Хельмова дюжина красавиц. Дилогия (СИ) - Демина Карина (библиотека электронных книг .TXT) 📗

Лизанька громко фыркнула и письмо вытащил.

Мелькнула игла в пальцах Ядзиты… и Эржбета открыла книжицу…

— …так когда ей шестнадцать исполнилося, то родители повезли ее в Познаньск, в храм Иржены-заступницы за благословением. Много отдали! Но помогло! Кони шарахаться перестали…

— Надо же… какой прогресс.

Богуслава отступила, а Габрисия, как стояла, так и осталась, устремив невидящий взгляд в зеркало…

— А с женихами что? — поинтересовалась Эржбета, прикусывая самопишущее перышко.

— У кого?

— У дочери знакомой вашей тетки.

— А… ничего… приданое хорошее положили, и нашелся охотник.

— Приданое… приданое — это так неромантично…

— Зато реалистично, — подала голос Мазена, которая сидела с книгой, но уже не читала, гладила обложку. — Без денег никакая красота не поможет…

— Не скажи, — Эржбета вертела в пальцах изрядно погрызенное писало. — Истинная любовь…

— Выдумка.

— Почему?

— Потому, — Мазена книгу все-таки закрыла и поднялась. — Надолго ли хватит этой, истинной любви, если жить придется в хижине, а носить рванину? Работать от рассвета до заката… питаться пустой пшенкою…

— Ненавижу пшенку, — решительно вступила в беседу Лизанька. — Мне ее бабушка всегда варила. И масла клала щедро… а я масло не люблю…

— Что ж, — Мазена снисходительно улыбнулась. — Если вы по истинной любви выйдете замуж за проходимца, который просадит ваше приданое в карты, то пшенку вы будете есть пустую. Без масла.

Лизонька обиженно поджала губы.

— Я говорю об истинной любви, которая настоящая, — сочла нужным уточнить Эржбета. — Взаимная.

Но Мазену не так-то легко было заставить отступиться.

— Можно и так. Тогда пшенку будете есть оба. Взаимная любовь, сколь бы сильна она не была, не гарантирует ни счастья, ни… отсутствия у избранника недостатков. Поэтому, любовь любовью, а приданое — приданым. И желательно, чтобы в контракте оговаривалась девичья доля.

— В каком контракте?

— Брачном.

— Нет, — решительно отмахнулась от ценного замечания Эржбета. — Контракт… это совсем неромантично.

На сей раз спорить с нею не стали, и лишь Лизанька, подвинувшись поближе, поинтересовалась:

— А что это вы все время пишете?

Себастьян мысленно к вопросу присоединился, хотя, памятуя о находках в Эржбетиной комнате, ответ, кажется, знал.

Эржбета книжечку закрыла и, прижав к груди, призналась.

— Роман…

— О любви, — Мазена произнесла это тоном, который не оставлял сомнения, что к романам подобного толка она относится, мягко говоря, скептически.

— О любви, — Эржбета вздернула подбородок. — Об истинной любви, для которой даже смерть не преграда…

— И кто умрет?

— Одна… юная, но очень несчастная девушка, которая рано осталась сиротой… но и к лучшему, потому что родители ее не любили… считали отродьем Хельма… они сослали ее в старое поместье, с глаз долой… а потом вообще умерли.

А вот это уже любопытно.

Родители Эржбеты были живы, но сколь Себастьян помнил, особого участия в жизни дочери не принимали.

— И эта несчастная девушка, осиротев, попадет под опеку дальнего родственника… жадного и бесчесного.

— Ужас какой! — сказала Лизанька.

— И этот родственник отравит ее…

— Лучше бы замуж выдал, — внесла коррективы Ядзита. — На юных всегда желающие найдутся…

— Собственным опытом делитесь, милая? — Богуслава не упустила случая уколоть, но Ядзита лишь плечиком дернула.

— Да, — идею с неожиданным воодушевлением подхватила Иоланта, оторвавшись от серебряного зеркальца. — Он захочет ее продать! Юную и прекрасную!

— Старику, — поддержала Ядзита. — Уродливому.

— Горбатому.

— И у него изо рта воняло… — Иоланта сморщила нос. — За мной как-то пытался один ухаживать… папенькин деловой партнер. Так у него зубы все желтые были, и изо рта воняло так, что я и стоять-то рядом не могла! А папенька все говорил, дескать, партия хорошая… Иржена-заступница, я как представила, что он меня целует, так едва не вырвало!

