Ловец бабочек. Мотыльки (СИ) - Демина Карина (книги онлайн полные TXT) 📗
И смотрела на него… искоса.
Сквозь ресницы.
Она так и не поняла, нравится ли он ей или же скорее нет. Пугает? Определенно. Было в его облике что-то такое, заставляющее сердце обмирать. Ранние морщины? Или кожа чересчур уж бледная… Гражина вот и на овсяной диете сидела, и яйца сырые пила с уксусными каплями, чтобы бледности добиться, да у нее ничего не получилось. У него же… глаза запавшие, кажутся темными до черноты.
Одет бедно.
И матушка, конечно, закажет ему гардероб, но…
— Вы ничего не ощущаете? — осведомился Зигфрид, остановившись на перекрестке. Он старательно смотрел вперед и это задевало.
Гражина насупилась.
И прислушалась.
Ощущать?
Кроме того, что наряд этот… и прохожие редкие смотрят… и если догадываются, что она — вовсе не парень? Или вдруг да встретится кто-то, с Гражиною знакомый, и узнает ее? Слухов не оберешься…
Нет, он не о том спрашивает.
И надобно сосредоточиться… слушать… ощущать… холод вот… ветерок по лицу, по губам. Ветерок горьковатый, и Гражина облизывает губы. Пахнет… хорошо пахнет, запах тяжелый, но чарующий, манит за собой. И она поворачивается, ступает на мостовую. Где-то рядом грохочет повозка. И чья-то рука удерживает ее… кто-то кричит… на нее? Не важно, теперь Гражина видит запах, темную ленту его, отливающую багрянцем. Ее так хочется взять в руку…
И она раскрывает ладонь.
Лента шелковая.
Скользит.
Льнет.
Обвивает пальцы и запястье. Теперь-то не потеряется… от Зигфрида пахнет болотом и лесом. Тоже хорошо… еще немного тьмой, и это роднит их.
Лент появляется больше. Одни бледные, почти истлевшие, другие яркие, но всегда разные… с прозеленью, с атласным синим. И все хочется собрать.
Попробовать на вкус.
Но когда Гражина подносит ленту к губам, ее останавливают.
— Не спеши, — Зигфрид хмур. — Это может быть опасно.
Что?
Она моргнула, сбрасывая наваждение. И лента истаяла в ее ладони, оставив напоследок тень чарующего запаха. Гражина разозлилась и… и успокоилась сразу.
— Это твоя сила, — серьезно сказал Зигфрид. — Она тянет тебя ко тьме, а в этом доме тьмы изрядно.
Гражина легко узнала это место. Да и кто бы не узнал? Площадь. Чахлые деревца, посаженные здесь с десяток лет тому, но так толком и не принявшиеся. Они и не жили, и не умирали, что дало бы повод выкопать их и посадить новые.
Лавочки крашеные в зеленый.
И массивное строение со львами. Городская больница.
— Почему мы здесь…
— Ты привела, — Зигфрид положил руку на плечо, и Гражина поняла, что ее тянуло туда, к больнице… почему? — Это госпиталь, верно? Там люди лечатся и, зачастую, умирают. В мое время в госпиталях многие умирали….
Он закусил губу.
Мотнул головой, разрывая пелену темноты. Теперь Гражина видела и ее, этакой блеклою вуалью, которую будто бы набросили на Зигфрида. На лице вуаль была тонка, а вот на шее ложилась то ли хомутом, то ли удавкой. И Гражина потянулась было, не сомневаясь, что способна избавить его этой черноты, но он отстранился.
— Ты колдовка, — Зигфрид сказал это спокойно. — И тебя влечет чужая смерть. Смерть — это всегда сила, которую ты можешь использовать и…
— Я не хотела…
— Извини, я не люблю колдовок.
Само собой, кто в здравом уме любит колдовок? Гражина и сама… раньше, когда думала, что уж она-то — обыкновенный человек.
— Скажи, — Зигфрид ступил на мостовую. — Что ты видишь? На что это похоже?
— На ленты, — рассказывать о таком было странно. — Из запахов… то есть, они как шелковые, только еще пахнут… приятно…
Она невольно облизнула губы.
И неужели отныне всегда так будет? Ей, Гражине, теперь, чтобы насытиться, нужны будут не пирожки, а чужая смерть.
— И… они разные… светлые, темные… некоторые блеклые, — она старалась говорить спокойно.
