Пепел и пыль (СИ) - "nastiel" (книги бесплатно без онлайн .TXT) 📗
— Значит, Христоф передумал? — вдруг спрашивает Бен.
Он не выходит вперёд, так и продолжая маячить за моей спиной. Я не оборачиваюсь, чтобы не привлечь этим лишнее внимание Авеля; лишь делаю вид, словно знаю, о чём говорит Бен.
Хотя на деле понятия не имею.
— О чём ты? — уточняет Авель.
Всё его тело на глазах напрягается, превращаясь в натянутую до предела струну. Казалось, обычное движение: скрещивание рук на груди, — но Авель проделывает его так резко, что надави он чуть сильнее, и его собственные рёбра могли бы треснуть.
— Вы знаете, о чём я, — продолжает Бен спокойным тоном.
— Догадываюсь. Просто не думал, что он давал этому всему такую огласку… и о том, что вы друзья, к слову, тоже.
— Верно. Христоф говорил, что вы не особо интересуетесь его жизнью. Без обид.
Брови Авеля ползут вверх. Я жду, что он выйдет из себя и криком прикажет нам уйти, но вместо этого он лишь прищуривается. В уголках его глаз образуются пучки мелких, но глубоких морщин.
Какую игру ты затеял, Бен?
— А я всегда думал, что ты тихий мальчик, Алексей.
— В тихом омуте…
Я только и успеваю, что податься назад и наступить Бену на ногу каблуком. Заскулив, он толкает меня в спину, заставляя вернуться на прежнее место.
— Слишком долго пришлось ждать, пока Христоф поумнеет, — Авель пожимает плечами, не обращая внимания на разворачивающееся представление. — То, о чём он просил, что предлагал, выходило за любые рамки.
Он замолкает, и я понимаю — это проверка. Чтобы довериться нам окончательно, Авелю нужно знать, не блефуем ли мы. И тут уже в дело вступаю я:
— Генетические эксперименты, — киваю я. — Рис хочет…
— Хотел, — перебивая меня, подчёркивает Авель. — Хотел уничтожить всё и всех на своём пути только ради того, чтобы что-то себе доказать. Да, его мать и сестра умерли, но кто из нас не потерял близких в последние годы? И лишь Христоф оказался достаточно слаб и поддался своему безумию вместо того, чтобы взять себя в руки и направить желание изменить мир в нужное русло. Он мог стать величайшим из хранителей с теми талантами, что унаследовал от Марии, но выбрал гнить в подвале, окутав себя сожалениями! За такого внука мне было стыдно… Иногда я даже думал, что было бы намного проще, умри он вместо Сью. — Авель трёт переносицу. На его губах появляется беглая улыбка. — Слава Богу, сегодня он подтвердил, что окончательно оставил эту идею в прошлом. Ушедших лет, конечно, не вернуть, но сейчас, по крайней мере, он снова может работать в команде со всеми. — Авель замолкает. Затем вздрагивает, словно что-то вспомнив: — Так о чём вы хотели поговорить?
На Авеле чёрно-белый костюм. Я представляю, как бью Авеля в лицо, и белоснежный воротник его рубашки покрывают крупные капли крови, стекающие с разбитого носа и губ.
Это не Аполлинария, это я. Просто вспоминаю истерзанного физически и морально Власа, вспоминаю Христофа, мотивация которого уже как несколько лет назад по здешнему исчислению и сотни по нашему перешла черту обычной мести и стала единственным смыслом жизни после потери близких. Вспоминаю, пытаюсь сопоставить всё это с пренебрежением на лице Авеля и его словами и вместо того, чтобы ожидаемо принять его сторону, вскипаю как забытая на плите кастрюля с водой.
— Вы правда сказали мальчику, точнее, собственному внуку, чья мама была смертельно больна, что иногда одни должны умереть, чтобы другие могли жить?
Я понимаю, что это слетело не с моих губ, лишь тогда, когда позади меня скрипит пол, обозначая удаляющиеся к двери шаги. Оборачиваюсь и вижу Бена с занесённой над дверной ручкой ладонью.
— Прости? — переспрашивает Авель.
Но его лица я уже не вижу. Иду к Бену, и он сразу открывает дверь, чтобы не давать нам лишних секунд на задержку.
Единственное, что я успеваю бросить, прежде чем бело-золотая преграда не вырастает между нами:
— Извините, всё это было ошибкой. Мы пойдём.
***
— Вы оба из ума выжили? — спрашивает Нина, едва не подскакивая на месте.
