Медный страж - Прозоров Александр Дмитриевич (читать полностью бесплатно хорошие книги TXT) 📗
Все опять расхохотались, словно столкнулись с самым искрометным юмором в истории. Середин ощутил острую потребность выпить – иначе с пьяными мужами общаться невозможно. Подобрав серебряную чашу, выпавшую из рук окончательно «уставшего» боярина, он протянул ее ближайшей пленнице, которая с готовностью наполнила сосуд белой пенистой жидкостью, и вскинул вверх:
– Да будет славен князь Муромский, победитель нехристей и защитник слабых!
– Буду, – согласно кивнул правитель, ответно приподнимая свой золотой кубок.
– Будет! – восторженно подхватили дружинники.
Середин опрокинул в себя чашу – и понял, что воины наливаются кумысом. Напиток-то не крепкий – это же сколько они его вобрали, чтобы так нахрюкаться?
– Славен я, конечно, буду, – скромно признал князь Гавриил, утирая покрытые пеной усы, – а вот ты, боярин, самое веселье уже проспал… – Он красноречиво потискал доливающую ему кумыс девушку за крупную грудь, запустил пальцы ей между ног. – Ладно, кто еще о детях моих позаботится, как не я? Давай, празднуй… – И правитель подтолкнул пленницу к нему.
Та поставила глиняную крынку возле трона, перешагнула ближних бояр, размела рукой просыпанный на ковер изюм и улеглась перед ведуном, разведя синие от холода ноги. И хотя девушка была симпатичная: широкобедрая, волоокая, с чуть смугловатой кожей и длинными волосами, сама сцена никакого вожделения у Середина как-то не вызвала. Да и вообще не привык он близко общаться с женщинами на публике.
– Прости, княже, – склонил голову Олег, – дозволь сперва освежиться выйти.
– Э-э, все у тебя не к месту случается, – разочарованно отмахнулся князь. – Вроде и воин славный, а победы все удачи не приносят. Меня держись, боярин. Со мной не пропадешь. Судьба отворачивается – так я о твоем благе поразмыслю…
Он опять прильнул к кубку. Ведун, сочтя его монолог за разрешение, отступил и поднырнул под полог палатки.
Снаружи творилось не менее бурное веселье, нежели в палатке. Крики женщин, разудалые песни мужчин, плач детей, громкие здравицы, стоны боли и страсти, храп завернувшихся в парчу или ковры воинов, разлитые кумыс и вино, рассыпанные сласти. Хнычущие дети, многие босые, в одних рубахах или штанишках, связанные длинными вереницами, зачастую вперемежку с полуголыми женщинами постарше. Сваленная кучами рухлядь, сундуки, брошенные в костры скамьи, рейки, куски колес. Голые молодые девицы, частью связанные для удобства победителей в хитрые позы – то с примотанными к щиколоткам запястьями, то со стянутыми за спиной локтями, – частью свободные, покорные, смирившиеся со своей участью, понимающие, что бежать некуда: над городом поднимались многочисленные дымы, все еще слышались крики, стук, жалобное блеяние. Лучше всего одетыми оказались изможденные люди в драных портах и облезлых шкурах – видимо, освобожденные из рабства невольники, что теперь не упускали случая пнуть своих недавних хозяев, ударить палкой, надругаться над их дочерьми.
«Так нужно, – попытался убедить себя ведун, понимая, что на снегу в открытой степи из пленников до нового рассвета доживут не более трети. – Это необходимо. Логово торков должно быть уничтожено – иначе никогда не прекратятся их набеги на окраинные русские земли, на купеческие караваны, не перестанут степняки угонять в рабство русских детей и девушек. Так нужно. И если отцы этих детей, мужья этих женщин не желали своим близким подобной участи, думать нужно было раньше и не строить свое благополучие на чужом горе, на рабском труде, на грабеже и воровстве. Так нужно…»
Однако трудно убедить себя в праведности происходящего, когда рядом застывает на снегу голый ребенок, а в двух шагах насилуют его мать или сестру. Логика и чувства вступают в смертельную схватку, разрывая душу, а доводы разума говорят о том, что его одинокой жалости не хватит на тысячи пленников.
Развернувшись, Олег вошел обратно в княжеский шатер, грубо вырвал крынку с кумысом у одной из невольниц, крупными глотками осушил до дна, зачерпнул еще из открытой у опорного столба бочки, опять выпил. Шагнул к жарко полыхающему очагу, присел рядом, протянув к огню ладони.
