Двадцать пятая руна (СИ) - Громов Антон (читать полную версию книги .TXT) 📗
По привычке, чтобы подпитать энергией организм, я попытался нащупать кулон с чёрным камнем. Кулона на шее не оказалось. Ещё один штрих к неоконченному портрету Магды Блэндиш. Страшно представить, как она будет использовать этот магический кристалл. Ей мало власти и она захотела подчинить себе мир Тень, весь и без остатка? Ну-ну! Она ещё пожалеет, что не убила меня, очень пожалеет. Я скрипнул зубами и сплюнул кровавое крошево зубов, землю и песок. Овчарка ткнулась носом в ногу, посмотрела на меня снизу вверх. Умная собачка, хорошая собачка. Она права: нужно из запретной зоны убираться.
Не дай Бог нарвусь на патруль, потом доказывай, что ты не верблюд и ври, что не знаешь, как оказался на железнодорожном вокзале. Нацепят на руки блестящие браслеты с надёжным замком, отправят в обезьянник до выяснения обстоятельств проникновения на охраняемую зону и уточнения моей грязной, полуземляной личности. Я прислушался к своим ощущениям: стихиальный сосуд потихоньку наполнялся энергией, сердце работало в усиленном режиме, в голове постепенно становилось тихо и уютно. Вытряхнув из волос, из карманов куртки, джинсов, из ботинок землю, я обошёл водонапорную башню. По перрону шли три человека с автоматами наперевес. Вспомни чёрта, он и появится. Я шагнул в тень, но она, стерва такая, зашипела, оттолкнула меня, ощерилась в гримасе отвращения. А вот это плохая новость! Похоже, что с тенями без камня чёрного цвета мне зажигательный танец карамболь больше не станцевать.
Два шага назад, потом ещё два шага. Дверь, стальная дверь. Она, жалобно скрипнув, приоткрылась, я попал внутрь водонапорной башни. Нет, не я, а мы. Собака зарычала, шерсть на загривке стала дыбом. Я присел на корточки, приобнял овчарку, погладил по спине, потрепал по загривку. Всё хорошо, моя дорогая, успокойся. Скелет. Он, никого не трогая и не разговаривая, лежит себе тихо-мирно возле стены башни, укрытый клетчатым пледом непонятно какого цвета. Под головой у набора костей — вещмешок. Тусклый свет уличного фонаря, проникающий через окно, крест на крест заколоченное досками, бетонный захламленный пол со следами крысиного помёта, скелет, собака и я. Не самая плохая компания, должен отметить. Посмотрев по сторонам, увидел кусок дюймовой трубы, вставил её в полусгнившие петли внутреннего замка.
Я не побрезговал подойти к скелету и взяться рукой за лямки вещмешка. Пить хотелось так сильно, что я не удержался, распустил завязки горловины мешка, достал из него полуторалитровую пластиковую бутылку, на дне которой плескалась несусветная муть. Я понюхал жидкость. Самогон. Как же я давно его не пил! Баловались им в армии, но прошло десять лет и пора обновить забытые ощущения и вкус. Огненная лава устремилась вниз по пищеводу, раскалённым комом упала на дно желудка. Голова сразу же загудела, как телеграфный столб или трансформатор. Я прислушался: охранники ботинками грохотали о настил надземного перехода через железнодорожные пути, завывал ветер, запутавшийся в линиях электропередачи, в такт ветру раскачивал головой одинокий фонарь. Ну и место! Оно создано для съёмок какого-нибудь триллера. Дополнительные декорации не потребуются, всё в наличии. Хм… даже настоящий скелет присутствует. Не хватает только привидений, злобных монстров и получится мир Тень номер два.
Я поднёс ко рту бутылку с самогоном, овчарка зарычала. Всё правильно, собака, еще глоток, второй и я упаду на бетонный пол, забудусь во сне, в котором, скорее всего, опять увижу поле брани и крылья Ангела, её глаза и тысячи мертвецов. Всё правильно, собака, мне это не нужно. Во всяком случае, сейчас. Я сел на корточки, погладил овчарку и выбросил бутылку.
«Как тебя назвать, собака? А, придумал! Можно я тебя буду называть Магдой? Не возражаешь?»
