. Вы можете ехать со мной. Вы и ваши товарищи.
Ванвейлен и будущий хозяин империи глядели друг другу зрачок в зрачок.
– Я подумаю, – сказал Ванвейлен.
– Подумай. У тебя мало времени. У нас всех мало времени.
Едва Баршарг уехал, Ванвейлен понял, что совершил ошибку, не отправившись с ним.
Управляющий поместьем, правда, закатил для заморских гостей роскошный пир, и храмовые танцовщицы сплясали для них со змеей, но очень скоро стало ясно, что в поместье чужеземцы на положеньи почетных пленников.
К вечеру Ванвейлен решил исправить ошибку.
За два золотых один из приставленных к нему охранников пустил его в бараки. Ванвейлен переоделся в тряпье, которое носили рабочие, – штаны в клеточку, длинная рубаха до колен, желтые помпончики на поясе и шапке, конопляные туфли с завязками.
Под просторной рубахой на Ванвейлене были синие шелковые штаны и куртка с золотой циветой. Так часто одевались мирские люди, причастные делам храма. В мошне, привязанной к поясу, кроме золота, лежали кожаные деньги.
Кожаные деньги были ему нужны не столько как деньги, сколько как пропуск и знак власти. Крестьяне смотрели на них не как на чековую книжку, а как на яшмовую печать. И если колесо истории и повернулось в Варанайне, то как бы не так, что теократия приходила на смену государственному социализму.
Ванвейлен вышел на черный двор, смешался с толпой рабочих, ставивших отпечатки пальцев в ведомости за зарплату, и беспрепятствнено был перевезен вместе с ними на другой берег. За людей рабочих не считали – куда там! Различить в рабочем заморского купца? Скорее Ванвейлена могли заловить и заставить работать третью смену.
За воротами храма Ванвейлен накрутил одежду рабочего на камень и утопил ее в глубокой канаве с синюшной водой и свалявшейся пеной по краю. Через полчаса он был уже на дороге, укатанной тысячами храмовых повозок; вечерело. Ванвейлен понимал, что он доберется до столицы не раньше утра.
Прошел час после ухода Ванвейлена. Земляне сидели в центральной зале. Они играли в карты, и было слышно, как за перегородкой в мраморном бассейне, формой напоминающем цветок мальвы, плещутся в ожидании гостей несколько девушек.
Да, умел Даттам заботится о гостях, ничего не скажешь, умел, и из освещенного окна было особенно приятно глядеть на красную фабрику и синюю воду.
Стависски как раз собирался крикнуть, чтобы подавали гуся, когда дверь комнаты приоткрылась, и в нее проскользнул испуганный управляющий Миус.
– Что случилось? – спросил Стависски.
Миус выразительно скосил глаза.
Стависски вынул из кармана пяток золотых монет, потом добавил еще две, и еще две… На тридцатой монете Стависски сказал:
– Все.
– Уезжая, Даттам приказал вас арестовать, – выдохнул управляющий.
– Из-за чего?
– Из-за вашего золота, – сказал маленький управляющий, – Даттам провел вчера целый вечер с соглядаями, а потом сказал: «Право, я вовсе и не хотел съесть чужеземцев, но так уж получилось. Кто знал, что в стране будет гражданская смута! Мне нужно раздать слишком много денег, и, видимо, я не обойдусь без золота чужеземцев».
– Это он тебе сказал?
– Как можно, – сказал с достоинством Миус, – разве я тогда бы говорил с вами? Нет, он сказал это Шаддару, а я находился в соседней комнате по поводу лаханских списков, это знаете ли, недоимщики, которые…
– К черту недоимщиков! Почему ты нам это говоришь?
Миус побледнел еще больше.
– Господин Даттам мной недоволен, – сказал он, – и я бы не хотел познакомиться с тем крюком, который для меня подготовлен. Если я сумею уберечь вас от беды, могу ли я рассчитывать на вашу признательность?
