Хождение Восвояси (СИ) - Багдерина Светлана Анатольевна (читать книги полностью без сокращений txt) 📗
Закончив с написанием имени в такой транскрипции, что при прочтении мать императора не узнала бы, княжич вывел затейливую рамочку по краю и протянул бумажку сестре. Та осыпала ее песком, просушивая, несколькими уверенными стежками пришила к ней свою экибану и торжественно приколола к кимоно его величества.
– Носить каждый день над сердцем до следующей черной луны! – подняла она к потолку указательный палец с пятном от чернил.
– А… что будет потом? – с видом заключенного, получившего отсрочку от смертного приговора, почти не дрожащим голосом спросил император.
– Защитные силы оберега впитаются энергией суй, – важно сказала девочка и мысленно договорила: "…и мы, может, вас всех запомним. Если еще будем тут".
– М-можно идти? – кося на амулет, сочетавшемся с дизайнерским кимоно как ласточкино гнездо с акварелью, пробормотал он.
– Да, конечно, – рассеянно кивнула Лёлька, выуживая из кучи запчастей дохлого паука, и изящно махнула рукой звездочёту в сине-кремовом кимоно. – Следующий!..
Трепеща от нетерпения, придворные встретили тэнно, возвращающегося с имплантации удачи, завистливыми взглядами.
Так при дворе Негасимы появилась и задержалась на неожиданно долгое время новая мода.
Через три дня вместо привычного "доброй ночи и приятных сновидений" Ивановичи услышали от императора: "Сегодня мы идем любоваться молодым месяцем".
– Куда? – заинтересовался Ярик.
– На пруд.
– Зачем?
– Любоваться молодым месяцем, – терпеливо повторил тэнно.
– Я хотел спросить, зачем на пруд? Из дома его тоже хорошо видно. А на пруду комары. И зябко ночью. И волгло.
Негасима вздохнул. Кажется, несмотря на все усилия – его и опекунов княжичей – вамаясьцев из них пока не получалось.
– В пруду он отражается и освещает своим юным светом макушки деревьев.
– Так его света только до макушек деревьев и хватает, – резонно заметила Лёлька. – А внизу темнотища будет.
– Внизу мы зажжем желтые фонари в форме луны с пожеланиями неутомимости, успеха и счастья…
– Кому?
Император глянул на них как на сумасшедших.
– Конечно, месяцу.
Равноценный взгляд был возвращен Ивановичами в пределах доли секунды.
– Они ему нужны? – мягко, точно обращалась к буйнопомешанному, вопросила девочка.
– Ему?.. – Маяхата задумался и усмехнулся: – Скорее всего, нет. Ставлю свои старые гэта против дворца тайсёгуна, что месяц и без наших пожеланий скоро отъестся на звездах и кометах до приятной округлости в области живота…
Но не успела Лёлька мысленно вздохнуть с облечением, как тэнно продолжил:
– …но ему всё равно будет приятно.
– Но это же месяц! Небесное тело! – Ярик взмахнул руками, не соображая, как еще можно довести до сведения вамаясьца, что с таким же успехом тот мог желать выздоровления осыпающейся скале или пересыхающей реке.
– В первую очередь это мой двоюродный пра-пра-пра-пра-дедушка. Хотя "пра" перед его именем должно быть раз в сто больше.
– Да?.. – лукоморцы округлили глаза.
– Да. Потому что он брат моей пра-пра-пра… вы поняли идею… бабушки.
– А кто у вас пра-пра-пра…бабушка?
– Солнце. Сама Незатменная Яширока Мимасита.
– Вы – правнук самого Солнца?!
– Самой, – скромно поправил Негасима. – Женского рода. И да, богиня в незапамятные времена поддалась на чары моего смертного пра-пра-пра…деда, назовем его так, и одарила мир основателем рода Маяхата. С тех пор много комет пролетело и дождя пролилось, но она до сих пор вспоминает про своих потомков и принимает в их судьбе деятельное, хоть и непредсказуемое, участие.
Ивановичи переглянулись, подумав об одном и том же. Первым сформулировать вопрос сумел Ярик. Убедившись, что в радиусе слышимости никого нет, он деликатно откашлялся и спросил:
– А как же она тогда допустила, чтобы… э-э-э… ваше… место на престоле… занял Шино?
Император скривился и опустил глаза.
