Дурак (СИ) - Беляева Дария (онлайн книга без TXT) 📗

Но она говорит:

— Ты в порядке? Ты жив? Скажи что-нибудь, пожалуйста!

И в голосе у нее вовсе не издевка, она правда беспокоится. А я от удивления даже сказать ничего не могу.

— Пожалуйста! Ты понимаешь, что я говорю? Ты ведь говоришь на латинском?

К последнему слову ее длинные зубы упираются в ее пухлые губы, и на них выступают две блестящих бусины крови. Она говорит что-то непонятное, досадливое, утирает губы, а потом как завороженная смотрит на кровь, слизывает ее бледным, розовым языком, и снова переводит взгляд на меня.

Я говорю:

— Ты не собираешься меня убивать?

Она отчаянно мотает головой. Тогда я говорю еще:

— Тогда слезь с меня, иначе я сейчас умру.

Она с неестественной быстротой подается назад, и я делаю то же самое, места в могиле мало, мы оба прижимаемся к двум ее противоположным краям, но между нами все равно не больше пяти сантиметров. Мы смотрим друг на друга, и я не могу придумать, что сказать, и она не может. Ее губы алые вовсе не от помады, по ним размазана кровь, как вишневое варенье или клубничный сироп, когда ешь с аппетитом, ни на что не обращая внимания. Я отвожу взгляд и смотрю, как копошится в земле червяк, не понимающий, почему большая часть его мира вдруг исчезла, и он остался совершенно один под незнакомой ему луной.

Примерно так и я себя чувствую. И она, наверное, тоже. Тогда я говорю:

— Твои родители сказали, что ты умерла.

Она быстро кивает.

Я говорю:

— Оближи, пожалуйста, губы.

Она облизывается и перед тем, как отвести взгляд смотрит куда-то пониже моего лица. Только тогда я ощущаю что-то по-особенному липкое на шее, прижимаю к ней руку и понимаю, что это кровь еще прежде, чем вижу, как она темнеет на ладони в свете луны.

Она говорит:

— Как ты?

— Не знаю, — я отвечаю. — Наверное, не умираю. Ты много крови выпила?

— Не знаю, — повторяет она. — Я не помню себя до определенного момента. Я была очень голодна.

Так что мы с ней ничего не знаем и оба ужасно напуганы. Я смотрю на нее, на ее израненные губы, белые клыки и блестящие глаза, и мне вдруг становится ее жалко. Она, с ее мягким акцентом и испачканными землей волосами, совсем одна в чужой стране. Она явно кровоядная, но кровожадной не кажется. Тогда я спрашиваю, очень осторожно, как будто она зверек, которого я могу спугнуть:

— Как тебя зовут?

Она сдергивает с шеи черный платок, под ним оказывается длинная рана, будто ей перерезали горло кинжалом. Платок она дергает вниз, как дети снимают надоевшие варежки.

— Ниса! — говорит она почти с вызовом, хотя я и не понимаю, почему вопрос ее так разозлил. На ней строгое, черное платье, оно и сейчас закрывает коленки.

— Я — Марциан. Приятно познакомиться. Давай отсюда выбираться?

— Ты что вообще ничего не хочешь спросить?

Я приподнимаюсь, меня изрядно шатает, и я не уверен, что смогу выбраться из могилы. Я говорю:

— Ну, не знаю. Я не очень умный. Давай я подумаю немного.

Ниса вдруг начинает смеяться, да так громко и жутко, что меня передергивает. Она распахивает зубастый рот и запрокидывает голову так, что луна делает ее зубы еще белее.

— Вот, — говорю. — Я придумал. А эти зубы у тебя как-нибудь убираются? Неудобно будет тебе в Империи, если нет. У твоих родителей я их не видел.

Она в секунду замолкает, потом говорит:

— Да.

Я думаю, что это, наверное, не весь ответ, поэтому жду. От земли исходит холод, будто она дышит. Я вспоминаю, что Грациниан говорил про их богиню, которая им еще и мать. Некоторое время Ниса молчит, потом неохотно договаривает:

— Когда я сыта.

Я снова трогаю шею, кровь уже запеклась, образовала приятную на ощупь корочку.

— А когда ты будешь сыта?

— Я не знаю. Я никогда не…не была в этом состоянии прежде.

