Девятое кольцо, или Пестрая книга Арды - Аллор Ира (библиотека книг .TXT) 📗
– Но я же жил две эпохи в Эндорэ. Ты же отпустил меня…
– Я мог бы еще две эпохи ждать, не видя тебя, мне было довольно знать, что ты есть – неважно где… Я привык… Но я ждал тебя каждый день и ждал бы еще… Тянулся мыслью… Ведь пока есть кому помнить… Каждый день – как заново расставаться, понимая, что нет тебя рядом… Время не лечит таких, как мы… Сын…
Качнулся тонкий силуэт, волосы скрыли лицо. Под их тяжестью легла голова на плечо Валы.
– Я не уйду – и я буду помнить все. Ты прав, отец… Содрогнувшись смертно, угасла, падая за горизонт, звезда…
– Вернись! – Айо тянулся к Ирмо, не замечая уже ни теней, ни сполохов. Очередная вспышка ослепила его, отбросила, швырнула обратно, в гущу папоротников. Ну нет! – Майа попытался встать, нельзя упускать его…
Жесткие пальцы, впившись в плечи, встряхнули, холодом соприкоснулась с мятущимися мыслями Воля…
– Вот как… В Бездну загнал!..
Манвэ, уже мягче отстранив Айо, склонился над Ирмо. Подошедший Мелькор вгляделся в лицо Повелителя Грез.
– Ирмо! Что с тобой сделали?! – бросилась к супругу Эстэ. Эльдин приблизилась, лихорадочно соображая, чем помочь. Аллор подхватил обессилевшего Айо.
Манвэ почувствовал, как отталкивают его две силы, сцепившиеся в борьбе за Ирмо. Он понял все и ощутил, как темная, стылая ярость заполняет его. Усталая, мутная злость. Ладно, ему досталось, Варде, Ауле… Златоокому – из-за него же… Но Ирмо… Единственный, кто хоть как-то мог утешить, согреть, кто брал на себя всю боль, всю гадость, тысячелетия копившуюся в душах… Кто, изменив, как и он, Манвэ, своей Песне, все же остался собой… И сейчас не согласился предать их, отняв последнее – память! Его – довести до ухода в Бездну?!!
Что-то оборвалось в душе, и бешеная волна злобы смела его, ненависть разорвала сознание, багровой пеленой затянув взгляд.
– Вы! Не смейте! Ненавижу!!! – Стальной смерч метнулся к лежащему навзничь Ирмо, как змея в броске, круша все вокруг. Липкая муть и рдяные сполохи клочьями и искрами разлетались в стороны, он рвал спеленавшие Ирмо тенета, дикими порывами ледяного ветра гасил огненные щупальца. Сознание меркло, осталось лишь желание разрушить все, что оказалось на пути, смести все, что держит, не пускает, душит… Ирмо закружило в яростном, безумном водовороте и вышвырнуло на поляну из вязкой мглы, пламя вскинулось хищным цветком… Но это пламя окружил огонь, темный и гневный, и лед сковал все вокруг. А смерч метался среди огня и льда, дробя и круша, и рвался ввысь…
Эстэ, прикрыв собой бесчувственного Ирмо, закрыла голову руками. Аллор, Эльдин и Айо, взявшись за руки, пытались дозваться до Короля, запрокинув лица навстречу поглотившей его стихии.
Темное пламя, раздуваемое свирепым ветром, вытеснило светлый огонь, лед плавился, не давая им перекинуться на Сады, и без того взбаламученные ураганом. Трещали и стонали деревья, носились в воздухе вырванные с корнем растения. Мелькор звал брата, но в ответ слышал лишь бешеный вой разбушевавшейся стихии.
Ирмо пришел в себя окончательно от боли, почувствовав, как рушится его Сад. Он слабо помнил, как разнесло в клочья липкую мглу, как отшвырнуло, раздробив на искры, тянущиеся к вискам огненные иглы. Ирмо с трудом понял, кто ворвался, вклинился в самую гущу борьбы за его душу, выдрав его из безумной схватки.
– Манвэ… – прошептал он, открывая глаза. – Второй раз за день… Мы же еще тогда их еле вернули…
– Ирмо, ты очнулся? – прошептала Эстэ, крепко обняв супруга.
Ирмо погладил ее по голове, приподнялся – исчерна-синяя воронка разворачивалась над Садами, вздымая пыль и куски дерна, расшвыривая охапки листьев, – бешеная стихия, умеющая лишь разрушать… Попробовал соприкоснуться с ней, воззвать – безответно, лишь ликующий рев вырвавшегося из узды ветра… Еще зов, к которому присоединились все бывшие на поляне, – безуспешно, лишь послышалось смутно – или это им показалось? – в свисте бури почти радостное, отрешенное: «Как хорошо…»
Мелькор обреченно сцепил пальцы – слишком хрупкой, непрочной стала связь с обликом у его брата, подкосили его последние события… Собственно, это все долго копилось – усталость металла, сжатая до предела пружина. Что же будет теперь?
