Владычица озера - Сапковский Анджей (список книг .TXT) 📗

— С Фрингильей Виго? И не увиделся бы. Она вскоре после вашего отъезда, еще в январе, отбыла в неизвестном направлении. Попросту исчезла.

— Не ее я имел в виду, — кашлянул Геральт, видя, как Цири с интересом прислушивается. — Я хотел встретиться с Рейнартом. Познакомить его с Цири…

Лютик уставился в гриву Пегаса.

— Рейнарт де Буа-Фресне, — пробормотал он, — где-то в конце февраля погиб в стычке с партизанами на перевале Сервантеса, в районе сторожевой башни Ведетта. Анарьетта посмертно почтила его орденом…

— Заткнись, Лютик.

Лютик заткнулся, на удивление послушный.

Май длился, разгорался. С лугов сбежала яркая желтизна осота, сменившаяся пышной, немного припыленной и летучей белизной одуванчиков.

Было зелено и очень тепло. Воздух, когда его не освежала краткая буря, был плотным, жарким и липким, как крупник. [83]

Двадцать шестого мая пересекли Яругу по новенькому, беленькому пахнущему смолой мосту. Остатки старого моста, черные, закопченные и обугленные балки, виднелись в воде и на берегу.

Цири сделалась неспокойной.

Геральт знал. Знал ее намерения, знал о планах, о договоренности с Йеннифэр. Он был готов. И все-таки мысль о расставании болезненно уколола его. Будто там, в груди, внутри, за ребрами, дремал и неожиданно проснулся маленький вредный скорпион.

За руинами сожженной корчмы, на развилке дорог за деревней Укропня стоял — возрастом, пожалуй, за сто лет — раскидистый черешневый дуб, сейчас, весной, усыпанный маленькими паучками цветов. Население всей округи, даже далекой Спалли, привыкло использовать огромные и достаточно низко расположенные ветви дуба, чтобы вешать на них досочки и таблички, содержащие различную информацию. По этой причине дуб, выполняющий для людей роль связующего звена, именовался Дубом Познания Добра и Зла.

— Цири, начни с той стороны, — скомандовал Геральт, слезая с лошади, — а ты, Лютик, посмотри с той.

Развешанные на ветках досочки колебались на ветру, сталкивались, словно колотушки.

В основном здесь сообщалось об обычных после войны поисках пропавших родных. Много было объявлений типа «ВЕРНИСЬ, Я ВСЕ ПРОЩУ», немало извещений об эротическом массаже и подобного рода услугах в окрестных селах и городках, много объявлений и торговых реклам. Была любовная переписка, были доносы и анонимные заявления, подписанные доброжелателями. Попадались также досочки, содержащие философские взгляды их авторов — в основном кретинско-бессмысленные либо омерзительно непристойные.

— О! — воскликнул Лютик. — Замку Растбург срочно требуется ведьмак. Оплата высокая, ночлег по высшему классу и экстраординарный стол гарантируются. Воспользуешься, Геральт?

— Ни в коем случае.

Сообщение, которое они искали, нашла Цири.

И тут же сказала ведьмаку то, чего он ожидал уже давно.

— Я еду в Венгерберг, Геральт, — повторила она. — Не хмурься. Ты же знаешь, я должна. Она ждет меня там.

— Знаю.

— Ты едешь в Ривию, на встречу, из которой все время делаешь секрет.

— Сюрприз, — поправил он. — Сюрприз, а не секрет.

— Ладно, пусть будет сюрприз. А я покончу в Венгерберге со всем, что полагается, заберу Йеннифэр, и мы будем в Ривии через шесть дней. И незачем прощаться. Не навек расстаемся. Всего на шесть дней. До свидания!

— До свидания, Цири.

— Ривия, через шесть дней, — повторила она еще раз, заворачивая Кэльпи.

И сразу пошла галопом. Скрылась очень быстро, а Геральт почувствовал, как какая-то страшная, холодная, когтистая лапа стискивает ему желудок.

