Напарница - Авербух Наталья Владимировна (читать полную версию книги txt) 📗
Дрон Перте взглянул на меня с явным изумлением.
— Дорогое моё дитя, — фамильярно начал он, — а вы не догадываетесь?
— Нет, сударь, — холодно ответила я, вызвав ещё одну улыбку авантюриста.
— Матушка хочет показать всем, что мы помолвлены, — улыбнулся сын синдика. — Ей кажется, что после всего того внимания, которым мы вас окружаем, вы уже не решитесь пойти на попятный.
— Сударь! — взмолилась я. — Вы же это не серьёзно!
— Я как нельзя более серьёзен, сударыня, — отвесил сын синдика лёгкий, дейстрийский поклон. — В самом деле, не вижу причины, по которой бы вам не согласиться на моё предложение.
— Сударь! — протестующе взмолилась я.
— Ивона, дорогая, — заулыбался авантюрист, — я клянусь честью, что, связавшись со мной, вы не окажитесь ни на бульваре, ни под мостом.
— Сударь! — в третий раз повторила я, теперь уже возмущённо.
— Простите меня, — тихо ответил Дрон Перте, неожиданно согнав с лица улыбку. — Я как-то не думал о вас в таком качестве.
— В каком, сударь? — вскинулась я, но сын синдика покачал головой и взял мои руки в свои.
— Бедная девочка, — тихо произнёс он. — В каком же окружении тебе пришлось расти…
— Но… сударь… — оторопела я. Сын синдика разжал руки и прошёл мимо меня в свою комнату, которая располагалась буквально напротив моей. — Дрон Перте! Дрон!
— Кстати, Ивона, — с прежней своей улыбкой произнёс авантюрист. — Вы умеете танцевать?
— Простите? — поразилась вопросу я.
— Танцевать, сударыня, — повторил сын синдика, насмешливо улыбаясь. — Знаете ли, обычное занятие на званых вечерах, помогает молодёжи узнать друг друга с лучшей стороны.
Давно уже мы с сыном синдика разошлись по своим комнатам, но я никак не могла унять охватившего меня беспокойства. Меня смущала несомненная ласковость, звучавшая в голосе Дрона Перте — уж поверьте мне, я отличу её от фальшивых заигрываний развратника, — и теперь я не находила себе места. Голос, прикосновения, значительные взгляды, заботливость во время купания, участие, которое он проявлял к моему рассказу и, наконец, всё повторяющиеся разговоры о браке — всё это тревожило и смущало рассудок. Неужели сын синдика в самом деле желает… Зная обо мне всё, слыша, кто я такая и что я такое, не смутившись от рассказа о весьма низком происхождении и полном нужды детстве…
«Ами, Ами, о чём ты только думаешь? — оборвала свои смелые мысли я. — это человек насквозь лжив, и его доброта — только ещё один способ поймать тебя в ловушку!»
Но… кто знает? Почему бы мне, в самом деле, не согласиться на его предложение? Время идёт, я не молодею, и на какой брак смогу рассчитывать через… сколько лет?.. к тому моменту, когда мы, наконец, разберёмся с контрабандистами, не желающими оставлять свои попытки по приручению моего напарника? Да и… быть может, сын синдика сумеет защитить меня лучше, чем это делает вампир, постоянно бросающий меня на произвол судьбы ради каких-то непонятных мне интриг. Дрон Перте не вполне честен, но это не самый худший порок, он по-своему порядочен и держит слово, он считает своим долгом защищать женщину и никогда бы не позволил себе её ударить. Сын синдика властен, но его мягко высказанные пожелания не идут ни в какое сравнение с мысленными приказами вампира, поработившего и мою душу, и моё тело. Он не слишком богат, но у меня денег хватит на двоих и, уж во всяком случае…
Я оборвала бег своей фантазии самым решительным образом. Боже! И о чём я только думаю! Какой брак, какой Дрон Перте?! Разве может выйти замуж женщина, которая сделается вампиром через десять лет, женщина, всё состояние которой подарено не-мёртвыми и может быть в любой момент отнято обратно?! Да что это я, женщина, чьи мысли каждую ночь читает мужчина, не находящийся с ней ни в родственной, ни в любовной связи?!
«О чём ты только думаешь, Ами?»
К тому же не стоило забывать, что, по грабительским острийским законам, состояние жены принадлежит её мужу с момента свадьбы, а брачный контракт, если и будет подписан, то вряд ли в мою пользу. Дрон Перте будет иметь полную возможность выкинуть меня на улицу в одной сорочке как только ему надоест моё общество, а на порядочность этого господина полагаться ни в коем случае не стоило. Я грустно покачала головой: пленительные грёзы закончились, и реальность, в её неприглядности, встала передо мной в полный рост, как та несчастная с Липового бульвара. Боюсь, Дрон Перте обречён подыскивать себе богатую старуху: я не смогу ответить на его чувства.
