Серафина - Хартман Рейчел (серия книг TXT) 📗
Поднявшись со скамьи, чтобы продолжать свой обход, я босой ногой наступила в траве на что-то холодное и кожистое, наклонилась и увидела большой кусок апельсиновой кожуры. Еще несколько было рассыпано под высоченными самшитами.
Я сознательно наполнила сад вещами, приятными каждому отдельному персонажу — деревья для Летучего мыша, звездное небо для Пеликана — но все остальное обеспечило мое подсознание, скрытый поток, который Орма звал «подмыслием». Новые украшения, диковинные растения и статуи появлялись без предупреждения. И все же мусор на лужайке казался чем-то неправильным.
Бросив кожуру под изгородь, я вытерла руки о юбку. Насколько мне было известно, в этом саду лишь одно апельсиновое дерево. Пока волноваться рано, нужно сперва добраться до него.
Мизерере обнаружилась у перелаза через изгородь; она выдергивала себе перья. Я отвела ее в гнездо. Тритон бился под яблонями, сминая колокольчики; его я увела обратно в лужу и втерла грязь в его нежную голову. Потом проверила, держится ли замок на Крохотном домике, и кое-как пробралась босиком через неожиданно появившееся на пути поле чертополоха. Вдали уже виднелись высокие деревья рощи Летучего мыша. Я двинулась по липовой аллее, время от времени ныряя в сторону, в зеленеющие сады, успокаивая, убаюкивая, воркуя над каждым жителем. В конце аллеи путь мне преградила разверзшаяся в земле трещина. Расщелина Грома сменила место и теперь мешала мне пройти к финиковым пальмам, в которых жил Мыш.
Громом я называла самсамского волынщика, который привиделся мне в детстве. Он был моим любимцем; к стыду своему, меня больше тянуло к тем из жителей, кто выглядел более-менее нормально. Этот аватар отличался от остальных тем, что издавал звуки (отсюда и пошло имя), мастерил всяческие штуки и иногда покидал отведенный ему участок. Кроме него, бродить повадился лишь еще один персонаж, Джаннула, и она пугала меня до такой степени, что я заперла ее с глаз долой в Крохотном домике.
От видений у меня было такое ощущение, будто я заглядываю в чужую жизнь через волшебную подзорную трубу. Джаннуле каким-то образом удавалось через свой аватар смотреть на меня в ответ. Она говорила со мной, любопытствовала, требовала, врала и воровала; она пила мой страх, будто нектар, и чуяла мои желания в ветре. В конце концов она стала пытаться влиять на мои мысли и контролировать мои действия. Запаниковав, я рассказала о ней Орме, и он помог мне изгнать ее в домик. Я едва сумела заманить ее туда. Трудно обмануть того, кто знает, о чем ты думаешь.
Однако движения аватара Грома казались механическими; у меня не появлялось ощущения, что где-то настоящий самсамский волынщик через него смотрит на меня. По всему саду были рассыпаны бельведеры и перголы — дары Его Громейшества — и мне радостно было глядеть на них.
— Гром! — крикнула я, стоя у обрыва. — Мне нужен мост!
Тут показалось сероглазое, круглощекое лицо, а следом — огромное тело в самсамских черных одеждах. Он сел на выступе утеса, достал из своего мешка трех рыбин и женскую ночную сорочку — все это время не переставая дудеть — и развернул их, превратив в мост.
В этом саду все было почти как во сне. Я старалась не задумываться над логикой происходящего.
— Как ты? Ничем не расстроен? — спросила я, похлопывая его по жесткой светловолосой макушке. Ухнув, он исчез в разломе. Это было нормально; он часто бывал спокойнее остальных, наверное, потому что все время занимался делом.
Я поспешила к роще Мыша, наконец начиная волноваться по-настоящему. Летучий мыш был моим самым любимым персонажем, а единственное апельсиновое дерево в саду росло среди его фиг, фиников, лимонов и других порфирийских фруктов. Я добралась до рощи и подняла голову, но в листве его не оказалось. Я поглядела вниз; он уложил опавшие фрукты в аккуратные пирамидки, но самого его нигде поблизости не было.
Мыш раньше никогда не покидал отведенный ему участок, ни разу. Я долго стояла, уставясь на пустые деревья, пытаясь осознать его отсутствие.
