Восставшая из пепла - Ли Танит (бесплатные версии книг txt) 📗
— Может, мне следовало выбрать тебя, Секиш? — дерзко отпарировала она, и я съежилась вместо нее. Но он выпрямился, и зеленый треугольник у него над переносицей засверкал, словно третий глаз его презрения. Он повернулся и покинул ее, а три дня спустя он объявил запрет на рабов. Они либо покинут гору, либо будут убиты. Те с радостью ушли, в том числе и ее любовник. Он был, как мне казалось, ее талисманом против смерти, и после четырех месяцев надежды она стала первой новой жертвой Мага.
За семь дней умерло еще десять человек. В горе разразилась истерия, и Секиш, Темный, ходил среди нас, буравя нас своими проникающими к нам в душу узкими черными глазами, внушая нам, что мы должны молиться, каяться, признать свою порочность и зло, которое мы создали и которое вернулось, чтобы уничтожить нас.
Теперь с утра до ночи — песнопения, самоуничижения перед каменной чашей. Прекрасная одежда, драгоценности были оставлены. Мужчины и женщины ходили с распущенными волосами, в простых рубашках и туниках, хлеща себя розгами до крови, и хлеща вновь, как только затягивались быстро исцеляющиеся раны. Повсюду звуки ужаса, неистового и искреннего раскаяния, отчаяния, когда повелители людей пресмыкались на коленях.
— Карраказ, — шептала я перед пламенем в чаше, испытывая одеревенелость и боль во всем теле, — я зло на лице земли, я зараза, больная тварь, грязная, проклятая.
Вокруг меня другие шептали так же, как и я. Тучи шепота поднимались, словно пар. Я думала о статуе отца в зале его дворца, о блестящем материале, из которого ее сделали, о том, как я засмеялась, увидев ее и его, стоящих бок о бок, двоих одинаковых мужчин с короткой бородой и длинными волосами. Теперь от него только эта статуя и останется. Я заплакала. Уткнувшись лицом в ладони, забыв про песнопения о собственной греховности, пока на меня не легла, как влага, черная тень Секиша.
— Да, дитя, плачь, — вскричал он своим ужасающим голосом. — Плачь по своему низменному рождению и скверне, которая в тебе, скверна, которой твои мать и отец позволили вырасти из их похоти, — он нагнулся ближе и схватил меня за руку. Песнопение вокруг нас прервалось. — Но, я вижу, ты плачешь не из-за этого. Это мятежное дитя, дерзающее мечтать о своем проклятом прошлом. Это дитя может навлечь на нас Их гнев. Глаза уставились на меня. Он подтащил меня ближе к огромной каменной чаше, и пламя секло светом его лицо. Он держал меня лицом к этому огню и, нагнувшись ближе, прошипел мне в ухо:
— Ты грязь и зло, порождение зла, утробы зла. Сила в тебе — нечистая, ужасная. Полная Сила — молись, молись никогда не обрести ее! Гордыня, порочность, уродство, зло! Ты грязь темных мест, навоз чудовищ в ямине похоти. Говори это. Говори это.
В ужасе я последовала, запинаясь, за ним.
— Я грязь… зло… Сила нечистая, ужасная… Я буду молиться никогда не обрести ее!
Эти отвратительные слова изрыгались вновь и вновь, когда он держал меня железными руками перед пламенем. Я раскаялась, что подумала об отце. Я не поняла, но усвоила. Я стала низкой, грязной. Я сморщилась, сжалась и была проклятой.
Когда он отпустил меня, я убежала в свою келью и свернулась в клубок, спрятав лицо и сжав тело от любого взгляда. Я чувствовала на себе следящие глаза богов, судящие и приговаривающие. Могла ли я усомниться, что я теперь тоже умру, и мое мясо будет падать с костей в темноте?
Однако с новым днем я проснулась, к своему горю. Секиш лежал перед каменной чашей, — вернее, то, что от него осталось.
После Секиша другого лидера не появилось. Однако мы и не нуждались в нем, наши собственные вина и страх служили суровым лидером.
В тот последний месяц смерть повыкосила нас, пока не осталась только кучка, восемь-десять принцев и принцесс из великих домов севера, да горстка жрецов. Если кто и оставался в живых за пределами нашего убежища, то мы не имели никаких известий, равно как и никакой надежды на это. Земля отняла у нас свои дары, отдавшись опять человеческим дикарям, которые некогда владели ею.