Овчарка не возражала и лизнула меня в грязную щёку. Потом она подбежала к двери, оглянулась и тихо зарычала. Да, пора. Пока люди с оружием не вернулись и не попробовали открыть дверь водонапорной башни. Не знаю почему, но я был уверен, что Магда меня приведёт к выходу из зоны отчуждения. Ноги заплетались без всякого сильного заклинания. Не нужны ни горгулья, ни мандрагора. Ветер сдувал с меня землю и песок, приятно холодил кожу. Овчарка бежала впереди, изредка останавливаясь и проверяя — не отстал ли от неё странный двуногий.
Перрон вокзала закончился пологим пандусом, мы добежали до стрелки, от которой вправо уходила нитка железнодорожного пути. Я остановился, чтобы отдышаться и осмотреться. Метров в сорока от нас — столб и на нём, как маятник — влево-вправо, влево-вправо — на проводах раскачивается мощная лампа. Магда дождалась, когда я переведу дыхание, побежала по шпалам в сторону огромного ангара, к которому вели рельсовые пути. Что там, в ангаре? Это знает только Магда, но она не умеет разговаривать. Нужно бежать, через «не могу», с помощью матов, но бежать нужно. На спине Магды заплясало алое пятно оптического прицела снайперской винтовки. Я хотел закричать, предупредить собаку об опасности, но изо рта вырвался хрип. Потом тень, сука такая, подставила мне подножку и я, падая, подмял под себя собаку. Огненный овод больно ткнул меня в правое плечо, мне показалось, что со спины содрали огромный пласт кожи. Тело выгнуло дугой, голову притянуло к позвоночнику, но я успел увидеть, как калитка ангара приоткрылась, из него в ночь выбежали две размытые тени.
Глава 4
Во рту было тесно от распухшего языка и от флюоресцирующих жучков. Они, попадая на зубы, с хрустом лопались, превращаясь в светящиеся осколки. Или это так у меня крошатся зубы? Да хрен его знает. Боль во всём теле, а по спине, с факелами в крошечных лапках, бегают и копошатся клопы-переростки. После каждого прикосновения огня к месту, где на спине нет кожи, у меня из глаз и изо рта вылетают тёмно-синие искры и маты. Художественные, я бы сказал высокохудожественные, многоуровневые и невероятно сложные. Я чувствую, что на руках и ногах у меня браслеты из легированной стали. Металлический стол с дыркой для головы, заплёванный линолеум на полу, три пары обуви, одна явно женская. Вокруг меня шумные приборы, которые постоянно пищат, ноют, потрескивают и кому-то жалуются на свою незавидную судьбу.
Я извратился, позвоночник в нескольких местах треснул пополам, но теперь мне была видна часть «хирургической». В ней, кроме стола с дыркой для головы, от операционной ничего нет. Даже лампа, ватт на сто пятьдесят, левитирует в воздухе, свисая с потолка на проводе, замотанном в нескольких местах синей изолентой. Стены — грязно-коричневого цвета, краска шелушится и опадая вниз, медленно кружится в воздухе. Стерильная чистота» бьёт в нос запахом давно не стиранных носок и прокисшего супа, над лампочкой кружит мошка, злобная и чёрная. Она купается в табачном дыме который, как паутина, оплетает лампочку, становится ловчей сетью для мошкары и для моего сознания. В голове, как после наркоты, сплошная нирвана и обнажённые фурии из райского сада. Одна из них посмотрела в мои расползшиеся в сторону глаза, промакнула лоб платком со странными пятнами бурого цвета.
— Док, а он, оказывается, в сознании, — услышал я женский голос.
— Ну так… — ответил кто-то густым басом, — считай без наркоза оперируем. Триста грамм вискаря для этого парня — так, детская забава. Вот что странно, коллеги! Пуля выходя из тела не нашла, но где она, мать вашу! Где пуля, Лора?
— Да хрен его знает, где эта пуля, Док! Странное ранение, странная пуля. Всё закономерно.
— Я где-то читал, коллеги, что сейчас у спецслужб специальные пули. Из воды их делают. Попав в тело, она, эта пуля-дура, от тепла человеческого тела тает и всё, концы в воду, — произнёс, пришёптывая, мужчина с дребезжащим голосом.
— Ты хоть и Сократ, но дурак, — засмеялся Док. — Это что же получается, на парня открыла охоту спецслужба? Не смеши, Сократ! Ладно, нужно раненного к свету лицом повернуть, нечего ему нам свой зад показывать. Лора, вставь парню в зубы палку какую-нибудь. Пусть погрызёт.
— Не нужна мне никакая палка, — прохрипел я. — Я потреплю.
