Пилигримы - Шведов Сергей Владимирович (прочитать книгу TXT) 📗
Цитадель города Дымина располагалась на верхушке холма, а жилища простых обитателей словно бы сбегали с этого холма к равнине, очищенной от зарослей то ли самими славянами, то ли Богом, решившим избавить их от больших хлопот. Город был обнесен валом, на котором возвышались стены из массивных бревен и около десятка башен, тоже деревянных, но довольно крепких на вид. Цитадель, выстроенная из камня, угрожающе нависала не только над городом, но и над всей местностью, радующую глаз веселым разнотравьем. Справа от Дымина протекала река, делая крутой изгиб в том самом месте, где стоял город. Слева была открытая местность, лишь местами поросшая березовыми колками и подлеском. Пашни и огороды, судя по всему, располагались за городом. Во всяком случае, земля, по которой двигались к Дымину крестоносцы, никогда, похоже, не знала ни плуга, ни семян культурных растений. Надо отдать должное поморянам, построившим свою столицу на полуострове, с трех сторон окруженном водой. Для штурма крестоносцам оставалась только западная сторона, где городские стены были особо высоки. Именно здесь, на обширной поляне, Альбрехт Медведь и Герман Рейнский решили устроить свой стан. Кнехты, потерявшие в лесных дебрях своих товарищей, не скрывали радости по поводу того, что могут обозревать окрестности на много миль вокруг. Правда, возникли проблемы с топливом для костров, за которым приходилось ходить к редколесью едва ли не за полторы тысячи шагов, но подобные мелочи мало кого заботили.
– Странно, – задумчиво проговорил Герхард, оглядываясь по сторонам, – местность вроде бы удобная для пашни, а лежит вбросе.
– Здесь же огороды кругом, – возразил Вальтер, хрумкая только что сорванной морковью.
– Через две мили огороды обрываются, а дальше – нехоженая земля.
– Пашни у них расположены дальше, с северной стороны. Только жито еще не созрело.
– Вот я и спрашиваю, почему они пашут там, а не здесь.
– Где им удобнее, там и пашут, – рассердился Вальтер. – Какая муха тебя сегодня укусила? Радуйся жизни, благородный Герхард. Скоро решительный штурм, а там – как Бог даст.
Поморяне никак не отреагировали на появление у стен столицы огромной вооруженной толпы, которая уже завтра поутру могла стать грозной армией, сметающей все со своего пути. Дымин словно бы замер в преддверии беды. Герхард сел на чужого коня и подъехал едва ли не к самому рву. Никто его не окликнул, никто не погрозил ему кулаком ни с приворотной башни, ни со стены. В Дымине царила мертвая тишина. Могло создаться впечатление, что жители покинули город, узнав о приближении врага. Знать бы еще, куда они ушли. А точнее, где затаились, сберегая силы для решающего броска. Видимо, странное поведение поморян обеспокоило не только шевалье де Лаваля, но и вождей похода. Во всяком случае, Альбрехт Медведь тоже выехал из лагеря в сопровождении небольшой свиты, и проехался вдоль рва, держась, правда, на расстоянии полета стрелы от городских стен.
– Жители либо затаились, либо вообще покинули город, – сказал Герхард, подъезжая к маркграфу.
– Они там, – покачал крупной седеющей головой Альбрехт. – Поморяне так просто свою столицу не отдадут.
Ночь прошла спокойно, а на рассвете сонные алеманы вдруг увидели чужое войско у себя за спиной. Поморяне выстроились у того самого редколесья, где еще вчера вечером кнехты собирали топливо для костров. Их появление было настолько неожиданным, что Герхард невольно протер глаза. Из-за утреннего тумана очень трудно оказалось определить численность вражеской армии, но, судя по всему, она была немалой, если славяне решили напасть на врага. Странно только, что они не ударили на спящий стан ночью, хотя такая возможность у них имелась.
– Хотел бы я знать, где они прятались весь вчерашний день, – вздохнул огорченный Вальтер. – Неужели за тем дальним холмом?
