Сто полей - Латынина Юлия Леонидовна (книги бесплатно .TXT) 📗
Даттам глядел вокруг, на поля и и огороды, и страшная тоска сжимала сердце, и он чувствовал себя так, как чувствовали воины-оборотни Марбода Белого Кречета, погибая под стенами Ламассы; как старый дракон, который сам породил маленького человека, пастушка Хоя, и сам отдал ему в руки чудесный меч.
«Да! – думал он. – Твой сын не подарит невесте белого кречета – канарейку он ей подарит, канарейку в клетке, и еще с упоением будет хвастаться, как удалось выторговать у продавца два гроша. Праведное стяжание! Да плевал я на стяжание, если оно праведно!»
Даттам глядел вниз, с желтого холма, на опушку болотца, где вместе с Янни прыгал по кочкам Сайлас Бредшо. Месяц назад, в одном из замков, на рассвете, рабыня и колдунья сказала чужеземцу во всеуслышание: «Знаешь, твоя жена будет самой счастливой!»
Для этого, впрочем, не надо было быть колдуньей.
Даттам склонил голову, прислушиваясь к разговору между старостой Маршердом и Клайдом Ванвейленом. Бывший тысячник хвалил экзарха за милость, – тот часто звал людей из посада и советовался с ними относительно будущего.
– А нельзя ли чего получше советов? – спросил Ванвейлен.
– Что же лучше? – сказал староста и оправил кафтан.
– Чтобы вы выбирали людей, которых отправляют к экзарху, и чтобы их мнение было для экзарха не советом, которого он волен и не слушаться, а приказом.
– Ба, – сказал Маршерд, – такого не бывает.
– Почему ж не бывает? Или вы не слышали о таких городах?
– Мало ли чего брешут. То о людях с песьми головами, то про море, обратившееся в лед.
– Это опасно, – сухо сказал Ванвейлен, – считать брехней то, что не видел.
– Почему же не видел? – удивился Маршерд. – Каждый день вижу! У провинции две головы и те никогда не могут договориться. А если в ней будет сто голов?
А старая Линна сказала:
– Новый дворец государя стоил, говорят, двести рисовых миллионов, всех поскребли. А если в стране сто голов, – так, стало быть, сто дворцов и соскребут в сто раз больше!
– Однако, – раздраженно заметил Ванвейлен, – я понимаю, вы двенадцать лет назад не за свободу дрались, но ведь многоначалие у вас было.
Маршерд согласился, что при восстании, точно, бывает многоначалие.
– Однако ж, это, знаете, если постоянное восстание станет образом правления…
На том и порешили.
Перед обедом Даттам зашел в кухню, где мать Янни, нагнувшись, мыла и так чистый до блеска пол.
– Тетушка, – сказал Даттам, – время сейчас неспокойное. Лучше было бы Янни жить у меня.
У старой Линны был крутой нрав. Она выпрямилась и шваркнула Даттама мокрой тряпкой по щеке. Потом смерила взглядом шелковую куртку и расшитые штаны, уперла руки в бока и сказала:
– Ты уж, сыночек, не обижайся. Но если ты возьмешь ее к себе, то рано или поздно она залезет с тобой за полог с глициниями. И скорее рано, чем поздно. Так что пасись на других лужках… А кто этот чужеземец?
За обильным обедом Ванвейлен и Бредшо тихо переговаривались: как бы остаться в посаде.
Было несомненно: корабль лежит близ Козьего-Гребня, и лагерь варваров пуст, и случая упускать нельзя. Но, увы, посадские явно не любили посторонних, а Даттам не собирался оставлять чужеземцев без своей опеки.
Жена хозяина, видимо, мать Янни, потчевала Бредшо и будто бы шептала себе под нос.
После обеда Даттам проводил Бредшо в его горницу и уселся у окна, под вышитым рушником. Отогнул занавеску и стал смотреть во двор, где Янни с матерью, подоткнув подол, выносили корм поросятам.
– Да, – сказал Бредшо, – красивая девочка, однако, она называет вас братом?
– Двоюродным. Она – дочь наместника.
Бредшо удивился:
– Что же, у наместника в управе о трехстах пятидесяти восьмми окнах, не нашлось места для дочери?
Даттам оценивающе глядел на молодого человека.
