Богатырские хроники. Театрология - Плешаков Константин Викторович (книги без сокращений .txt) 📗
Не показывается леший, не чувствуем его — отступает, в глубину леса заманивает, может быть? А может, и показываться не хочет? Слышал я от Святогора: не любят малые духи богатырей, потому что те им неподвластны.
Пошли в самую чащу. Деревья бережно обходим, куст каждый ласково так рукой — в сторону. Зло меня взяло: не привык я по лесам по-змеиному ползать. Долго шли, засветло уже не вернуться на опушку. Наконец начал Илья с дороги сбиваться, влево забирать: повел его леший. Не стали мы Илью поправлять, за ним идем: богатыри и не из таких чащ выбирались. Потом замечаем: кругами ходит Илья. Значит, леший вокруг себя его водит и, наверно, удивляется, что это за богатыри такие, что ему подчиняются.
Три круга сделали, остановились. Смеркается уже: время для лешего — сумерки; их все малые духи любят. Тут по кустикам вроде как тень пробежала: вот он, леший, здесь. Говорит Илья:
— Здравствуй, лесной хозяин. С добром пришли, за советом. Ни листика не сбили, травинки и те старались не приминать. Скажи мне: что с жизнью мне моей делать?
Молчит леший.
Стали мы его с Добрыней Силой своей спрашивать. Молчит леший. Досада меня взяла: не научил Святогор, как от малых духов ответа добиваться.
Говорит тогда Илья:
— Всю жизнь по земле ездил, чтоб мир был, чтобы не ездили всадники по лесам, чтобы кровь на траву не лилась. И вот не знаю теперь, правильно ли делал, и кто мне ответит? Старых богов спрашивал — молчат, нового спросил — молчит. К тебе пришел.
А мы с Добрыней Силой видения наводим: сеча в лесу, льется кровь (не терпят ее лешие), секут молодые деревца. Чувствуем — напрягся леший. Замер лес, бессчетное число листиков — все замерло. А потом зашелестели листочки в лад, одно и то же слово повторяя:
— Алатырь, Алатырь!
Поклонился Илья в землю:
— Спасибо тебе, хозяин!
Вот как. К Алатырь-камню леший Илью посылал.
Алатырь-камень — меньший брат Смородинки. Не у ворот мира другого он стоит, а сам по себе. Но все равно, ездить и к нему богатырям заповедано, только в случае крайней нужды, потому что опасен и таинственен Алатырь-камень: поставлен неизвестно кем, но говорят, что Силой наделен Алатырь, и Сила эта древняя и людям неподвластна и может погубить тебя.
Говорят, нашли Алатырь-камень богатыри прежних лет, задолго до Святогора, посмотрели на него, вокруг походили и решили: заповедать ученикам к нему ездить. И Святогор там не был, и не знает никто толком.
Где камень этот стоит, знаем только, что на севере, на дышащем море, на острове холодном, лесистом и туманном, где люди и не живут. Стоит он на самых северных рубежах земли Русской, а за ним, говорят, и нет ничего, только лед вечный на море да снега на других землях. Конец света это, и слыхал я, что как бы запечатывает он Русскую землю с севера так, что никакая опасность ей оттуда не грозит.
Но что такое камень этот и какая в нем Сила, того и не знал никто. Люди обычные об Алатыре и не слыхали. Смородинку каждый знал, знал и то, что в свое время полетит его душа в ее воды и в другой мир перейдет. А Алатырь — не для обычных людей, да и не для богатырей, в общем-то.
К Алатырю идти — не так страшно, как на Смородинку, но никто из живущих или умерших недавно не ходил. И чего ждать там — неизвестно. Но ответил леший: к Алатырю, мол, иди, Илья.
Переночевали мы в лесу. Костра разводить не стали, на рассвете в обратный путь двинулись. Леший не водил нас больше: чего уж там, понимал леший, что он нам не помеха.
Сказали мы Илье:
— Что ты надеешься от Алатыря узнать? Лешего слушать — не попасть бы как кур в ощип.
Потряс головой Илья:
— Никто мне не отвечал, один леший ответил. Русалок еще спрошу.
Русалок так русалок.
Посовещались, выбрали речку Омутку поблизости, поехали.
Русалки — не лешие, они веселые речки любят, чтобы вода бежала быстро и чтобы деревьев по берегам Не было: любят русалки, когда заря утренняя и особенно вечерняя в воде отражается. Тут и смех начинается, и игры — все.