Я думаю, как было бы надежнее отсюда выбраться. Пару раз подпрыгиваю, но пальцы скользят по земле и мокрой от росы траве. Зато я вижу, что в зоне досягаемости гроб. Деревянная коробка, встав на которую выбраться будет, наверное, легче. Я говорю:

— Сейчас будем втаскивать гроб.

Она кивает снова. Мы справляемся, хотя ставить гроб оказывается мучением, могила хоть и достаточно длинная для него, но тесная для нас троих. Успев отдавить себе ноги и отбить коленки я, наконец, встаю на гроб и легко выбираюсь из могилы. Грациниан и Санктина не оставили нас совсем безо всякой заботы. Я протягиваю руку Нисе, она намного ниже меня и ей, наверняка, нужна помощь. Она вцепляется в меня с такой силой и цепкостью, что на секунду меня одолевает страх — сейчас затянет меня вниз, вгрызется мне в горло со звериной жаждой.

Я вытаскиваю ее из могилы, и мы снова оказываемся перед необходимостью диалога, как сказала бы моя учительница. Я глажу себя по затылку, натыкаюсь на шишку, которая тут же отзывается болью.

— Твои родители ударили меня лопатой.

— Прости.

— Ничего.

Я еще некоторое время молчу, смотрю на лопаты, валяющиеся рядом с ямой. Хорошо бы ее закопать вместе с гробом, а лопаты вернуть охраннику. Так бы в кино сделали. Но мне ужасно лень этим заниматься, наверное от плохого самочувствия.

— Сколько тебе лет? — спрашиваю я.

— Девятнадцать.

— Моей сестре тоже девятнадцать. Она ниже тебя.

Ниса смотрит на меня, чуть щурится, в сочетании с клыками выражение лица у нее выходит потешное и жуткое одновременно.

— Ты очень необычный человек.

— Да, мне все говорят.

Я смотрю в сторону ограды, ее видно в темноте, потому что луна снова яркая, она придает серебру жизнь и блеск.

— Давай-ка перелезем. Не хочу, чтобы охранник нас увидел. Мы выглядим плохо.

— Станет задавать вопросы?

— Ну, не знаю, если только ему интересно…

— Хорошо, Марциан, — говорит она быстро.

Мы идем к ограде с трудом обходя частые, жмущиеся друг к другу надгробия. Здесь, наверное, лежат люди моего народа, потому что у преторианцев нет надгробий, а у принцепсов есть гробницы. А у моего народа даже названия нет, и мы лежим под открытым небом. Я думаю, что у нас за спиной могла остаться и моя могила.

Надо будет запомнить место и попросить похоронить меня там, если я умру. Еще надо вернуться домой и думать, как помочь папе.

У ограды лежит, в лунном свете надпись легко различить, ребенок. Мы никогда не виделись и не увидимся никогда, но теперь я о ней знаю, что имя ее было Агриппина и что родители выбили на холодном камне самые теплые слова "не забудем тебя, малыш, пусть за тобой присмотрят среди звезд".

Люди пишут имена своих мертвых, чтобы пока хоть кто-то на свете есть, мы узнавали тех, с кем никогда не увидимся, кто больше не живет с нами на земле. Без этого совсем тоскливо.

— Ты в детстве представляла себя скалолазом? — спрашиваю я.

— Нет, — говорит Ниса. — Я представляла себя воином пустыни.

— Это тоже хорошо. Но все-таки жаль.

Я хватаюсь за цепочки потолще, в каждой руке держу по четыре сразу. Забираться так не слишком-то удобно. Цепочки норовят вырваться, ноги все равно некуда поставить, все скользит, даже небо надо мной. Я кое-как перелезаю на другую сторону и точно так же, в сопровождении цепочек, спускаюсь. Когда я оказываюсь за пределами кладбища, Ниса говорит:

— Ты нелепый.

— Попробуй сама, — я пожимаю плечами.

И она пробует. Так пробует, что уже секунды через три оказывается рядом со мной. Она будто тень, мне кажется, что у нее не две руки и две ноги, а минимум шесть конечностей, как у паука. Она спрыгивает вниз с высоты и приземляется на ноги, как кошка.

— Ничего себе, — говорю я.

Она, кажется, не меньше удивлена.

— Я видела, как мама и папа это делают, но не думала, что это так просто!

Я вспоминаю, что у нее есть мама и папа, говорю:

— Тебя, наверное, не сопроводили в последний путь телефоном. Но не переживай, у меня есть телефон. Ты можешь позвонить родителям?

Она мотает головой.

— Хорошо, — говорю я. — А ты знаешь как их найти?