Через пять минут беглецы пробирались темным подземным, а вернее, подводным ходом.
– Очень много народу не любит Даттама, – шелестел Миус, – и сдается мне, что он не купит своей свободы ни за ваше золото, ни за все остальное. Ведь он сварил и съел брата аравана Баршарга, а у Баршарга сейчас самое большое войско в Варнарайне, и араван никогда ему не простит – не тот он человек, араван, чтобы прощать даже маленький заусенец. А если купцы захотят поменять на золото все эти кожаные вексели, которых наподписывал Даттам – а во время смуты это очень легко может случиться, то даже ваше золото его не спасет, потому что общая сумма векселей превышает имущество храма в одиннадцать раз.
Миус шел впереди, освещая путь фонарем в форме пиона и прижимая к груди небольшую корзинку, где, видимо, хранилось самое первоочередное его добро. Ход оканчивался крутой лесенкой. Поднявшись по лесенке, беглецы оказались в квадратной, лишенной окон комнатке.
– Погодите, я проверю, можно ли идти, – пробормотал Миус, оставляя свою корзинку и ужом выскальзывая за дверь. За дверью мелькнул навес с тюками тканей и бочками краски, и толстопузая лодка, качающая на волнах.
Земляне остались одни в кромешной темноте. Комнатка вздрагивала и дурно пахла, – где-то здесь, за стеной, располагалась фабрика, где ткачи и ткачихи с воспаленными глазами шлихтовали нити и качали тяжелые колыбельки баттанов.
– Черт, где этот проклятый… – начал Стависски и осекся, схватившись за горло. Невыносимая резь обожгла глаза, темнота завертелась волчком, и Стависски потерял сознание.
Прошло пять минут.
Дверь приоткрылась, и за ней возник все тот же кусочек неба, помост и лодка. Управляющий Миус заглянул внутрь и посветил факелом. Миус был в маске, плотно прикрывавшей лицо, и толстый матерчатый хобот соединял маску с коробочкой, полной активированного угля.
Четверо грузчиков (также нацепивших видимо непривычные для них противогазы) с ужасом глядели на неподвижно лежащих чужеземцев и корзинку, оставленную Миусом на полу. Из корзинки шел легкий дымок. Миус подхватил корзинку и зашвырнул ее в воду.
Грузчики потащили неподвижные тела к лодке.
– Быстрее, быстрее, – суетился у лодки Миус. Он уже снял противогаз и теперь ловил бледными губами воздух
– В любую минуту сюда могут прийти…
Один из грузчиков схватил Миуса за рукав.
– Где шестой?
Миус побледнел. Что-то непоправимо обрушилось в мире.
– Как – шестой? – выговорил он. – Их было шесть….
Или – не было? Миус тщетно пытался вспомнить, сколько чужеземцев было в зале, когда он прибежал к ним со своей вракой… Точно! Не было! И кого – Ванвейлена!
– Вспомнил, – сказал Миус, – один к девке пошел, он к отдельной девке пошел, за ворота…
Грузчик бросился к ближайшему чужеземцу, чтобы спросить, где пропавший товарищ, приподнял его за голову:
– Ах, негодяй, дрыхнет, как лягушка зимой!
Грузчик хрипло выругался. Миус трясся от страха.
– Умоляю, – если сюда придут…
Грузчик махнул рукой.
Чужеземцев сунули в мешки, кинули в лодку под тюки с тканью и поскорей отпихнулись от пристани багром. На корме рыжий грузчик ругался на чем свет стоит. Араван Баршарг велел не просто арестовать варваров, но сделать так, чтобы господин Даттам не смог проведать, куда они делись, и следовательно, не имел бы лишней причины ссориться с араваном Баршаргом.
Операция была задумана блестяще: чужеземцы поймались на собственной подозрительности. Рыжий грузчик полагал, что надзиратель слупил с них за это сотню желтеньких. А уж какой там храмовой хреновиной Миус обкурил чужеземцев – об этом было лучше не думать.