А потом раздался гром, поставивший последнюю печать на нашей тьме. Спящая гора заворочалась и задрожала глубоко в своих недрах. Верхние галереи храма обрушились, оставив после себя лестницы, которые вели теперь в никуда, платформы их были отсечены, а помещения завалены рухнувшими камнями. Когда обвал, наконец, стих, обломки завалили высеченные в горе большие воздушные воронки. Теперь воздух, означавший для нас жизнь и пищу, не мог больше поступать, а оставшийся воздух стал затхлым и ядовитым.
Один за другим они впадали в сон удушья, и к одному за другим, лежавшим в своих комнатах, словно бедные забальзамированные куклы с заводными сердцами, являлся Мор и расплавлял их как воск.
Я медленно бродила по безмолвному храму, задыхаясь и рыдая, когда у меня хватало на это дыхания. Я наблюдала, как они умирают. Не найти слов для описания моих чувств, когда я задержалась, ожидая, что последую за ними к их отвратительному концу.
Среди них была одна принцесса, и она оставалась целой дольше, чем другие. Она лежала в трансе с рассыпавшимися белыми волосами, с ярко видимыми под тонкой одеждой прямыми белыми ногами и руками. На груди у нее сверкала капля алмаза — подарок какого-то давно умершего возлюбленного — который она не сняла даже в муках раскаяния. Каждый день я тащилась к ней в келью и сидела на полу около нее, держа ее обмякшую руку так, словно это служило защитой и утешением.
Однажды я пришла, а белый светильник ее кожи угас в вонючем пятне на ложе.
Я ушла обратно в свою маленькую келью. Свернулась в клубок. И в последний раз расплакалась, пока не заснула.
Глава 5
Проснуться и не знать — где ты, кто ты, что ты — то ли существо с ногами и руками, зверь, или хребет в теле огромной рыбы — согласитесь, это странное пробуждение.
Но через некоторое время возникла новая темнота, полная световых узоров. Я боялась. И боролась, пытаясь освободиться от лент, которые, казалось, держали меня, попробовала закричать, и даже мои тело и голос были теперь для меня новыми.
А затем возник обвал цвета, звука, движения, пронесшийся через мой мозг, омывая его и оставляя его избитым. Остальная моя жизнь прошла быстро, словарю кто-то перелистывал страницы огромной книги слишком стремительно. Однако теперь я смогла вспомнить, что это не то первое пробуждение под Горой, то первое пробуждение в качестве женщины, которая заснула четырехлетней девочкой.
Вокруг меня биение скрытых двигателей в серебряном звездолете.
Руки сняли металлический обруч с моей головы и металлические браслеты с моих запястий. Я поднялась с металлического кресла и была свободна.
Я посмотрела на Сьердена, туда, где он по-прежнему сидел, медленно отодвигая от себя металлические ленты. Лицо у него выглядело сжавшимся и бледным. Он взглянул на меня и чуть улыбнулся.
— Утомительное путешествие, — сказал он, — для нас обоих.
Я кивнула. Мною овладели покой и пустота. Чувствуя ростки понимания, я, казалось, не нуждалась в достижении его. Оно придет.
Дверь в противоположной стене ушла в сторону; за ней находилась небольшая тускло освещенная комната. Свет загородила высокая фигура Рарма. Он жестом подозвал меня, и я без трепета вошла в ту комнату. Он последовал за мной, и двери мягко закрылись.
Между нами повисло молчание. Наконец я проговорила:
— Странно вспомнить пережитое при рождении. Первая борьба, которую мы все забываем.
— Твое рождение, — отвечал он, — не важно. Ты раскопала собственную тайну?
— Да, по-моему, раскопала.
— Тогда скажи мне, — попросил он.
— Это кажется смехотворным, — сказала я, все еще не желая говорить об этом вслух.
— Потребность открыть ее для тебя так же важна, как и отыскать ее, — указал мне он. — А теперь скажи мне, — так, как ты это видишь, что с тобой произошло.
Я уселась на ложе, которое явилось ко мне из стены. И посмотрела на собственные руки, спокойные, белые, слегка раскрытые у меня на коленях.
