Проклятие демона - Сальваторе Роберт Энтони (первая книга .txt) 📗
Рейнджер отряхнул снег с шаровар и встал, протянув руку Пони.
— Идем, — сказал он. — Я хочу показать тебе второй дар эльфов. Он тебя освободит.
— Но госпожа Дасслеронд…
— Ее здесь нет, — усмехнулся рейнджер. — Если она позволяет тебе жить, владея секретом би’нелле дасада, знай, что она уже вынесла суждение о тебе. Благосклонное суждение. Пойдем. Вскоре погода испортится, а у меня впереди долгая дорога.
Продолжая сомневаться, Пони, однако, взяла протянутую руку альпинадорского великана. Андаканавар, как пушинку, поднял ее на ноги.
Он заранее приготовил пещеру у основания громадного вяза. Рейнджер и сам провел немало времени в этой пещере, общаясь с духами Элбрайна и Эвелина. Он подробно рассказал Пони, как ей надо действовать, затем подвел ее к входу.
У одной стены лежало короткое бревно, предназначенное для сидения. Напротив него, на другой стене, помещалось зеркало. Пони не успела толком оглядеться, как Андаканавар задернул над входом покрывало.
Теперь она едва различала очертания стен пещеры. Но иначе было нельзя — Оракул требовал темноты. Следуя наставлениям Андаканавара, Пони уселась на бревно и стала пристально вглядываться в зеркало, думая об Элбрайне. Она вспоминала мгновения, проведенные вместе с ним. Мысли приобретали все большую глубину, пока Пони не слилась с зеркалом. Во многом это состояние напоминала вхождение в танец меча или в магию самоцветов.
Она увидела своего любимого: тень его появилась в зеркале.
— Элбрайн, — прошептала она, и по щекам обильно полились слезы. — Ты меня слышишь?
Она не услышала никаких ответных слов. Тень в зеркале не пошевелилась. Зато Пони вдруг ощутила тепло. Ее любимый находился с нею.
Увы, Элбрайн был не настолько близко, как ей хотелось бы. Пони подалась вперед. Она даже привстала с бревна, однако эти движения нарушили ее сосредоточенность. Образ в зеркале стал бледнеть. А может, его там и не было? Может, то была странная шутка, которую сердце сыграло с ее воображением?
Нет, не шутка. Пони сознавала это. Он был там, в духовном обличье. Ее настоящий Элбрайн.
Пони вновь села, намереваясь еще раз вызвать Элбрайна. И только сейчас она сообразила, как много времени пролетело. Пора возвращаться в Дундалис.
Пони подошла к выходу и отдернула покрывало. Она зажмурилась, привыкая к яркому послеполуденному свету.
— Так ты нашла его? — спросил рейнджер, удобно устроившийся поблизости.
Рядом стоял его черноволосый спутник.
Пони кивнула.
— Я думаю…
— Не надо много думать, милая, — сказал Андаканавар. — Чувствуй.
Он нагнулся и помог ей выбраться из пещеры.
— Тебе пора возвращаться в Дундалис, — сказал рейнджер. — К вечеру обязательно начнется буран.
— А куда теперь направитесь вы оба?
— К себе, на восток, — ответил рейнджер.
— Не боитесь бурана?
— Для альпинадорца это просто снежок с ветерком, — засмеявшись, ответил рейнджер. — Разумеется, путь у нас нелегкий, но нам он вполне по силам.
Пони долго глядела на синеглазого великана. Они были знакомы всего несколько дней, но она чувствовала, что будет очень скучать по нему.
— Ты обещал учить меня, — с упреком возразила Пони.
— Что я и сделал, — ответил рейнджер. — Ты же сказала, что видела своего погибшего любимого, а это огромный успех для первого общения с Оракулом. Зеркало я оставляю здесь, и ты можешь часто приходить в эту пещеру. С каждым разом у тебя будет получаться все лучше. Ты начнешь учиться самостоятельно. И однажды наступит день, когда ты поймешь. Поймешь, что ты не одинока, что есть место удивительного покоя, ожидающее нас после земной жизни. И когда ты будешь знать это наверняка, а не просто надеяться, ты станешь свободной.
Пони с любопытством глядела на рейнджера, не зная, верить ли его словам и его обещанию.
Упрямая и недоверчивая часть ее личности протестовала — неужели Оракул способен дать ей это совершенно новое знание? Но где-то глубоко, в самом потаенном уголке своего сердца, Пони молила о том, чтобы слова рейнджера оказались правдой.
— Это окно, брат, необходимо плотно занавесить, — сказал вошедший в келью магистр Фио Бурэй.
Фрэнсис, как обычно, стоял у окошка и глядел на поля с западной стороны монастыря. Он повернул к вошедшему свое лицо — на нем застыла гримаса боли.
— Чтобы не проникал холод? — спросил он Бурэя, — Или чтобы не слышать криков тех несчастных?
— По обеим причинам, — мрачно ответил Бурэй.
Потом он несколько смягчился и вздохнул.
— Разве ты не идешь на торжественную службу по случаю наступления нового года? — спросил он.
— О чем нам молиться? — искренне спросил Фрэнсис. — Чтобы чума не проникла за наши стены?
— У меня нет ни времени, ни желания выслушивать твои нескончаемые колкости, брат, — ответил Бурэй. — Отец-настоятель Агронгерр просил передать, что мы скоро начинаем. Ты присоединишься к нам?
Фрэнсис снова повернулся к окну. На поле дрожали тоненькие огоньки костров — дров у чумных больных было очень мало. В месиве из снега и грязи стояли сооруженные из чего придется хлипкие навесы, под которыми лежали больные. Силуэты других больных медленно передвигались между навесами, почти неразличимые во тьме.
— Нет, — ответил Фрэнсис.
— Это обязательная служба, — напомнил ему магистр Бурэй. — Я еще раз спрашиваю: ты пойдешь?
— Нет, — без колебаний повторил Фрэнсис, даже не потрудившись повернуться к Бурэю.
— Тогда утром тебе придется объясняться с отцом-настоятелем Агронгерром, — заявил тот и покинул келью.
— Нет, — еще раз сказал Фрэнсис.
Итак, наступил последний вечер восемьсот двадцать девятого года Господня. Фрэнсис знал, что смена года — не более чем символическая веха, попытка ограничить человеческим календарем безостановочный ход Божьего времени. Вместе с тем он понимал потребность в подобных символах. Они давали человеку определенное вдохновение. Из них человек мог почерпнуть силу и решимость для того, чтобы действовать дальше.
В ту ночь, в самый разгар торжественной новогодней службы, на которой присутствовали все монахи Санта-Мир-Абель, магистр ордена Абеля Фрэнсис Деллакорт покинул монастырь. Рядом с магистром трусил ослик, тяжело нагруженный одеялами.
Магистр миновал замерзший цветочный кордон с давно поникшими мертвыми цветами и вышел прямо в поле. Туда, где дул холодный ветер, налетавший с залива Всех Святых.
Фрэнсиса встретили удивленными и недоверчивыми взглядами. Затем из темноты перед ним выросла женщина. Половина ее лица была чудовищно обезображена шрамами. Женщина наклонила голову, глядя на Фрэнсиса единственным глазом.
— Решил отведать чумного смрада? — спросила Мери Каузенфед.
Брат Фрэнсис шагнул к ней, опустился на колени и поцеловал Мери руку.
Он нашел свою церковь.
Она без труда говорила с Элбрайном обо всем. Делилась своими замыслами, выплескивала страхи. И пусть образ в зеркале не отвечал, Пони ничуть не сомневалась: ее Элбрайн рядом. Рядом с ней находился живой, понимающий дух Элбрайна, всегда готовый помочь разобраться в ее чувствах и страхах.
Это не было игрой воображения. Пони не ошибалась. Там, в зеркале, был Элбрайн, ее Элбрайн. Они видели и понимали друг друга.
В пещере под старым вязом она обрела силу, хотя над окружающим миром продолжали сгущаться сумерки. В пещере под старым вязом, возле зеркала, Джилсепони Виндон нашла свою церковь.
ЧАСТЬ ЧЕТВЕРТАЯ
Долгий путь
Как, оказывается, легко человеку войти в состояние ступора, сосредоточив все свое внимание на собственной персоне. Я столько месяцев подряд провела в унынии. Я боялась стать своекорыстной и в то же время испытывала страх и растерянность перед миром, на который, очевидно, не может повлиять ни мое, ни чье-либо иное вмешательство.
Зачем же тогда сражаться, если заранее знаешь, что не сможешь победить?
Находясь в замешательстве, охваченная неподдельным горем, я превратилась в некое существо без цели, жаждущее лишь одного — покоя. И я нашла покой, помогая Белстеру в его трактире «У доброго друга», слушая волынку Смотрителя и глядя тихими ночами на звездное небо.
Но теперь я начинаю понимать, что эти мгновения покоя — не более чем островки среди бурь и хаоса. Мир не замрет, зачарованный красотой звезд; нет, человечество и дальше будет совершать ошибки, равно как никогда не исчезнут опасности природы. Мир пребывает в нескончаемой суматохе, но помимо его ужасов я научилась видеть в этой суматохе (или в этом изменении) то, что придает смысл существованию мира.
Я сетовала, что человеческое общество не способно быть совершенным, и я по-прежнему не отказываюсь от этой точки зрения. Для столь сложных существ, как люди, рай невозможен. Нет и не может быть совершенного мира, населенного людьми, где отсутствовали бы в тех или иных обличьях страдания и боль. Мне пока что не раскрылась какая-то иная правда, отличная от этой. В мире, полном хаоса, я не нашла никакого магического средства исцеления, никаких честных надежд на построение рая.
Или, возможно, нашла.
Принимая во внимание лишь желаемые для меня цели и направления, я словно надевала шоры на глаза, не желая видеть ничего, кроме избранной дороги. Я верила, что только там существуют истина, надежда, смысл. А поскольку цель казалась недостижимой, я считала напрасным и само путешествие. Здесь-то и скрывалась моя ошибка, которую я долго прощала себе, оправдываясь горем, затуманившим для меня все остальное.
Никто не в состоянии сделать мир безупречным. Это не по плечу ни Полуночнику, ни королю Данубу, ни отцу-настоятелю Агронгерру, ни отцу-настоятелю Маркворту. Я уверена, что Маркворт, ведомый своей чудовищной ошибкой, тоже старался сделать мир лучше. Такое не по плечу ни отдельному человеку, ни сообществу людей, будь оно церковным или светским. Возможно, некий мудрый король смог бы сделать раем свое королевство, но лишь на краткий миг по сравнению с бесконечным временем. Даже такие великие герои, как Терранен Диноньел, Эвелин Десбрис и мой любимый Элбрайн-Полуночник растворятся во мгле веков, и память о них будет искажена и извращена сообразно вкусам и потребностям летописцев далекого будущего. В общем ходе истории их наследие явится яркой, но недолгой вспышкой, ибо люди — существа слабые, обреченные забывать и ошибаться.
И, тем не менее, в существовании людей есть какой-то смысл. Есть радость и надежда. Пусть совершенство недостижимо, но на пути к недостижимой цели мы находим славу и удовлетворенность своими деяниями.
Теперь я знаю (и возможно, это знание победит отчаяние): путь стоит того, чтобы по нему идти. Если все, что мне удастся совершить, сделает жизнь лишь одного человека лучше только на какой-то один день, значит, мои усилия не напрасны. Пытаться делать действительно необходимое — а такие попытки приближают меня и окружающих людей к лучшей жизни — это уже стоит принесенных жертв, сколь бы велики они ни были.
Да, я утратила простодушие. Я потеряла слишком много. Каждый день я смотрю на могилу Элбрайна. Он был рейнджером. С широко открытыми глазами, с сердцем, полным радости и надежд, он служил людям. Он отдал все, включая и свою жизнь, пытаясь сделать мир лучше.
Неужели он сделал это напрасно?
А люди, которых он спас? Согласятся ли они, что это было напрасно? А те родители, дети которых благодаря ему живы и благополучны? Что скажут они? А жители Кертинеллы, которые, если бы не Полуночник, погибли бы от набегов гоблинов и поври? И, конечно же, если бы Эвелин не пожертвовал жизнью, уничтожая телесное воплощение Бестесбулзибара, мир превратился бы в мрачную пустыню.
Возможно, моему отчаянию пришел конец, ибо сейчас, глядя на могилу Элбрайна, я испытываю лишь спокойствие. Он со мной, и каждую минуту жизни я живу с этим ощущением.
Я знаю, что мне нужно покинуть Дундалис. Я должна быть там, где я больше всего нужна, какую бы цену мне самой ни пришлось заплатить за это.
Да, я по-прежнему не питаю никаких иллюзий и не могу забыть могилы, в которых погребены герои.
Но еще остается работа, которую необходимо сделать.