Слепой боец - Горишняя Юлия (читаем книги онлайн бесплатно полностью без сокращений .TXT) 📗
Но тут вдруг из галереи на стене, из того ее конца, что примыкал справа к пролому, выдвинулся — точно быстро повернули его — выдвинулся в воздух лоток, или желоб, изогнутый, как руна «мод». Так показала себя еще одна из непонятных шести машин под навесами. По желобу быстро полилось светлое масло, крепко воняющее, а поскольку тогда, когда оно лилось, желоб поворачивали, оно забрызгало и залило почти все на пространстве перед проломом шага на три. И сразу мелькнула слева стрела, как огненный жук. Лестницы, хотя и мокрые, но масло, облившее их, загорелось, — это было очень яркое, желтое, здорово горячее пламя, — так что оно даже высушило древесину, и скоро лестницы (три, которые облило) задымились, чадя вовсю. Их никто не тушил, и так они и сгорели. Это было плохо. Еще хуже было то, что несколько человек, кто был между ними или на них и тоже попали под масло, получили сильные ожоги. И там был Долф Увалень. Они, конечно, сразу попытались посторониться, прежде чем их подожгут, но не успели все. Кто не успел, выскакивали, уже горя, — а там, полосою вдоль стены, даже земля горела копотным желтым пламенем, — и потом их тут же валили на землю и сбивали огонь, так что и другие, кто под масло не попал, во время этого обожглись.
Долф Увалень обгорел очень сильно. Фольви, которому теперь, получается, свалилась на плечи вся дружина Долфа, сказал сразу, что надо его нести прочь отсюда.
Они порядком-таки расстроили заслоны из щитов, пока справлялись с пламенем, и еще несколько человек ранило и двоих убило, и самому Фольви стрела попала в край шлема — чуть левее, и в глаз, и быть бы ему третьим убитым, но выстрел пришелся точно в кожаный валик по краю шлема, выдубленный до крепости железа; если бы этот лучник нарочно пытался так попасть — ни за что бы не попал, даже какие тут, в монастыре, ни мастера. Наконечник стрелы разбился, а осколками Фольви испещрило лицо и не то в глаз, не то в веко все-таки попало.
Поэтому вот сейчас, выпрямляясь (а он стоял возле Долфа на коленях), Фольви замотал головой, пытаясь определить, хуже он видит левым глазом или нет, или это все жирная, летящая в воздухе копоть от масла, или слезы — чад вокруг уже расплывался от лестниц, а ветер под стеной закручивался так, что метал этот чад во все стороны. Поэтому Фольви и не заметил, как его родич, которого уж прилаживались, как поднять — а поднять нелегко, потому как человек рослый и тяжелый, — махнул рукой, подзывая его к себе, и Тойми, сыну Гиртаги, пришлось дернуть Фольви за пояс.
— Погоди! — сказал он.
Тойми другой рукой все еще держал Долфа под плечо, но тот уж полусел сам, кривясь. Почувствовать ожоги он еще не успел, это всегда так — они тоже своею отравой добираются до человека не сразу.
— Видел… — сказал Долф. Говорить ему было трудно, пригоревшая повязка мешала, и он смахнул ее вместе с частью бороды. — Видел, как лилось? Струя сплошная. Это они из котла льют.
— Я понял, — сказал Фольви. Ему пришлось почти крикнуть, потому что рядом до еще одного человека начали добираться его ожоги, и тот кричал слишком громко. — Я понял. Ты что, помирать собрался? Ты что, помирать собрался мне тут?!
Он поднял глаза и увидел взгляд Тойми, сына Гиртаги, — то есть не один взгляд, конечно, но одним зрачкам ничего не поймешь, — а полностью глаза в отверстиях шлема, и глаза говорили, что Долф прав, потому что он не жилец. И Тойми подхватил его, а еще кто-то ухватился за ноги, и тут уже Фольви сказал: «Погоди!»
И они подчинились, и Фольви отошел на мгновение и вернулся с повязкой, что он снял с убитого, которому она и вправду была теперь не нужна, и сам закрыл ею Долфу нижнюю часть лица, а тот ничего не говорил, потому что уже был без сознания.
— Вот теперь несите, — сказал Фольви.
