Чёлн на миллион лет - Андерсон Пол Уильям (книги без регистрации .TXT) 📗
Но в то же самое время Ханно оставался и парящим в безмолвии человеком, наделенным собственным зрением. Со стационарной орбиты невозможно оглядеть Юпитер от горизонта до горизонта, не повернув головы хотя бы малость. Сейчас король планет наполовину таился в ночи. По границам поясов и зон вились замысловатые узоры, создавая обманчивое впечатление мертвенного покоя. Очень обманчивое. Ханно знал это по опыту — он же побывал там.
Побывал — в определенном смысле. Из нижних слоев атмосферы наладить пристойную связь просто невозможно, так что напрямую познакомиться с планетой-океаном ему не удастся, и придется удовольствоваться реконструкцией и воспроизведением того, что робот испытал своими электронными чувствами — или приказать перекачать данные прямо в мозг; но это будет уже не исследование, а всего-навсего позаимствованная у машины память.
На Земле удивлялись, с какой стати он пускается во все тяжкие, подвергает свою жизнь опасности ради столь малозначительных научных результатов. Ханно уклонился от спора, просто сказав, что так уж ему захотелось. Приняв соответствующие предосторожности — ибо неправильное обращение с факельным двигателем может натворить больше бед, чем древние войны, — власти отпустили его. В конце концов, он самый старый человек на свете; вполне понятно, что его обуревают первобытные инстинкты.
Он ни разу не слышал слов «пробный полет».
Робот приближался. Ханно разорвал связь и отключился от нейроиндуктивного блока. Маневр захода на посадку для человеческого интеллекта скучен, утомителен и запутан. Расчет движущихся масс дается легко, но необходимо еще согласование фаз, чтобы не потревожить пляску электромагнитных полей вокруг корабля. А стоит им отказать лишь на секунду, и окружающая радиация прикончит жизнь, рожденную еще на заре железного века.
Как всегда, на мгновение он ощутил себя ослепшим и оглохшим; восприятие робота куда шире, чем дано любому существу из плоти и крови. А взаимодействие с компьютером, пусть и весьма мимолетное, только усиливает эффект. Лишившись связи с компьютером, Ханно чувствовал себя поглупевшим.
Но чувство потери померкло; он снова был человеком по имени Ханно, а значит, играл отведенную человеку уникальную роль. Теперь на Земле это дано понять очень немногим. Они думают, что понимают, и по-своему они правы, но они не умеют мыслить, как Ханно.
Он занялся приготовлениями к новой фазе полета, и когда корабль доложил, что все в порядке, был уже готов. Послушный его приказам, корабль рассчитал векторы оптимального курса к следующей цели. В далеких кормовых дюзах материя встретилась с антиматерией, породив энергию. Вес вернулся. Юпитер медленно выплыл из поля зрения, и вот на экране остались одни лишь звезды.
При ускорении в одно g путь от планеты к планете занимает всего несколько дней. Полной свободы передвижения у него не было; определенные области смертельно опасны даже для корабля с подобной защитой, — скажем, окрестности Солнца. Некоторые области запретны, и справедливо. Можно бы пройти достаточно близко от Паутины, чтобы сквозь оптические приборы полюбоваться ее изящными тенетами, но приближение может помешать ее работе, исказив информацию, впиваемую из Вселенной. Паутину будто окружал едва уловимый загадочный аромат иных существ из глубин Галактики.
Ничего страшного. Ханно не пассивный пассажир; корабль выполнит все, что он пожелает — в широких пределах общих правил и собственных возможностей. Сплетая молекулы в проверенные и испытанные комбинации или выстраивая их в совершенно новые узоры, корабль обеспечит все нужды, большинство удобств и многое из того, что относится к роскоши. Достижения почти всей человеческой культуры хранятся в его базе данных и в любой момент могут быть вызваны для дела или для удовольствия; на борту были даже разумы, которые можно призвать для беседы.
А вот живые тела, не считая его собственного, остались за кормой. Полет-то ведь пробный, и все на корабле сведено к самому минимуму. Ханно предполагал, что путешествие по Солнечной системе займет год-два, а то и три, если окажется настолько уж интересным, — но для него это лишь ничтожный миг жизни.