– Дядя мой, – сказал он, – женился за шесть лет до восстания и всегда любил свою жену Линну. Любил даже тогда, когда стал пророком и тут пошло… – Даттам задумчиво побарабанил пальцами по столу, – как бы вам сказать, что пошло, – не столько свальный грех, сколько как у варваров, на празднике плодородия.
– Надо сказать, – тут Даттам опять поглядел в окно, где пожилая женщина в белой паневе и цветастой кофте подставляла под корову подойник, – Линна шла за мужем, как иголка за ниткой. Дралась при нем, людей рубила хорошо, и ни с одной бабой он без ее разрешения не переспал. После конца восстания, однако, экзарх Харсома распорядился нашими судьбами по-своему. Меня вот постригли в монахи. А будущему наместнику экзарх предложил в жены дочь своего тогдашнего патрона, начальника желтых курток. Рехетта, разумеется, согласился. Браки такого рода формальная вещь, главная жена – почетная, а живет человек с той, какая нравится. Однако девушка из столицы оказалась особой с характером и вдобавок родила Рехетте двух сыновей; а у Линны после того, как она на втором месяце свалилась с лошади, да ее еще и потоптали, пока свои не прикрыли щитами, – у Линны детей больше не было. И тут во дворце наместника начались такие склоки, что Линна сама ушла. Сказала: «Не хочу, чтобы меня и мою дочь убили, а если я убью эту суку – не миновать тебе беды».
Бредшо глядел за окно, где бабы судачили с женой и дочерью наместника. Было видно, что девушка держится чуть в стороне от них.
Даттам посмотрел на него и усмехнулся:
– Дикая девчонка. Местным парням всем отказала. За чиновника, говорит, не пойду. Наместник ее два раза в год навещает, приданое посулил. Это, однако, большая вещь – хороший брак. Я, поверьте, весьма жалею, что не могу жениться.
Бредшо, наконец, сообразил, что Даттам его сватает. Только непонятно, о чем жалеет: о том, что сам не может жениться на Янни, или что не может породниться с каким-нибудь нужным семейством.
– Так как вам девушка? – повторил Даттам.
Бредшо покраснел до ушей, потому что быть Даттаму другом – значило и развлекаться вместе с ним, а легкий доступ к рабыням и храмовым плясуньям… ну, словом, Даттам привык прыгать с лужка на лужок.
– Даттам, – сказал Бредшо, – можно я останусь в посаде на недельку?
Вся краска сбежала с лица Даттама. Два его глаза, как два раскаленных золотых, смотрели в глаза Бредшо, и холеные, унизанные перстями пальцы поднялись вверх, словно ища за спиной рукоять меча.
Потом Даттам встряхнул головой и вновь посмотрел в слюдяное окно, за которым Янни, весело постукивая каблучками, играла с собакой.
– Останься, – сказал Даттам.
Помолчал, сгреб Бредшо за вышитый ворот и тихо-тихо добавил:
– Время сейчас неспокойное. Смотри, Сайлас, не убережешь – убью.
ГЛАВА ТРЕТЬЯ,
в которой контрабандист Клиса крадет говорящий клубочек, а Сайлас Бредшо попадается «парчовым курткам», и где выясняется, что экзарх Харсома хочет не просто выиграть в «сто полей», а изменить правила игры
Экзарх стоял на холме под стенами храма Фрасарки-победителя и, щурясь, смотрел, как идет конница по широкому мосту через реку. Храм Фрасарки стоял на левом берегу, а на правом начинались земли Варнарайна.
Епарх соседнего города, извещенный почтовыми голубями, вздумал было разобрать мост. Конный отряд аломов, опередивший на день остальные войска, подоспел как раз вовремя, чтобы разогнать работников и распотрошить самого епарха. Настоятель храма предусмотрительно отказался похоронить высокого чиновника: нехорошо истреблять созданное народным трудом.
Экзарх не знал, радоваться или огорчаться. Аломский командир, отстоявший мост, опередил других потому, что его лагерь был ближе к границе. Ближе к границе его лагерь оказался потому, что был близ звездного корабля.
Араван заявил:
– Он нарушил строжайший приказ оставаться на месте. Он подлежит наказанию, но наказать его невозможно: карая, нельзя оставить причину кары без разъяснения.
Этим вечером экзарх впервые принес положенные жертвы богам и написал положенные воззвания к народу.
