Аленький цветочек - Разумовский Феликс (е книги .TXT) 📗
Принесли весточку от деда. Конверт (Хомяков почему-то подспудно именно такого и ждал) был ископаемый. С надписью «Почта СССР». Его украшало изображение гопника с каменюкой в руке, снабжённое разъяснением: булыжник – оружие пролетариата. Видно, чтобы другого чего не подумали.
Скоро станет раритетом, как «Мозер». Денег у коллекционеров стоить будет немереных…
От пожелтевшей бумаги пахло больницей, какой-то стариковской кислятиной и, как показалось Семёну Петровичу, парашей. Поморщившись, бизнесмен брезгливо, кончиками пальцев, вскрыл конверт. Развернул хрустящий тетрадный лист и стал разбирать корявые, будто курица лапой корябала, строчки.
"Здравствуй, сукин сын! Сёмка, чтобы твои внуки так за тобой ухаживали, как ты, паскуда, за своим дедом. Ну да ладно, бог не фраер, правду авось разглядит. Пишу вот зачем. Паралич меня вдарил основательно, видимо, всё, амба. И хотя пошёл ты, Сёма. как есть в свою мать б…щу (а уж кто папаша у тебя, и вообще хрен знает), но других наследников нет у меня. Так что завещаю всё свое добро тебе, говнюку.
В комнате моей под подоконником вмурован чемодан. В нём, сам увидишь, одно тяжёлое, другое лёгкое. Как тяжелым распорядиться, думаю, сообразишь. Если не полный дурак, сразу всё не толкай, сбагривай по частям. А что касаемо лёгкого – не пори горячку, раскинь мозгами. Тяжёлое – тьфу, вся ценность в лёгком, надо только суметь взять его с умом. И учти, дом скоро на расселение, так что клювом не щёлкай. На тебя чхать, просто не хочу, чтобы пропало. Ну всё, хреново левой писать, да и та еле слушается. Письмо передам с бабой одной… отец у неё тоже параличный, рядом лежит, лёгкий. Я, видать, сдохну раньше. Вот так, Сёмка, не кашляй, в аду встретимся. Все там будем.
И ещё приписка:
«Сны замучили, Сёмка. Всё одно и то же: глаза, руки… Помирать страшно, эти все меня ТАМ ждут…»
Буквы в последней строчке кое-где расплылись. Слюни, сопли, слезы? Теперь это уже не имело никакого значения.
– Ага, – усмехнулся Хомяков. – Ждут. С нетерпением. Столько народа замочить!
Напившись, дед часто похвалялся своими подвигами. Не где-нибудь – в НКВД. Грозой «врагов народа» считался. Потом подобные заслуги как-то вышли из моды, и дед замолчал. А теперь – ещё вона как прошлое-то аукалось… Семён Петрович перечитал письмо, поднялся, прошагал из конца в конец кабинета и вытащил очередную «туберкулёзную палочку». «Раздался выстрел, пуля просвистела…»
Брови его сошлись, лоб собрался морщинами, щёки надулись. Он не гримасничал. Кто хорошо знал его, тот понял бы, что мысль бизнесмена заработала на полную мощность. Наконец приняв решение, он опустился в кресло и набрал сотовый номер Фимы Вырви-Глаза. Этого Фиму, звеньевого команды отморозков, респектабельный ныне господин Хомяков знал еще по своей первой ходке. Да, да – ходке. Уголовную молодость Семён Петрович не очень-то и скрывал, хотя, понятно, не афишировал. Это раньше считалось, что в биографии всякого крупного интеллигента почти обязательно должна была фигурировать отсидка в тюрьме. Имидж обязывал за правду страдать. Теперь две-три ходки стали непременным качеством почти каждого крупного бизнесмена. Причём с абсолютно аналогичными комментариями для прессы: «Знаете, двадцать лет назад за это сажали, а теперь к тому же самому призывают с самых высоких трибун…»
…Фима отозвался после второго гудка: трубочка у него была всегда при себе, всегда наготове.
– Садам алейхем, генацвале! – приветствовал его Хомяков. – Подгребай в темпе, тема есть.
Дед правильно трактовал – клювом щёлкают только фраера. Которые «скесанными» падают…