Русалок я, честно говоря, недолюбливаю. Не признаюсь в этом, однако несколько раз кружили они мне голову. Русалки — не хранят они воду, а играют людьми, молодыми в особенности. Смотришь на воду — а оттуда смех такой девичий. Желание в мужчине вызывают. И те, кто послабее, бросаются в воду, ныряют в исступлении, пока не погибнут.
Были и со мной случаи. Когда я только странствовать начал, три раза в воду меня заманивали. Правы Илья с Добрыней — слаб я на девок. А тут, когда будоражат тебя не по-земному, легко ли устоять? Три раза в воду бросался, да Сила выручала. Потом уж справляться с собой научился, но и сейчас дрожь сладкая пробирает, когда смех русалочий услышу. Зовет он: прыгни в воду, здесь такое испытаешь, что все перед этим померкнет. Подлые создания они. Но посмеялся я про себя: с Ильей, в его-то годы, русалки и говорить не захотят. Значит, нам с Добрыней, а того вернее — мне с ними говорить придется.
Приехали мы на Омутку к вечеру. Заря розовая на реку легла, вода волнуется, бежит, обрывы крутые — должны здесь быть русалки, кому, как не мне, это чувствовать.
Говорит Илья:
— Не с пустяком пришел, за помощью. Не любите вы помогать людям, а мне помогите. Погиб сын мой от моей руки, и не обнимет уже девки никогда. Его пожалейте и меня пожалейте.
Бежит вода, плещется о берега, но молчат русалки. Покусал я ус — делать нечего, для Ильи постараться придется:
— Я попробую.
Разделся я, прыгнул в воду, плаваю взад-вперед, до самого дна ныряю, а вода меня щекочет и будоражит, мысли понятные наводит: здесь, думаю, русалки.
Но долго они не откликались. Наконец — будто колокольчики зазвенели: смех раздался. Я крикнул: — Эй, потешил я вас, а вы меня. Товарищу моему помогите.
Смеются русалки, не отвечают.
Я пуще прежнего плавать стал, воду ласкать: русалки — они тоже будоражатся, когда с мужчинами играют. Совсем уже изнемог — сжалились русалки, серебряными голосками по воде рассыпались:
— Алатырь, Алатырь!
Проклял я про себя всех духов, больших и малых, едва на берег выбрался. Спрашиваю Илью:
— Что, доволен?
Усмехнулся Илья:
— Вырвал ответ у девок, не зря вместе поехали. Меня, старого пня, они бы и не заметили.
Оделся я; спрашиваю:
— Ну и что ты, Илья, делать теперь думаешь?
— А что думать, — отвечает Илья. — Ехать надо, охо-хо.
Поняли мы: не переубедишь Илью. Он вообще упрямый, а уж сейчас…
Сидим мы на берегу речки. Костер развели. Говорит Илья:
— Что ж, богатыри, весело мы с вами пожили, пятнадцать лет с лишним Русскую землю защищали, да и сами по ней гуляли, жизнь свою любили, Теперь не мила мне жизнь, поеду послушаю, что мне Алатырь-камень скажет. Ждите меня год. Потом позовите гусляров, расскажите им что-нибудь, наврите, как Илья у Алатырь-камня голову сложил, только так расскажи те, чтобы и сто лет после этого про меня пели. Пускай последняя это былина обо мне будет. Родных у меня не осталось, товарищей — вы только, прощаться больше не с кем. Князю Ярославу скажите: появилась у Ильи после смерти Сила, и мертвый за Русскую землю стоять будет, пусть князь и на него рассчитывает. На пирах за меня чашу поднимайте. Да и без пиров поминайте: мне так легче будет. Не знаю уж, с каким Богом после смерти говорить буду. Смородинку против правил видел уже: не понравились мне ее воды, да смерти не минуешь. На всякий случай положите Перуну от меня лосятинки и вашему Богу свечку поставьте. Ну а там, может, и вернусь, погуляем еще вместе, коли научит меня Алатырь-камень, как жить.
— А про меня, — говорю, — никому ничего не рассказывайте, и гусляров не зовите, и свечек не ставьте. Жил как ветер, и кончусь как ветер.
Задумался Добрыня.
— К матери, — говорит, — съездите и к Учителю. Они меня и отпоют.
Не понял Илья:
— Вы-то, — говорит, — чего заветы пишете, ваше время еще не поспело.
— Не разбирает, — говорю, — Алатырь-камень, кто молодой, кто не очень, и еще неизвестно, чей черед первый.