А смерч разрастался, втягивая в себя и скручивая в жгуты воздух, и жадно тянулся к небу. Казалось, вот-вот лопнет, прорвется незримая стена, отделившая Валинор от Средиземья, и разрушительный ураган обрушится на Арду, разрывая в клочья небосклон…
Тот, кто был сейчас сердцем бури, почти не помнил себя, лишь порой обрывки воспоминаний палыми листьями мелькали в памяти, но блекли, осыпаясь невесомо-режущими сколами, столкнувшись с обезумевшей волей.
Ярость, неистово клокочущая, стальной распрямляющейся пружиной рвалась вверх, за Грань, к ненавистному ныне Чертогу. Сила Блаженной земли вливалась в Повелителя Ветров, точнее – в того, кто стал беспощадным ветром возмездия и бунта. Мир рушился, Аман трясло, как в лихорадке, праща урагана раскручивалась над Ардой. Ветер пел песнь гибели и разрушения.
Тот, кого по некой прихоти назвали Благословенным, рвался ввысь, стремясь по-волчьи дотянуться до горла благословившего. Исступленная радость освобождения бурлила в нем, заглушая смутно слышавшийся порой зов, сейчас такой давний и далекий…
И вдруг в него словно вонзилась стрела, наконечником впился в душу, обжигая, ужас. Не его ужас – ужас, безгранично поглотивший иное сознание, иное – но не чужое, близкое, словно сам он ужаснулся… Чему? Чья-то мысль дотянулась на острие нестерпимого страха, в котором было все: и страх перед всеобщей гибелью, и ужас перед разбушевавшейся стихией, но, главное, то, что пронзило влет, – ужас неузнавания, непонимания, потери. Словно дернули с отчаянной силой вросшую в душу нить. В яркой, как молния, вспышке соприкосновения с этим сознанием он увидел себя, вернее, то, что от него осталось – или во что он превратился, – безумная, бешеная, злобная мощь. Полоснуло отчаянной болью утраты. Мысль, как сгусток горечи и почти детского горя: «Это не он!..» и – резко, взахлеб, безумно-истеричной мольбой, задыхающимся хрипом:
– Не надо!!! – вспыхнули, осветив сердцевину смерча, раскалывающиеся в предзакатной агонии два стынущих солнца…
Узнавание, захлестнув горько-соленой волной, спеленало смерч, бессильно упала занесенная над миром праща… Мир, чью силу он чуть не вобрал в себя полностью в яром желании отомстить, хрупко балансировал на краю пропасти. Тонкая, ломкая фигура, беспомощно вскинувшая руки над обрывом, – еще дуновение, слабое, легкое, и… Сверкающая белизна ущелья… Арда, творение… Сотворенный!
Память скрутила, сломала, швырнула – вниз… Ураган стих; опал, распластавшись, поднятый удивительным, запредельным гончаром иссиня-черный сосуд смерча…
Он снова падал, бесконечно, необратимо, падал – с тем, беспомощно балансировавшим на грани, падал – вместе, вместо… И проседал, расслаивался воздух…
Земля выгнулась вперед, будто напуганная кошка.
А потом, вслед за вспыхнувшими перед глазами искрами, пришли темнота и тишина…
Златоокий еще на поляне почувствовал неладное, какое-то предощущение гибели… Встал – он не мог не идти туда, куда скрылись друг и сотворивший. Переглянувшись с Вардой и Эонвэ, увидел, как побледнела Королева, как стиснул зубы и сжал кулаки Эонвэ.
«Беги, узнай, помоги! – коснулась его мысль сотворившей. – Мы должны оставаться здесь, он сам приказал…» – Последние слова нагнали Златоокого в пути, он несся уже, не разбирая дороги, чувствуя, как заливает душу яростная Тьма…
В следующий миг бешеный ветер обрушился на Лориэн, и, выбежав на папоротниковую поляну, он увидел… услышал… понял – опоздал. Не мог не опоздать – ибо не предупредить такое.
Связь рвалась, ответа не было – лишь безумие гнева, отчаянная злость, неистовая мощь… Не песня – грозовой рык… Ужас перед незнакомо-чуждой, страшной, разрушительной силой поглотил майа – словно вновь падал он с отвесно-белого склона, только теперь он был один – а тогда… Тогда у самой земли впившаяся было в разбитое тело боль ушла, выпитая узкими ледяными ладонями, холодные пальцы закрыли глаза, забрав из-под век жгучий багрянец… Тогда. А теперь гибель разливалась в растерзанном в клочья воздухе. У гибели было неузнаваемо-отрешенное, словно выточенное из весеннего льда лицо с обжигающе-синими молниями в провалах глаз…