И все-таки беспокойство гнало и гнало его вперед.
2
С высоты склона, где стояла мастерская, взгляду открывалась вся Великая долина Аппалачей. Землю покрывали переливающиеся тысячами оттенков зелени леса; ветер заставлял их волноваться, будто море. Среди деревьев высились сотни стройных шпилей, каждый высотой в сотни метров, а вершины их венчали своеобразные короны. Глубоко внизу, теряясь в дальней туманной голубизне, на смену лесам приходили луга. Там стояли разделенные огромными пространствами здания — и башни небоскребов, и другие, поменьше; их причудливые фантастические силуэты радужно переливались.
Ду Шань знал, что страна эльфов — всего-навсего иллюзия. Ему довелось видеть разнообразные, но всегда очень точные формы этих деревьев вблизи. Они росли, не давая ни листьев, ни цветов, ни плодов; их предназначением было выращивать такие материалы, какие не может породить ни одно нормальное растение. Парк был заводом, но не инженерным сооружением, а биокомплексом, в котором под управлением гигантских молекул атом за атомом росла необычная поросль, возделанная компьютером и взлелеянная машинами. В их чреве вызревали моторы, корпуса и прочие вещи, которые раньше делали вручную. Шпили служили приемными антеннами, поглощающими энергию солнца, в виде микроволновых пучков посылаемую с лунных накопительных станций. Бледный полумесяц Луны, почти затерявшийся среди голубизны, находился как раз над головой; и тут Шань сообразил, что «над головой» — тоже иллюзия.
Некогда люди искали просветления, бегства от миража бытия. Сегодня же они не признавали ничего, кроме иллюзий.
Ду Шань спустился со скалистого холмика, где аэротакси нашло место для приземления. Мастерская радовала взор — дом в старинном стиле с деревянными стенами и волнистой кровлей. Позади дома росло несколько сосен, и ветерок доносил свежий аромат растопившейся на солнце смолы.
На самом-то деле этот дом можно было назвать мастерской лишь условно — Бардон подготавливал здесь свои электронные интерьеры, потому что жил в этом доме чаще, чем в прочих местах. А Экспресс-сервис доставлял их разбросанным по всему миру заказчикам.
Бардон видел садящееся такси и поджидал гостя на крыльце.
— Ну, здравствуй! Давненько не слыхал о тебе, — издали окликнул он Ду Шаня. Помолчал, подсчитывая. — Батюшки, лет пять, а то и поболее, клянусь! Время-то как летит, а?
Приближающийся Ду Шань хранил молчание — ему хотелось получше рассмотреть Бардона. Тот переменился. Остался все таким же долговязым и стройным, но отказался от брюк и рубашки в пользу модной искрящейся сорочки; волосы уложены в витиеватые бараньи рога; при улыбке рот сверкает. Значит, и он решил, что неэстетично выращивать новые зубы каждые лет сто, и модифицировал клетки челюстей таким образом, что они начали производить алмазы.
Рукопожатие Бардона осталось прежним.
— Что поделывал, друг? — тягучий акцент горца все еще сохранялся в его выговоре. Должно быть, Бардон специально его культивировал. Прошлое еще хранило некоторое очарование.
Но почтения не вызывало. Да и с какой стати уважать стариков, если все до единого вечно молоды?
— Пытался крестьянствовать, — сказал Ду Шань.
— Что?.. Эй, да входи же, входи, сейчас чего-нибудь выпьем. Боже, как приятно опять с тобой свидеться!
Ду Шань заметил, что Бардон старательно избегает взглядом принесенного гостем ящичка.
Обстановка дома мало в чем переменилась, только стала более суровой — ни одной безделушки, словно в доме нет женщины. Сколько Ду Шань знал Анса и Джун Бардон, они всегда были вместе, но расспрашивать он постеснялся. Сев на стул, он посмотрел на хозяина. Тот плеснул виски в бокалы — хорошо, хоть это не меняется, — и сел напротив.
— Так говоришь, крестьянствовал? И в каком же это смысле?