Я уже собиралась лечь спать и задёрнула тяжёлый полог своей кровати, когда из всего сказанного за вечер в моём сознании вынырнула мысль, отогнавшая сон лучше полного таза холодной воды: через два дня будет званый вечер, на вечере будут танцы, я не умею танцевать. Продавщице в шляпной лавке это умение без надобности, равно как и компаньонке, и служанке в большом доме. Девушке из хорошей, но бедной семьи умение лихо отплясывать на балах тем более не сгодится, и в итоге некому было восполнить столь ужасающий пробел в моём образовании. Я села в постели и постаралась сосредоточиться на своём напарнике, надеясь мысленно привлечь его внимание.
Вампир явно уже не спал, но не желал откликаться и я с трудом могла уловить его присутствие на самой границе своего сознания. Создавалось ощущение, будто мной недовольны и не желают разговаривать. Я окликнула Мастера, но он, как всегда, промолчал.
«Беренгарий! Гари! — тщетно звала я. — Пожалуйста! Я прошу тебя! Отзовись!»
Равнодушное молчание было уже привычным, но сегодня я неожиданно для самой себя разозлилась не на шутку.
«Ах, так?! Ну, хорошо же! Гари, слышишь, если ты не отзовёшься, я пойду тебя искать на улицу!»
Вампир не ответил и не заинтересовался моей угрозой, поэтому я решительно откинула одеяло, раздвинула полог, зажгла свечу и принялась одеваться.
«Прекрасно! — думала я, уже не обращаясь специально к напарнику. — Пусть лучше меня съедят там, на улице, чем я провалю всю легенду. Кто у них в Острихе занимается шпионами? Канцелярия крови? Городские стрелки? Или есть ещё кто-то, о ком мы не знаем? Представляю, что меня ждёт у них в застенках! Небось врал ведь про остановку сердца, врал ведь! Как про собак тогда, в доме у Таспов, что может усыпить когда угодно! Врал! И всегда врал! Ну, хорошо же, пусть лучше так, чем…»
«Ами!!! — прогремело в моей голове с такой силой, что я, охнув, выпустила из рук нижнюю юбку и, сжав виски, опустилась на пол. — Ами, ты с ума сошла! Немедленно раздевайся и ложись спать! Никуда ты не пойдёшь, даже не думай!»
«А вот и пойду!» — с детской запальчивостью ответила я и, собравшись с силами, поднялась и продолжила одеваться.
«Ами! Немедленно прекрати! Слышишь?! Я приказываю!»
«Грете приказывай! — невольно вырвалось у меня, но отступать я уже не могла. — Или с кем ты там время проводишь».
«Я провожу?! — возмутился вампир. — Ах ты, неблагодарная взбалмошная девчонка! Немедленно прекрати свои фанаберии и ложись спать!»
«И не подумаю!»
«Ну, Ами! — Негодование вампира превосходило всякое понимание. — Ну, держись у меня! Считаю до трёх — или ты немедленно прекратишь этот позорный спектакль, или…»
«Или что?!» — успела выкрикнуть я, когда обнаружила, что вампир не собирается считать до трёх прежде чем осуществить свою угрозу. Страшная боль, ещё ужаснее, чем в начале разговора, сдавила виски, но хуже того была чужая воля, ворвавшаяся в мой разум и жестоко пытающаяся его подавить. Никогда прежде я не пыталась всерьёз спорить со своим напарником, и поэтому не знала, какую муку причиняет сопротивление его мысленным приказам. То, что я переживала, когда вампир передавал мне свои мысли, было детским лепетом по сравнению с тем, что я ощущала сегодня. Однако я не собиралась сдаваться. Не знаю, что на меня нашло, но я собрала всю свою волю, так долго спавшую — с тех самых пор, как я ввязалась в эту ужасную историю с не-мёртвыми, шпионами и контрабандистами. Стоило напарнику хоть чуточку ослабить давление, как я поднималась и пыталась натянуть на себя свою несчастную юбку, чтобы тут же выпустить её их обессилевших рук. Я уже смирилась с тем, что не только сегодня никуда не пойду, но и вообще, быть может, останусь после этой ночи калекой или безумной, однако никак не могла сдаться на милость победителя и допустить, чтобы меня снова забывали, игнорировали, мучили презрением и молчанием. По моим щекам катились слёзы, но у меня не было возможности поднять руку и вытереть их; силы мои убывали, но упрямство только росло. Я никому больше не позволю вот так вот мной помыкать!
