Метакод - Кедров Константин Александрович "brenko" (читать книги онлайн бесплатно полностью без сокращений .txt) 📗
Не то, что мните вы, природа:
Не слепок, не бездушный лик —
В ней есть душа, в ней есть свобода,
В ней есть любовь, в ней есть язык...
А поэтическая мысль Фета о звездном огне в чело¬веке, который «сильней и ярче всей вселенной»? Она сегодня тоже не только метафора. Красная кровь, те¬кущая в наших венах, обязана своим цветом железу, а все железо, которое есть на земле, по сообщениям астро¬номов, возникло в звездном веществе. Мы и сейчас можем видеть на небе свет тех угасших звезд, которые «тво¬рили» железо для нашей крови. Звезды взорвались И погасли, а свет от них будет лететь еще миллион лет.
Наука двадцатого века подтверждает правоту самых смелых метафор о единстве человека и вселенной. И вот что удивительно: оказывается, удаляясь от фольклорных времен по времени, мы еще и приближаемся к ним. Наши предки верили, что люди — звезды; потом наука открыла человеку глаза, указав на разницу между ним и вселенной, но эта же наука в XX веке напоминает человеку о его сходстве со всем мирозданием.
Академик А Л. Чижевский еще в начале прошлого века напряженно следил за ритмами солнца. Сегодня мы знаем: солнце пульсирует, у него свои ритмы, подъемы, спады. Годы активного солнца, как учащенный пульс, не сулят ничего хорошего. Чижевский еще в детстве чувствовал на себе ритмы активного и спокойного солнца: пульс солнца и пульс человека связаны звездной нитью.
Отцом среди своих планет
И за землей следя особо —
Распространяло солнце свет
(Но чувствовалось, что оно поеживалось от озноба)...
И я не мог ни лечь, ни сесть
(По статистическим данным, это происходило со всеми)
Знобило. Тридцать шесть и семь.
Что делать? — все в одной системе!
(С. Кирсанов)
Мы повторяем, как заклинание, что вселенная беско¬нечна, забывая при этом, что человек тоже бесконечен. Две бесконечности стоят друг друга. Человек космический уже давно обитает на земле. Это мы с вами.
Может быть, не так безупречен силлогизм из гимнази¬ческого учебника логики, с которым в предсмертной тоске борется Иван Ильич в повести Л. Толстого:
«Кай — человек, люди смертны, потому Кай смертен».
Холодная логика, всегда ли она права перед теплотой жизни?
«То был Кай — человек, вообще человек, и это было совершенно справедливо; но он был не Кай и не вообще человек, а он всегда был совсем, совсем особенное ото всех Других существо... Разве Кай целовал так руку матери и разве для Кая так шуршал шелк складок платья матери?.. Разве Кай так был влюблен? Разве Кай так мог вести заседание?»
Конечно, легко упрекнуть Ивана Ильича в неразум¬ности, в субъективности, в трусости, наконец. Но восполь¬зуемся таким же логическим приемом из гимназического учебника: Иван Ильич—человек; человек не может примириться с мыслью о бесследном исчезновении в миро¬здании; следовательно, человек бессмертен. Нет, никакого идеализма за этим не кроется, и нет здесь веры в загробный мир. Человек бессмертен. Это, если хотите, аксиома для любого крупного писателя.
Вот как рассказывает Лев Толстой о вере крестья¬нина Набатова, который «унаследовал от предков «твер¬дое», спокойное убеждение, общее всем земледельцам, что как в мире животных и растений ничто не кончается, а постоянно переделывается из одной формы в другую — навоз в зерно, зерно в курицу... так и человек не уничтожается, но только изменяется...».
Еще древневавилонский богатырь Гильгамеш не хотел верить в смерть своего друга Энкиду, пока тление не убедило его в реальности смерти. Вот тогда-то и отправился Гильгамеш за алым цветком бессмертия, дабы воскресить друга. Удалось ли это Гильгамешу — неизвестно, поскольку в до шедших до нас отрывках цветок похищает змей. Купцу из сказки «Аленький цветочек» повезло больше: он довез цветок до дома. Удалось воскресить своего друга Лазаря Христу, удалось «оживить» Зосиму Алеше Карамазову, «поднимет» своего учителя Ахилла Десницын Лескова после трехдневного бдения у гроба.
От Ахиллы исходит бурление жизни и вечное беспокойство. В нем одном «тысяча жизней горит», так что с удивлением восклицает тихий Захария: «Я и не знаю, как ему умирать?»
«— Я и сам не знаю,— пошутил протопоп,— он есть само отрицание смерти»,
Он самим своим присутствием жизнетворен. Временами кажется, что Ахилла может воскресить мертвого. Сам Ахилла в беспредельности своей силы не сомневается и даже для себя самого, по крайней мере, воскресил мертвого Туберозова.
Эта сцена поистине потрясающа:
«— Баточка! — взывал полегоньку дьякон, прерывая чтение Евангелия и подходя в ночной тишине к лежащему перед ним покойнику.— Встань! А?.. При мне одном встань! Не можешь, лежишь яко трава».
Не таков Ахилла, чтобы смириться со смертью. Как И положено по его пламенной вере, на третью ночь должен воскреснуть Туберозов. Тут начинаются чисто магические богатырские заходы, когда трижды берется герой за дело И лишь на третий раз победит.
Ахилла начинает свой решительный приступ за час до полуночи:
«— Слушай, баточка мой, это я тебе в последнее за¬читаю,— и с этим дьякон начал Евангелие от Иоанна. Он прочел четыре главы и, дочитав до пятой, стал на одном стихе и, вздохнув, повторил дважды великое обещание:
«Яко грядет час и ныне есть, егда мертвии услышат глас сына божия и, услышавши, оживут».
И вот на заре желаемое чудо свершилось:
«Ему послышалось, как будто бы над ним что-то стук¬нуло, и почудилось, что будто Савелий сидит с закры¬тым парчою лицом и с Евангелием, которое положили В его мертвые руки.
Ахилла не оробел, но смутился и, тихо отодвига¬ясь от гроба, приподнялся на колени. И что же? по ме¬ре того, как повергнутый Ахилла восставал, мертвец по той же мере в его глазах медленно ложился в гроб, не поддерживая себя руками, занятыми крестом и Еванге¬лием.
Ахилла вскочил и, махая руками, прошептал:
— Мир ти! мир! я тебя тревожу».
Но вот наступил момент единоборства Ахиллы со своей собственной смертью. Эта смерть у Лескова — подлинный богатырский поединок.
Перед смертью Ахилла стал кроток. Неукротимая ярость И физическая сила как бы отлетели от могучего тела, в то время как сила духа Ахиллы Десницына возрастала до са¬мого момента смерти. Богатырское уханье Ахиллы перед кончиной потрясло кроткого Захарию. Теперь Ахилла бо¬ролся с «огнелицым», преграждавшим ему путь к вечности. Боролся и победил, как Иаков, всю ночь проведший в борьбе с невидимым ему ангелом.
«Ахилла был в агонии и в агонии не столько страшной, как поражающей: он несколько секунд лежал тихо и, набрав Я себя воздуху, вдруг выпускал его, протяжно издавая звук «у-у-у-х!», причем всякий раз взмахивал руками и припод¬нимался, как будто от чего-то освобождался, будто что-то скидывал.