В обеденный перерыв мы запираемся в тренировочном зале (всё-таки хорошо, что Нинин родственник является такой важной шишкой). Сейчас, когда здесь нет никого, кроме нас, я замечаю отличия, которые раньше не бросились в глаза: помимо очевидного, вроде отсутствия электронной панели, здесь нет расставленных по периметру скамеек, зато парами в несколько отрезков располагаются шведские стенки с выступами ближе к потолку, видимо, для подтягиваний. Вместо боксёрских груш — размером со взрослого человека деревянные фигуры, частично обклеенные кожей. В памяти всплывает одна из тренировок, где с помощью собственных сил и двух палок из лёгкого металла нужно было наносить этой фигуре точечные удары, при этом не задерживаясь на одном месте дольше секунды, то есть всё время танцуя, как в реальном бою.
Я вспоминаю каждый синяк, каждый ушиб, каждую царапину, которые Аполлинария получила в этом зале так, словно они мои собственные.
Кисть, коленка, голень, щека, плечо, лопатка, поясница.
Коленка, коленка, коленка; Аполлинария слишком часто падает вперёд. С этим нужно что-то делать.
— Видела бы ты его, — фыркает Бен. — Индюк надутый.
— Мне казалось, ты был его поклонником, — напоминаю я.
— Ой, выкуси.
Бен с остервенением закатывает рукава рубашки. Слежу за тем, как Нить Времени скользит по его предплечью и повисает на запястье.
— Не хочу говорить очевидную истину, но теперь у нас остался лишь вариант Эдзе, — напоминает Нина. — Разорвать Нити Христофа, раз уж помощи Авеля нам теперь ждать не придётся.
— Я не видела их у него на руках, — говорю я. — Наверное, тоже прячет их под одеждой.
— Есть предложение поймать его, раздеть и проверить, — сообщает Бен.
Мы с Ниной переглядываемся.
— Извращенец, — прыскаю я.
— Да мы все об этом подумали, просто только мне одному хватило смелости сказать это вслух!
— Должны быть и другие способы, — Нина чешет подбородок.
Я прикрываю один глаз, расфокусирую взгляд. Вот уже не Нина, а Никита скребёт свою щетину. Клоню подбородок к груди и вижу спущенную с плеча рыжую косу, принадлежащую Аполлинарии.
Я всегда хотела иметь длинные волосы, но у меня никогда не хватало терпения отрастить их.
— Какие? — Бен дёргает Нить у себя на запястье, растягивая её в разные стороны. Мне кажется, что вот-вот хрупкий на вид узелок развяжется, но я оставляю это беспокойство при себе. На сегодня раздражающих замечаний для нестабильного эмоционального состояния Бена уже достаточно. — Как ещё можно заставить его раздеться?
— Пока не знаю, но мы что-нибудь придумаем, — Нина глядит сначала на Бена, потом на меня, затем снова на Бена. — Мы ведь всегда что-нибудь придумывали. Нужно только немного времени.
— Не стоит сильно на него рассчитывать, — говорю я. — Чем скорее мы всё провернём, тем лучше, и никаких крайних сроков.
Ребята кивают, соглашаясь с моими словами. Но я вижу по их лицам, что ни у одного, ни у другой нет абсолютно никаких идей. А та, что зарождается в моей голове, слишком кардинальная, а потому я отметаю её ещё в зародыше.
Мы не будем никого убивать.
— Мы не убийцы, — вслух произношу я на опережение. — Это на случай, если кому-то из вас захочется убить Христофа.
— Он не почесался, когда кромсал всех направо и налево в свой коктейль-салат, — говорит Бен.
Злость в его голосе исчезла. Бен был так груб, когда я впервые огласила при нём своё отношение к Власу и Христофу, а теперь… Он наконец понял, спасибо Авелю.
— Тут скоро занятия будут, нам пора расходиться, — говорит Нина. — Не хочется, но придётся играть роли, чтобы нас не вычислили.
Бен тяжело вздыхает.
— Хорошо говорить той, кто здесь — инструктор защитников. — Бен вздрагивает всем телом, начиная от плеч и заканчивая ногами, словно кто-то запустил муравьёв ему за воротник. — А у меня в голове словно Ваня поселился.
И я снова это чувствую: тоску. Не по конкретно упомянутому человеку, а по всем, кого мы вынуждены были покинуть. Живы ли они в том настоящем? Справились ли с химерами? Или поселение, будучи полем боя, превратилось в братскую могилу, погребая под собой тех, кого я любила, и тех, с кем едва успела подружиться?