К тому месту — вдоль самой стены, — покрытому черной нагарной массой, — никто теперь не подходил, опасаясь. Вверху покачивался туда-сюда желоб, как осиное жало. Долфа перетащили на ту сторону долины, а заодно и других раненых; люди, которых послали за ними, подобрали еще тех, кого Борновы дружинники растеряли по дороге. Кроме того, Фольви велел им передать и еще кое-что. Потом они придвинулись к стене снова. С осторожностью ступая по скользкой копоти, убрали прочь обгоревшее дерево; и снова по лестницам вверх ринулись люди.
Мгновение спустя слабо заблестела, срываясь с конца лотка, светлая струя. И если бы кто-нибудь сейчас присматривался к ней, он бы увидел, что и вправду масло не идет сначала толчками, а потом слабей, как было бы, если бы его выливали из отдельных кувшинов, а сплошным потоком, как если бы его лили из одной емкости. И так оно и было, но они этого не знали и могли только надеяться, что так и есть.
Увидев, как мелькнул сигнал — яркий плащ, стрелки на другой стороне долины подхватили обмакнутые в огонь стрелы. Десять стрел сорвались в воздух одновременно. Говорят, что некоторые из них в конце своего пути даже столкнулись на лету.
Из этих десяти, после того как они почти перевернулись в конце полета и пошли вниз, только три застали под собою поворачивающийся желоб, изогнутый, как руна «мод». Загоревшийся поток летел вниз, но огонь распространяется быстрее, чем течет масло. Вверх по изгибам желоба, потом по влажному боку котла, медного, или чугунного, или из чего он там, затем поверхность масла в нем вспыхнет. Испугавшись, что сейчас загорится вообще все, монахи должны были выплеснуть весь запас масла сразу. Но вместо этого наверху что-то грохотнуло. Желоб (а он был тяжелый, хоть и деревянный) покачнулся, полетел вниз, он упал в пролом и покалечил своих же.
Это (когда грохотнуло) харкнул пламенем отводной патрубок, но внизу некому было это знать.
На этот раз люди внизу все почти успели убраться прочь вовремя, а под стеною (и на стене), покуда другие — слева и справа — совершали свои попытки и свои подвиги, — еще какое-то время пылало яркое, желтое, почти веселое пламя. Если б не горящая полоса под стеной, в эти мгновения ворваться в пролом можно было почти запросто, ведь монастырские, что находились там, должны были очень пострадать.
Копоть вокруг ела глаза. Видно было, как заплот, каким была вдоль пролома ограждена галерея, отодвинулся, и оттуда в пролом, на смену, полезли люди в темных доспехах. Спеша поймать их в эти мгновения, пока спускаются, над головою взвизгнули стрелы.
Фольви оглянулся, ища глазами, кого послать с поручением. Наткнулся на Эйба, перевел взгляд дальше, назвал чье-то имя и велел попросить у Балхи (так звали «старшего носа» с «Коня, приносящего золото»), «сколько получится лестниц — он должен дать». Ему не казалось странным — что подчиняются. И никому не казалось. А ведь то, что они делали некоторое время назад, было почти самоубийством. Фольви все еще иногда жмурился, не уверенный, темнеет у него в левом глазу или нет. Но это было неважно. Это было совершенно неважно. Эйб с Пастбищного Мыса, приплясывая, сказал:
— Ну?! Это я понимаю! Вот это — я понимаю! Они у меня еще сами полетают вверх тормашками!
Глаза у него были веселые. Эйб все еще оставался без царапинки, что твой новенький хелк. Фольви сказал вдруг:
— Если б можно было эту куртку снять, я за такое бы любые деньги заплатил!
Ему казалось, что у него все внутренности воняют маслом, а не только куртка под доспехом.
— Ну уж и любые, — сказал кто-то без улыбки. У них под ногами вперед просовывалась лестница, и Фольви отпрыгнул в сторону, чтоб не мешать. Он имел полное право просить — у него под рукой все еще был самый большой отряд из всех, что собрались тут, под стеной, а лестниц на все про все осталось четыре штуки. А когда он оглядывался, то увидел, что там, где находился Балхи, летело вниз очень много камней, которые должны были перекалечить уйму народу, и самое меньшее одна лестница там была уже не нужна.
Потом он (покуда время еще есть) оглянулся еще раз, и похоже, что им грозило стать первыми.
Над монастырем больше не было света — ни алого, ни оранжевого.
С рассвета прошло уже столько времени, сколько нужно, чтобы проговорить заклинание ди-лайзт, а оно длится полчаса.