— Шесть дней, — задумчиво повторил Лютик. — Отсюда до Венгерберга и обратно до Ривии… В сумме почти двести пятьдесят миль… Это невозможно, Геральт. Конечно, на той адской кобыле, на которой девочка может двигаться со скоростью курьера в три раза быстрее нас, теоретически — только теоретически — можно за шесть дней покрыть такое расстояние. Но даже ее дьявольской кобыле необходимо отдыхать. Да и на таинственное дело, которое Цири собирается завершить, тоже ведь уйдет какое-то время. Стало быть, невыполнимо…

— Для Цири, — сжал губы Геральт, — нет вещей невыполнимых.

— Неужто…

— Она далеко не та девочка, которую ты знал, — оборвал Геральт. — Не та.

Лютик долго молчал.

— У меня странное ощущение…

— Замолчи. Не говори ничего. Очень тебя прошу.

Май кончился. Близилось новолуние, луна шла на ущерб и была уже совсем тоненькой. Они ехали к маячившим на горизонте горам.

Ландшафт был типично послевоенный. Посреди полей то тут, то там вздымались могильные холмики и курганы, в буйной весенней зелени белели черепа и скелеты. На придорожных деревьях болтались повешенные, на дорогах, в ожидании голодной смерти, сидели нищие. У леса, в ожидании, когда нищие ослабеют, сидели волки.

Отстраивались деревни и поселки, от которых остались лишь закопченные трубы печей, стучали молотки, визжали пилы. Неподалеку от развалин бабы дырявили сожженную землю мотыгами. Некоторые, спотыкаясь, тянули бороны и плуги, а холщовые шлеи врезались им в исхудавшие плечи. В бороздах дети охотились на личинок и дождевых червей.

— У меня неясное ощущение, — сказал Лютик, — что здесь что-то не так, чего-то недостает… Тебе не кажется, Геральт?

— А?

— Что-то здесь ненормально.

— Все здесь ненормально, Лютик. Все.

Ночью, теплой, черной и безветренной, освещенной далекими вспышками молний и заполненной неспокойным ворчанием громов, отдыхающие после дня езды Геральт и Лютик увидели, как горизонт на западе расцветился красным заревом пожара. Это было недалеко, поднявшийся ветер принес запах гари и дыма. Принес он и обрывки звуков. Они слышали — хоть и не желали слушать — крики убиваемых, вой женщин, наглый и торжествующий рев банды.

Лютик молчал, то и дело тревожно косился на Геральта.

Но ведьмак даже не дрогнул, даже не повернул головы. А лицо у него было как из латуни.

Утром двинулись дальше. На поднимающиеся над лесом струйки дыма даже не смотрели.

А потом столкнулись с колонной поселенцев.

Они шли длинной колонной. Медленно. Несли маленькие узелки.

Шли в полной тишине. Мужчины, юноши, женщины, дети. Шли без вздохов, без плача, без слова жалобы. Без криков, без отчаянных рыданий.

Крик и отчаяние стояли у них в глазах. Пустых глазах обездоленных людей. Ограбленных, избитых, изгнанных.

— Кто это? — На Лютика не подействовала враждебность в глазах сопровождавшего колонну офицера. — Кого вы гоните?

— Нильфгаардцев, — ответил с высоты седла поднаместник, [84] румяный парнишка, встретивший самое большее восемнадцать весен. — Нильфгаардских поселенцев, приползли, понимаешь, на нашу землю словно тараканы. Вот мы их будто тараканов и выметаем. Так решено в Цинтре, и так записано в мирном договоре.

Он наклонился, сплюнул.

— А я, — продолжал, вызывающе глядя на Лютика и ведьмака, — будь в моей власти, их отсюда живьем бы не выпустил, подлецов.

— А я, — протяжно бросил седоусый унтер-офицер, кинув на своего командира взгляд, явно лишенный почтения, — будь это в моей власти, оставил бы я их в покое на их фермах. Не стал бы изгонять из страны хороших кметов. Радовался бы, что сельское хозяйство у них процветает. И есть, что в рот положить.

— Глупы вы, вахмистр, будто сапог валяный, — проворчал поднаместник… — Это ж нильфгаардцы! Не наш язык, не наша кровь, не наша культура. Сельскому-то хозяйству мы радовались, а на сердце своем змею согревали. Предателей, готовых ударить в спину… Может, думаете, меж нами и Черными уже навсегда согласие? Нет, пускай идут откуда пришли… Эй, солдат! Там у одного тележка. А ну, сбегай-ка, живо!