– Гляньте, как боярина жажда за пару мгновений обуяла, – довольно расхохотался муромский правитель. – Что, друг мой, освободил брюхо для нового угощения?
Олег требовательно отвел руку, и кто-то торопливо вложил в нее кубок.
– Славься, князь Муромский! – громко закричал ведун, заглушая рвущую душу тревогу. – Славься, отважная дружина его и бояре храбрые!
– Слава! – поддержали со всех сторон здравицу, зашипел наливаемый в чаши, кубки, ковкали, корцы и кружки кумыс.
– Славься, сила, славься, честь и справедливость русская!..
После нескольких тостов в голове зашумело, душевные муки поутихли, Олег включился в общее веселье, празднуя вместе с ратными товарищами нелегкую победу. А когда хмель и сон окончательно одолели его разум и он опять, отползя к стенке, стал закатываться в шкуру – рядом обнаружился кто-то мягкий и горячий, пахнущий парным молоком и можжевельником. Середин подмял это тихо попискивающее существо под себя, ворвался в него, как в крепость, и выплеснул всю свою усталость. А может, это был всего лишь сон – потому что, проснувшись утром, ведун никого рядом, кроме верной сабли, не обнаружил.
В палатке было тихо – если не считать редкого прерывистого всхрапывания одного из раскинувших руки бояр. После вчерашнего победного пира ныне отсыпалось всего около десятка воинов – видимо, свалившихся последними. Очаг догорал множеством углей, над которыми тихо приплясывали низкие синенькие огоньки. Пленниц видно не было, князя и воеводы – тоже.
Опоясавшись и накинув налатник, Олег вышел на воздух. Здесь, нагулявшись к утру, сотники и тысяцкие уже наводили порядок. Одевать пленников никто, естественно, не стал, но зато для них развели несколько костров. Голые девки по лагерю тоже не шлялись. Ежели и были при ком из ратников, то сидели, завернувшись в епанчи или шкуры, – если их, конечно, не «кувыркали», прячась от мороза под потниками или попонами. Пьяных никто пока не будил, к службе не призывал – но первый азарт от победы уже подспал, и дружина разоряла город просто с хорошим настроением и некоей деловитостью. Остатки рухнувшего вала слегка подровняли в одном из мест, и по получившейся дороге выкатывались возки с туго набитыми мешками, с тюками тканей и рулонами ковров. Время от времени попадались и вереницы связанных пленников по пять-шесть человек. Видимо, тех, кто смог удачно спрятаться в день штурма, но попался на глаза при более внимательном обыске.
И опять – ничего никому от Середина не было нужно, никто его не искал, ничего не просил. Никакого дела, никакого места в боевом расписании. Лишний человек при рати. Уж лучше бы с Вереей в ее усадьбу вернулся. Так ведь нет – заскучал, на одном месте сидючи, в дорогу потянуло…
Олег выхватил саблю, пару раз рассек ею воздух, крутанул вправо-влево, остановил, быстрым движением кинул в ножны, Рука, конечно, еще побаливала, но слушалась. Еще недельку – и вовсе о давешнем ушибе можно забыть. Плюнуть, да и отъехать от рати обратно на Русь? Да ведь зимняя степь – не человек. С ней сабелькой не сразишься, от нее щитом не прикроешься. Закружит в пасмурном сумраке, заметет поземкой, запутает одинокого путника – никакая отвага не поможет.
– Пойти, что ли, кумыса еще черпануть? – задумчиво пробормотал он. – Ох, сопьюсь я с этими торками…
– Здрав будь, боярин, – перехватил его у самого порога рыжебородый дружинник. Его тяжелая длань покоилась на плече мелко дрожащей девчонки лет тринадцати в прозрачных газовых шароварчиках и в атласной курточке, завязанной на уровне нижних ребер. Еле наметившиеся крохотные груди, больше похожие на распухшие соски, выпирающие через сиреневую кожу тазовые кости, маленькие ступни с вовсе игрушечными пальчиками. При такой детской миниатюрности миндалевидные глаза возле острого носика казались невероятно большими. Один зеленый, другой синий. И спутавшиеся, грязные, но все равно яркие, золотисто-каштановые, длинные волосы.
