Микенский цикл - Валентинов Андрей (читать книги бесплатно полностью .TXT) 📗
Привстал я, протянул ладони к умирающим углям. Веселее? Еще бы! Весело обмануть судьбу!
Судьбу – или себя самого?
«... Слабого судьба тащит на веревке, того, кто сильнее, – за руку ведет, а самый сильный сам судьбой становится. Иди, не бойся!»
Великий Геракл прошел... пройдет свой путь до конца. Сам! У Диомеда Дурной Собаки свой путь, и по нему мне тоже идти самому. Вам ни к чему веревка на шее, сыновья великого Амфитриона! Вам ни к чему царские толосы!
А все-таки здорово, что мы встретились здесь, на Кроновой тропе1
– Я... Мы плывем в Океан, ребята. Там, за Океаном, есть земля...
– Ух ты-ы-ы! Океа-а-ан!
Надвинулись, рядом сели.
– Вот здорово! А мы тут быков гоняем, ровно пастухи какие! Так о чем говорить-то, парень? Океан! Да если бы не Эврисфей-дурак, мы бы сами!..
– Эй, да чего мы грустим? – удивляется Ификл (точно Ификл!). – Слушай, Диомед, у нас тут еще полбурдюка осталось. Хлебнем, споем!..
– Спляшем! – басит голос дяди Геракла. – Вашу, Диомед, этолийскую. Трихонида, слыхал, быть может?
– Что значит «быть может»? – возмущаюсь я. – Это кто из нас тут этолиец? Его очень легко танцевать. Главное – голову вверх, руки в стороны, и тоже чуть вверх...
– Косса-косса-косса-хай! Косса-косса-косса-хай!
...И еще сандалии снять надо, Трихониду только босыми танцуют. Пятками – в траву, да посильнее, посильнее!
– Косса-косса-косса-хай!
...Дядя Геракл – Алкид! – слева, дядя Геракл – Ификл! – справа (топнут – лес качается). Круг протанцевали – меняемся. Теперь справа Алкид, слева – Ификл. А может, и наоборот все. Кружатся звезды, кружатся черные деревья вокруг.
– Косса-косса-косса-хай! Косса-косса-косса-хай!
У гаснущего костра, на перекрестке Прошлого и Грядущего, по скользкому черному льду Крона-Времени – бесшабашно, бесстрашно, ни о чем не жалея...
– Косса! Хай!
– Тидид! Где ты был? Кабан же!.. Из-под носа ушел кабан!
Неяркое осеннее солнце над поляной, запах прелых листьев, у Любимчика в рыжих волосах – желтая хвоя...
– Кабан! Скорее, Тидид, побежали! Ка-а-а-аба-ан! Я сжал ладонью еще теплое древко копья, улыбнулся. Счастливого пути, дядя Геракл!
– Ка-а-а-а-а-аба-а-а-а-ан!
– Обидно, родич Диомед, да! Никто не верит, никто не слушает! Хоть ты послушай, а? Я впереди всех бежал, далеко бежал, быстро бежал. Гляжу – бык! Большой такой, шерсть красивая, золотая шерсть, понимаешь. Стоят – мычит. Я быка завалил, свежевать стал – мычит! Мясо на огонь положил – мычит! Пока глаза протирал, пока Артемиде-охотнице молился – ушел. И шкура ушла, и мясо ушло. Обидно даже, я тебе скажу! Ну почему мне никто не верит, ванакт Диомед, а? Ну когда это Мантос людей обманывал? Хоть ты мне поверь, родич!
* * *
– Ну вот чего, господа хорошие, басилеи богоравные! Как Трою или там чего еще брать, это вам, понятное дело, виднее. А вот как в Океан попасть – это уже моя, Антигена Коряги, забота. Так что слушайте, ежели жить покуда не надоело. И ты, ванакт маленький, слушай. А вы, мелюзга желторотая, что кормчими себя вообразили, – и подавно. Так вот, первое дело – завсегда паруса. Завсегда – да не сейчас. Так что сверните-ка все паруса и засуньте их...
– Нет, Диомед, сюда я не попал. Я тогда у Регия был, быков Герионовых стерег. А мои мальчи... Мои отец и дядя здесь, на Тринакрии, стадо собирали. Вернулись веселые такие, помню, Алкид мне говорит, мол, хочешь, Иолай, в Океан сплаваем? А то другие уже собрались, а мы чем хуже? А что?