– Мой предок провинился перед ней. По крайней мере, она так считает. И в наказание она подтолкнула Шино к перевороту после захвата восвоясьцами Маяхаты. Разгоряченный битвами, он хотел пойти дальше, рассуждая, что тайсёгун – хорошо, а император – лучше, но Незатменная вовремя его окоротила, и только поэтому наш род до сих пор существует на Белом Свете.
– И так будет теперь до скончания веков? – сочувственно проговорила Лёлька.
– Кто знает… – император развел руками. – Вообще-то, в нашем роду кочует ее пророчество, что всё вернется на круги своя, когда грохот встретится с молчанием на крыльях ветра, но что оно значит, выполнимо ли, и если выполнимо, то когда, неведомо никому.
– Может, она вообще так сказала, чтобы вы не очень расстраивались? – предположила оптимистка-княжна и заработала в ответ кислый взор тэнно, лишний раз убедившегося, что не одни Маяхаты так думают. Вздохнув пару раз, он скроил постную мину, приложил руки к груди, воздел очи горе и поучительно произнес:
– Верховная богиня не лжет. Если нельзя доверять верховной богине, то кому тогда можно?
Не зная, что на риторические вопросы ответов не бывает, Лёлька твердо выговорила:
– Нам.
Император улыбнулся, снисходительно, с покровительственной ноткой, как часто взрослые обращаются к детям, когда те выскажут что-то неожиданное не по годам, и оттого забавное:
– Всенепременнейше. Я сразу понял, что вы скрасите мои слегка однообразные дни этой весной.
– И скрасим тоже, – уязвленная, надулась Лёка и поклонилась до земли по вамаясьскому этикету [184]. – Ну ладно, мы на тренировку. До встречи вечером!
И под предынфарктные взоры свиты, не постигшей до сих пор, как так можно обращаться к тэнно, лукоморцы побежали на встречу Отоваро-сенсею и новой порции синяков и растяжений.
Праздник молодого месяца проходил размеренно, чинно и предсказуемо, пока не пришла пора запускать фонари с пожеланиями. Как повелевала традиция, придворные разместились на плотах, широких, как дворы, разукрашенных, как банкетные залы, и непотопляемых, как утки. Слуги в черных кимоно с вышитым золотым месяцем на спине, отталкиваясь шестами, направили эти суда к середине пруда. Там, соприкоснувшись краями, дворы превратились в площадь, в центре которой, естественно, находился император.
Плавным летящим почерком он начертал на темно-синей бумаге золотистой тушью пожелания, свернул их в трубочку и прицепил к фонарю – огромному, пузатому, как тыква, и такому же желтому. В середине его, заставляя сиять теплым золотистым светом, горел огонь.
– Твой почтительный внук, о Месяц-сан, приветствует тебя и шлет свои наилучшие пожелания! – проговорил он традиционные слова, отпуская фонарь в полет. Свита, сложив руки лодочкой перед грудью, словно набирая в них дождевой воды, проводила уходившего в темную высь посланника взорами постными, чтобы не сказать, скучающими. На короткий срок превзойдя яркостью самого адресата, фонарь скоро был подхвачен ветром и унесен в сторону Мишани.
К этому времени слуги с тушью, бумагой и готовыми к отправке фонарями толпились по краям плота, ожидая команды его императорского величества.
– Теперь – наши почетные гос…ти, – Маяхата с улыбкой обернулся, обращаясь к княжичам, скромно пристроившимся за его спиной. Улыбку, чудом оставшуюся на его лице, заклинило, и избавиться от нее он уже не мог. – Ч-что… это?
– Поклон, – смиренно ответила Лёлька, снимая циновку с огромной корзины и своих ног. – Мы ж вашему дедушке никто, и не знакомы даже пока, и вообще первый раз про него услышали. А по лукоморским обычаям вежливые гости, кто впервые к хозяевам идет, да еще и знатным, должны ему кланяться подарками.
– Подарками?.. – слабым эхом отозвался Негасима, не сводя взгляда с содержимого посылки.
– Именно так, ваше императорское величество, – поддержал сестру Яр и махнул рукой. Из задних рядов с полными руками фонарей, напоминая больше скарабеев, чем опекунов высокородных отпрысков, засеменили Чаёку и Забияки. Ивановичи принялись доставать свои гостинцы месяцу. В состоянии, близком к ступору, Маяхата перечислял извлекаемые предметы, готовые отправиться к его достопочтенному предку:
