Сорок апрельских дней (СИ) - Савенков Сергей (книги бесплатно без .TXT) 📗
«Нет, он всё-таки лучше дурацких блинов!»
Чувства Кирилла она понимала и не сердилась. Эйприл давно уже свыклась с идеей о том, что мертва. Вернее, не то, что мертва — ведь смерти не существует, человек может только лишь жить. Мертвецы не гуляют в цветущей степи, не плачут и не влюбляются.
Но осознала, что создана Маяком не с нуля, ведь так не бывает. У следствия всегда есть причина. Что у неё, как и у геноморфов, был прототип — теперь уже мёртвая девочка.
И не боялась, нисколечки. Ведь, всё человечество точно такое. Каждый, кто совершил межзвёздный прыжок — умер, и был воскрешён Маяком.
Но, после странного сна, озадачилась.
«Что за новая Эйприл из сна? А как же мумия в красном ошейнике на яхте Фиеста? А девочка в звериных гольфах на базе в горах? Кто из них — мой прототип?»
Она откусила от листика новый кусок и задумчиво захрустела.
«И кто прототип Кирилла?»
Кир сидел на чёрных камнях у чёрной воды. На душе было так же черно.
Если с утра ещё были какие-то мысли, то сейчас на их место пришла пустота. Он не знал, кто он и где, и понять уже не пытался.
Когда-то Кир был любителем пораскинуть мозгами. После знакомства с Эйприл он понял: о некоторых вещах лучше не думать. А теперь, вообще не желал ни о чем размышлять.
За спиной зазвенело — так, словно ветер колыхал тысячи маленьких колокольцев. Послышался стук копыт.
Кир обернулся.
На камне стоял Олень. В солнечном свете блестела изумрудно-зелёная шерсть.
Мальчишка вскочил.
«Теперь не уйдёшь! Сбежать тебе попросту некуда!»
Олень побежал, легко перепрыгивая с камня на камень, и замер на берегу, словно приглашая или дразня. Фыркнул, и поскакал вдоль обрыва — туда, где из скалы выходили огромные трубы водосброса.
«Глупый Олень! Сам мчится в ловушку! За трубами — забор. Через него ему не перескочить».
Сверху, со скал, низвергался серебряный водопад.
«Так вот, где заканчивается ручей!»
Олень промчался сквозь водяную пыль и сверкание радуг. Кирилл водопад обогнул.
Возле труб Олень замер. Будто задумавшись, покрутил головой, и, прыгая с камня на камень, взобрался наверх, на отмостку у отвесной бетонной стены.
На бетоне вспыхнул зелёный узор — огромный цветок.
«Это никакой не цветок, это цифры, — вдруг понял Кирилл. — Три шестёрки».
Под мелодичный звон рогов, Олень вошёл в стену, словно в плотный белый туман. Узор погас.
Кир влез по камням наверх и дотронулся до стены. Обычный шершавый бетон.
«Теперь внутрь не попасть! Нужен ключ. Если бы, у меня был амулет… Может, для этого он и был предназначен. А я его зря израсходовал на ерунду! Но нужно хотя бы попробовать…»
Кир прижался к бетону. Отбросив все мысли, попробовал стать стеной.
Вдох-выдох, вдох-выдох…
Долго ничего не происходило. Потом, мальчишка распался на части, и, подхваченный восходящим потоком взмыл в небеса…
Кир парил над пенистыми волнами вместе с тысячами пушинок, цветочной пыльцой и парашютами одуванчиков. Он хотел дать оценку происходящему, сказать про себя какую-то фразу, вроде: «Ого! Как красиво!» Не вышло — Кир не мог размышлять. Он только плыл, увлечённый ветром — через бухту, в цветущую степь.
На горизонте появились белые облачка и с каждым мигом они приближались. Небо темнело всё больше и больше — и вот уже вокруг заклубились чёрные тучи.
«Эти тучи… Беспокойство — вот что это такое! — догадался Кирилл. — Страх, что ветер унесёт меня далеко-далеко, к восточным горам. А может, даже и дальше. Страх, что я никогда не вернусь обратно… Обратно в…»
Руки гладили стену. Щека вжалась в холодный шершавый бетон.
Он вернулся назад, в тело. Опять стал Кириллом.
Когда Кир вошёл в Логово, Эйприл не было…
Весь день он сидел в одиночестве и размышлял. Но лишь под вечер, когда возвратилась Эйприл, в голову пришла толковая мысль:
«Если Изумрудный Олень оказался ключом, почему им не может быть Коготь? Не зря Эйприл его не даёт! Она не желает, чтобы я знал о себе правду! Она продолжает врать!»