…это сила… разве кому-то повредит, если Гражина возьмет крупицу ее? Малую малость… люди все равно умерли. Не она их убила… и вообще… и если разобраться, то сила, если ее не подобрать, пропадет втуне. А Гражина, пожалуй, могла бы сделать что-то полезное… она, правда, не знает, что именно, но если бы знала, то всенепременно…
— Осторожней, — голос Зигфрида отвлек от мыслей, и злость вновь колыхнулось. — Это увлекает. Сначала ты берешь каплю, которая никому не принадлежит, потом две капли… капель становится недостаточно, а сила, запертая в людях, манит. И не только в людях. Сначала кровь животных… постепенно… многие доходят до мысли, что и смерть человека — невеликая цена.
Он разглядывал здание.
Прищурился.
И вид имел… жалкий вид. И этот человек собирался учить Гражину? Она потрясла головой, пытаясь отделаться от этих, чужих ей, прежней, мыслей. Неужели она когда-нибудь…
— У твоего рода было право приносить в жертву людей. Не всех, само собой, но тех, кто был приговорен. Я не знаю, сохранилась ли за ними эта привилегия. Полагаю, что исключения ради… в работе на корону есть свои преимущества, но… это путь в никуда. Жертв никогда не будет достаточно. Как и сил…
…жалок, как же он жалок… осколок древнего и некогда славного рода, которого опасались и короли. Но разве можно…
…королям, наверное, было выгодно исчезновение их, слишком упертых, слишком прямолинейных, слишком уверенных в собственной силе… и слишком близких нынешней династии…
Откуда Гражина это знает?
— Вдохни поглубже, — холодные пальцы сдавили ее ладонь. — Вынужден признать, что наша связь имеет некоторые… недостатки. Я узнаю о тебе больше, нежели мне бы хотелось, однако и ты… — Зигфрид запнулся. — К этому привыкнется. Но ты должна постараться. Сила будет манить. Искушать. И если поддашься…
…он лжет.
…он просто боится, что Гражина станет сильней. Мужчины боятся сильных женщин, и этот — не исключение. Поэтому и опутал, связал клятвой… а она поверила.
— …я тебя уничтожу, — спокойно пообещал Зигфрид. — А теперь, пожалуйста, сосредоточься. И покажи мне…
— Что?
Почему-то Гражина сразу поверила, что он и вправду способен ее уничтожить. И сила отползла. Гражина и не предполагала, насколько она тяжелая, эта сила, будто камень с души свалился, дышать и то стало легче.
— Возьми за руку. Расслабься…
После того, как ее обещали уничтожить?
— Окажи любезность, сделай глубокий вдох… и выдох. Представь, что… представь, что видишь эти ленты.
Гражине и представлять нет нужды.
Она их и вправду видит. Кубло змеиное, свитое в каменной чаше.
— Прелюбопытнейшая визуализация, — Зигфрид моргнул и снова. — Обрати внимание. Блеклые — старые… синий оттенок означает, что смерть была легкой и быстрой. Душа ушла из тела, так и не осознав, что случилось.
Синеватых лент было изрядно.
— А вот зелень — это наоборот, свидетельство долгого умирания. Вследствие болезни, к примеру…
Гражина кивнула.
— А красные?
Те самые, сладкие…
— Красные говорят о том, что смерть имела насильственный характер…
— Убийство?
— Не всегда… я видел подобное в хирургических палатках, когда пациент имел несчастье погибать в процессе операции. А операции сопряжены с немалой физической болью, которую не способен облегчить и морфий, и, что гораздо хуже, с кровью. Это почти жертвоприношение, хотя и врачи не ведают о том, что становятся жрецами. Пролитая кровь, насыщенная силой… пойдем. Нам пора.
И он отвернулся, выпустил Гражинину руку.
Шел Зигфрид быстро, нимало не заботясь о том, как Гражина поспеет за ним. И ей пришлось едва ли не бежать. Все ж, может, хорошо, что ее заставили переодеться, в юбках бегать куда как неудобней… и она вдруг ощутила что-то…
…не то.
…будто лопнула невидимая нить, выплеснувши в мир чей-то сдавленный крик, и черно-бурый змеиный клубок лент окрасился вдруг нарядным алым.
Алый?
Смерть в муках. Пролитая кровь… что ж, Гражина заставила себя отвернуться. В больницах и не такое случается.
Глава 32. В коей для мотыльков зажигают фонарь
Зима. В лес хочется. Найти берлогу и разбудить медведя.