Крестоносцы поспешно строились на самом краю своего плохо оборудованного лагеря – лицом к врагу, спиной к городу. Последнее обстоятельство очень огорчало Герхарда, опасавшегося внезапной вылазки осажденных. От поля предстоящей битвы до городского рва было всего каких-нибудь две мили, которые можно было преодолеть за очень короткий срок. С большим трудом шевалье де Лавалю удалось выпросить у епископа Дитмара коня. Он сразу почувствовал себя полноценным рыцарем и почти весело подмигнул Вальтеру. Конных крестоносцев под штандартом пфальцграфа Рейнского собралось более трех тысяч. Сила немалая, надо признать. Особенно если учесть, что противостоять им будут пехотинцы. Вожди похода уже разработали план атаки, незамысловатый, по мнению Герхарда, но действенный. Конница под командованием Германа Рейнского должна была обойти поморян с фланга и ударить им в тыл, благо равнинная местность позволяла это сделать. А довершить начатый ими разгром следовало пехоте. Дабы избежать всяческих сюрпризов со стороны города, Альбрехт Медведь решил оставить в лагере пять тысяч кнехтов, готовых отразить натиск любого врага. Предосторожность далеко не лишняя, учитывая коварство славян, уже не раз испытанное на себе крестоносцами.
Тяжеловооруженная конница двинулась с места не спеша. Надо было сохранить утомленных переходом коней для битвы. Острожный Герман Рейнский сделал большой крюк, дабы не подвергать своих людей опасности обстрела со стороны поморянских лучников, уже успевших показать крестоносцам свою меткость. К сожалению, эта неспешность передвижения конницы позволила славянам попятиться назад на довольно значительное расстояние, что не могло не огорчать кнехтов, уже перешедших в атаку. Им пришлось остановиться, чтобы перевести дух и изготовиться для нового решительного броска. Создавалось впечатление, что поморяне наконец-то осознали численное превосходство своего врага и теперь пытались избежать столкновения. Чего, разумеется, нельзя было допустить. Конница крестоносцев ускорила ход, чтобы помешать растерявшемуся противнику, покинуть поле битвы. Топот копыт почти заглушил звуки начинающегося сражения. Насколько мог видеть Герхард, кнехты уже настигли отступающих поморян и навязали им решительный бой. Что значительно облегчило рыцарям выполнение поставленной задачи. Шевалье де Лаваль уже видел спины врагов, на удивление немногочисленных, когда под копытами его коня вдруг разверзлась земля. Точнее, не разверзлась и разъехалась, расползлась словно кисель. Кони крестоносцев стали погружаться в топь раньше, чем их всадники успели заметить опасность.
– Болото! – дико закричал Вальтер, глядя на Герхарда круглыми от ужаса глазами.
Конь Валенсберга уже утонул в грязи по самое брюхо, а сам он никак не мог сползти с седла. Похоже, у него нога застряла в стремени. Герхард даже не пытался спасать своего гнедого, он упрямо полз по расползающейся грязи к тонущему товарищу, с ужасом осознавая, что может не успеть.
– Ногу освободи! – хрипел он Вальтеру, уже потерявшему над собой контроль и барахтающемуся в коварной топи, словно в лохани с водой. Каким-то чудом Герхард дотянулся до его волос, но тут же начал тонуть сам. Конь, уже погрузившийся в топь, тянул на дно и своего хозяина, и Лаваля, пытавшегося его спасти. А вокруг хрипели гибнущие животные и вопили люди, пытаясь выбраться из объятий липкой смерти, настигавшей их с пугающей быстротой. Лаваль уже утратил надежду на спасение, когда вдруг почувствовал твердую опору под левой рукой. Кто срубил или сломал эту березу, одиноко возвышающуюся среди топи, он так и не понял, зато для него она оказалась тем мостом, по которому он смог вернуться в этот мир. Он с такой силой рванул Вальтера на себя, что тот заверещал от боли. Видимо, в последний момент Валенсберг успел высвободить ногу из стремени и сейчас медленно выползал из объятий смерти, словно во второй раз рождался на белый свет. А Герхард все тянул и тянул его за собой цепляясь за ствол и ветки, отчаянно расталкивая грязь ногами, пока вдруг не почувствовал, что спасен. На твердую землю он выбрался сам, таща за собой обессилевшего друга. Первое, что он увидел, было мокрое от слез лицо Германа Рейнского. Пфальцграф, чудом не угодивший в болото, оплакивал смерть своих людей. Вокруг него суетились те, кому повезло больше, чем их товарищам. Увы, помочь гибнущим, они не могли. Топь поглощала крестоносцев с жадностью монстра, время от времени выбрасывая на поверхность огромные пузыри. За несколько минут Герман Рейнский потерял две трети своих людей, а те, что уцелели, были объяты ужасом почти суеверным. Чужая земля отказалась нести их победе, она разверзлась под копытами их коней, заглотнув в свое ненасытное чрево германскую славу и оставив уцелевшим в назидание только вонь и горечь утраты.