Он снова смотрел на девушку с подозрением.
«Где Эйприл была, когда потерялась в восточных горах? Она так и не рассказала! И где болталась сегодня?»
— Эйприл, где ты всегда пропадаешь?
— Ищу себя… В звоне ручья и белизне одуванчиков. В прибое, грохочущем под обрывом. В ветре, гуляющем по степи. В тучах, подсвеченных сполохами. Пытаюсь услышать себя в шуме пролившегося дождя, отыскать в сверкающих искрах росы.
— Ну и как, удалось?
— Всё ещё нет.
— Хорошо, наверное, спряталась!
Они улеглись. Кир подождал, пока девчонка уснёт, и засунул руку в карман её шорт.
«Нашёл!» — он осторожно вытащил Коготь. Заулыбался, увидев во тьме голубое свечение.
Сверкнуло.
Кир выронил амулет и захлопал глазами. На подушку из носа закапала кровь.
Эйприл потирала разбитый кулак…
«Где она научилась так драться? Лупить, даже не просыпаясь… Будто ходила в школу или сидела в тюрьме!»
— Я ведь тебе говорила, что Коготь — не твой! Хочешь его получить — разберись со своим драконом!
— Что ты имеешь ввиду?
— Тень! Она не уйдёт от того, кто её отбросил.
Взлом
Мэйби укладывает меня на постель и прикладывает лёд к разбитому лбу.
— Что это ты выдумал, сознание терять? Сидел-сидел, и свалился!
— Мэйби? Помнишь, когда мы прилетели… Ты говорила, что это ещё не конец, что всё хорошо.
— Я только сказала: «не обязательно». Могу и сейчас повторить.
— Не стоит. Я делал томографию весной, ещё до знакомства с тобой, — я ощущаю, как холод от пакета со льдом проникает под череп, как застывают мысли. — Это конец.
Она опускает глаза.
— Кир, ничего не потеряно. Мы на Земле, надо ждать.
— Ждать? Чего? Думаешь, я смирюсь? Даже не попытаюсь взломать Маяк?
— Я тебя не удерживаю. Но помогать не буду, не хочу зря растратить последние тёплые дни.
Последние тёплые дни? Ну да… Они не такие уж тёплые даже сейчас, а что будет потом? Холод, только лишь холод…
Накатывает тоска. С одной стороны, в холоде нет ничего ужасного, а с другой…
— Знаешь Мэйби, я столько дней зря растратил. На мелочи, на чепуху.
Она удивляется:
— И что? Считаешь себя каким-то особенным? Все так и делают: тратят дни не на то, не на тех. Ведь кажется, что весна навсегда!
— Особенным? Вряд ли… Наверное, каждый ждёт: ну когда же, начнётся настоящая жизнь? Которая в это время проходит.
Девушка сводит к переносице брови:
— Вот и нечего быть идиотом! Смирись и трать время только на важное! Смотри на облака, траву, океан. На то, как закат окрашивает антенны. Выбирайся из дурацкого кокона! Пока тепло, пока не пришли холода! Я и Облако всегда будем рядом с тобой.
— Нет. Я попробую побороть судьбу. Взломаю Маяк.
Дождь барабанит по куполу. На некогда кристально прозрачные окна, налипла такая грязь, что потки воды их не могут отмыть.
«Видно, эта грязь — навсегда», — пришедшая мысль не вызывает эмоций.
Пустой экран, лишь мигает курсор, в готовности превратить мои мысли в слова.
Думаю: «жизнь». Моментально возникает ответ: «вечность».
Думаю: «правда». Маяк откликается: «пустота».
«Любовь — смерть. Отец — сын. Маяк — Тьма».
Вздрагиваю.
Тьма? Да ещё и с большой буквы? Странная ассоциация! Как может быть связан Маяк и Тьма?
«Человек — частность. Болезнь — выбор. Желание — боль. Смерть — нет».
Нет? Смерть — нет? А ну-ка! Вновь думаю: «Жизнь».
Маяк отвечает мне: «Да».
Улыбаюсь.
Диалог — не важен. Смысл — в работающей в фоновом режиме программе-декодере.
Разговор разочаровывает. Ассоциации, в целом, банальны, и я подключаю словарь. Пусть машины беседуют сами с собой.