Пытаясь успокоить бешено бьющееся сердце.
То, что Летучий мыш бродил где-то по саду, объясняло апельсиновую кожуру на лужайке Пеликана, да и сила моей мигрени становилась теперь понятна. Если какой-то маленький порфириец нашел способ заглянуть в мою подзорную трубу, как Джаннула… Я похолодела с головы до ног. Это было немыслимо. Должно быть другое объяснение. У меня сердце разорвется, если придется обрубить связь с мальчишкой, который стал мне так необъяснимо дорог.
Я двинулась дальше, успокаивая оставшихся жителей, но мысли мои были далеко. У Ворчащего ручья и на Трех дюнах нашлась еще апельсиновая кожура.
Напоследок мне предстояло обойти розовый сад, чопорно-аккуратные владения госпожи Котелок. Это была невысокая, дородная старушка в чепце и толстых очках, невзрачная, но не имеющая никакого выраженного уродства. С ней я тоже познакомилась в первой волне видений — она суетилась над рагу в котелке. Отсюда и пошло ее прозвище.
Чтобы ее найти, мне понадобилось несколько мгновений — за которые меня едва не хватил удар от страха — но она всего лишь сидела на корточках на земле за каким-то необычно пышным белоцветковым растением и занималась тем, что выдергивала сорняки, пока они еще не выпустили побеги. Получалось неплохо, хоть и выглядело необычно. Она не казалась особенно взволнованной; на меня так вовсе не обратила внимания.
Через лужайку с солнечными часами я бросила взгляд на выход; мучительно хотелось вытянуться на постели и отдохнуть, но я не смела. Нужно было найти Мыша.
На циферблате часов лежала кожура от целого апельсина, снятая одним куском.
А вот нашелся и сам мальчишка, на вековом тисе у стены. Судя по виду, он обрадовался, что я его заметила; помахал, спрыгнул на землю и бросился ко мне через лужайку. У меня отвисла челюсть; я с тревогой следила за его светящимися глазами и улыбкой, боясь того, что они могут означать.
Он протянул мне дольку апельсина. Она лежала в его коричневой ладошке, свернувшись, будто креветка.
Я уставилась на нее в растерянности. Взяв гротеска за руку, можно было сознательно вызвать видение; я сделала так однажды с каждым из них, чтобы обрести контроль над видениями и не позволить им контролировать себя. Это было только один раз. Меня преследовало ощущение неправильности, словно я шпионила за людьми.
Точно ли он просто предлагал мне апельсин, или ему хотелось, чтобы я взяла его за руку? От последней мысли у меня по спине побежали мурашки.
— Спасибо, Мыш, но я сейчас не хочу есть. Пойдем-ка, найдем твои деревья.
Он пошел за мной покорно, будто щенок, мимо болота Пудинга, через сад бабочек и до самой своей рощи. Я ожидала, что он тут же запрыгнет обратно на дерево, но он посмотрел на меня, широко распахнув черные глаза, и снова протянул дольку апельсина.
— Оставайся здесь и больше никуда не уходи, — укоризненно попросила я. — Хватает и того, что Гром постоянно бродит по саду. Понимаешь?
Он ничем не показал, что понял; уставился вдаль и проглотил дольку. Я похлопала его по пушистому облаку волос и подождала, пока он не заберется обратно на дерево.
Только тогда отправилась я к воротам, поклонилась солнечным часам и произнесла прощальные слова: «Это мой сад, все в арде. Я верно за ним ухаживаю; пусть же и он отвечает мне верой».
Открыв глаза в собственных покоях, я наконец вытянула затекшие конечности. Налила себе воды из кувшина на столе и кинула подушку обратно на кровать. Головная боль испарилась; видимо, я решила проблему, даже если и не поняла, в чем она заключалась.
Орме найдется что об этом сказать. Я решила спросить его завтра же и, этой мыслью убаюкав тревогу, уснула.
Мой утренний туалет был сложным и долгим, поэтому Орма снабдил меня механизмом, который отсчитывал время и в указанный ранний час начинал щебетать так истошно, что на него не хватало всех самых страшных проклятий. Я держала его на книжном шкафу в передней комнате, в корзине с другими безделушками, специально чтобы мне приходилось плестись туда и копаться в ней, прежде чем его выключить.