— А вот у нас в Подкозельске…

Но панночка Тиана осталась неуслышанной, да и то правда, где Подкозельску равняться с романтической историей о юной прекрасной девственнице, замученной жестоким дядюшкой.

— И понимая, что свадьбы не избежать, — Эржбета к постороннему вмешательству в сюжет отнеслась спокойно. Более того, воодушевленная вниманием, зарозовелась, в глазах же появился хорошо знакомый Себастьяну блеск. И это выражение некоторой отстраненности, будто бы Эржбета смотрит, но не видит, всецело ушедши в себя, — она выбирает смерть… и травится.

— Крысиным порошком, — подсказала Тиана, поглаживая пуховку хвоста.

— Крысиный порошок — это не романтично!

— Зато действенно. Вот у нас в Подкозельске крыс завсегда порошком травят. А в позапрошлым годе мельничихина племянница полюбовнице мужа сыпанула. Из ревности. И та окочурилася… следствие было…

— Уксусом, — Лизанька выдвинула свою теорию и для солидности добавила. — Папенька говорит, что женщины чаще уксусом травятся. Или еще вены режут…

— Нет, уксус — это…

— …не романтично.

— Прозаично! — ввинтила Мазена, которая держалась с прежним отстраненным видом, но к разговору прислушивалась внимательно. — Пусть она использует какой-нибудь редкий яд…

— Бурштыновы слезы…

— У вас в Подкозельске знают про бурштыновы слезы? — Мазена откинула с лица длинную прядку.

А глаза-то переменились, болотные, темные… нельзя в такие смотреться, но и взгляд отвести выходит с трудом немалым.

— А что, думаете, что раз Подкозельск, то край мира?! За между прочим к нам ведьмаки приезжали, с лекциями про всякое…

— …бурштыновы слезы, пожалуй, подойдут, — сказала Эржбета, обрывая спор. — Редкий яд…

— Лучше б она их своему муженьку подлила, — Иоланта вертела зеркальце, то и дело бросая взгляды на отражение свое. — А что? От слезок смерть естественной выглядит… мне мой кузен рассказывал, что на горячку похоже…

— На чахотку, — уточнила Ядзита, перерезая тонкую черную нить.

— Пускай на чахотку… главное, что муженек бы того… и все… а она жила б себе вдовой…

— Нет, — Эржбета с подобным поворотом сюжета была категорически не согласна. — Моя героиня так поступить не способна! Она юная! И очень-очень порядочная…

— Ну и дура…

— Не дура, просто… просто она на убийство не способна! Она умрет накануне свадьбы… и ее похоронят в свадебном платье…

— В белом?

— Конечно, в белом! Я еще думаю, чтобы вокруг шеи стоечка… или сделать воротник отложным? И шитье, конечно…

— Талия завышенная…

— И рукав двойной, я видела в журнале… очень красиво смотрится…

— Кружевная оторочка по подолу…

— А какая разница, в чем хоронить-то? — не удержался Себастьян, когда обсуждения не то свадебного, не то погребального наряда затянулось. — Платье и платье… беленькое и с рюшами…

— Рюши — это дурновкусие! — решительно заявила Габрисия и, окинув панночку Белопольскую насмешливым взглядом, передразнила. — Понимаю, что у вас в Подкозельске приличных женщин хоронят исключительно в платьях с рюшами, но здесь — дело иное…

— Похороны, — Эржбета что-то черкала в книжице, — это важное событие в жизни. Ну и в книге само собой. Нельзя подходить к нему спустя рукава.

Действительно. С этой точки зрения Себастьян проблему не рассматривал.

— А дальше-то что? — поинтересовалась Лизанька.

— Дальше… дальше она встретит своего суженого… истинного… он — некромант. Молодой, но сильный…

— Не надо молодого, лучше, чтобы постарше был и опытный.

— Чем лучше? — возмутилась Лизанька.

— Всем! Чтобы суровый и жестокий даже… и не очень красивый. Чтобы все его боялись, — Габрисия прикусила губку. — Да, все будут бояться и не поймут, что в глубине души он очень-очень одинок…

— И тоскует!

— По чем тоскует? — Себастьян старался быть серьезным.

— По женской ласке, конечно! — на Тиану поглядели, как на сущую дуру. — Все мужчины, даже очень суровые, в глубине души тоскуют по женской ласке…