Не бейся, сердце! Не бейся! Каждый толчок, каждый удар – тараном по непрочным черным доскам. Тем, которые отделяют нас от Аида... Страшный зев бурунов справа, неровная стена тумана слева – белая, склизкая...
– Не замай вправо, дурень, не замай!..
И Антигену, старой коряге, не по себе. Замер, в бородищу седую пальцами корявыми вцепился...
– Да куда ж ты! Пропадешь!..
Черная скорлупка, едва видная за водяной пылью, дернулась, выпрямилась, рванулась вперед...
– Хвала богам! Маленький ванакт, когда ты своих парней в бой посылаешь, тоже небось страшно?
– Еще как!
Узкий проход между бурунами и туманом. Сгрудились корабли-дельфины в маленькой бухте, своего часа ждут. Только по одному проскользнуть и можно. Ни влево, ни вправо – точно между двумя Смертями... В бою все-таки легче. Если рвется сердце, из груди выскакивает, прыгай в колесницу, пристраивай в руке копье...
Здесь не поможет.
– Прошел! Ну, давай следующий!..
Шесть дельфинов проскользнули. Один не смог – за-, тянуло в буруны, разбросало черные ошметья по узкому проливу...
– Во! Так и гребите! Да не влево, не влево!.. Негромко шепчет Антиген, старый кормчий, но словно слышат его голос там, на черной палубе. Успел проворный дельфин, отвернул от жадных щупальцев тумана... А что там, в тумане, даже мне старая коряга не сказала. Вздохнула только.
Не бейся, сердце! Не бейся!..
– Ну, иди, иди! Да чего у вас там, руки поотсыхали?..
Сопит коряга, головой мотает. Так и в бою, если со стороны смотришь: всюду хочется быть, и с лучниками, и с конницей, и на правом крыле, и на левом...
– Да куда же они гребут, ванакт?! Куда гребут, безголовые? Фу ты, хвала Черногривому!
Еще один дельфин проскользнул между смертей туда, в водяную пыль, где нестойким неверным серебром светится вечная плоть седого Океана. Еще один, еще...
– Ну чего, маленький ванакт? И нам пора! Дрогнуло сердце, дернулась черная палуба под ногами, ударили весла в белую пену.
– Пора, дядюшка Антиген!
Позади – жизнь. Впереди – Смерть. Смерть – и Океан.
– В стране той небо безоблачно, Царит там Век Золотой, Там горя нет, даже смерти нет, Там мы счастье найдем.
Станем Миносами!
АНТИСТРОФА-II
Человек человеку – призрак. И корабль – кораблю.
Он мчался прямо на нас – длинный, низкобортный, с острым носом-клювом. Черный дым клубился над невысокими уродливыми мачтами, над серой палубой, над тонкими осиными жалами, торчавшими во все стороны. Нос-клюв, весь в белой пене, рассекал седую океанскую плоть.
Кто он? Откуда? Видит ли нас?
Не видит! Скользнул серый борт прямо по нашим веслам – беззвучно, неслышно. Скользнул, дохнул гарью и дымом...
Исчез.
– Видел такие, – почесал бороду Антиген Коряга. – Дымят шибко, но ходят быстро, на сотне весел не угнаться. Это что, маленький ванакт! Тут даже целые города плавают!
Тут – в Океане. Первые дни я удивлялся...
Не дни! Нет дней в Океане. И ночей нет. Только неяркий сумрак висит над седой водой, неизменный, вечный. Врезаются весла в воду, летят холодные брызги, но все кажется, будто и вода, и легкий туман над волнами – тоже призраки. Нет ничего – только тени. Тени-волны, тени-корабли, тени-люди.
Нам кажется, что мы живы. Мы даже ловим Время, считаем его по капелькам, падающим в клепсидрах, отмеряя часы и дни, мы разговариваем, улыбаемся, ходим друг к другу в гости, перебрасывая сходни между черных бортов. Но ведь и тем, кто тенями скользит мимо наших кораблей, мнится, будто живы они, а мы – лишь видение в сером тумане.
Человек человеку – призрак.
И корабль – кораблю.
– А что там впереди, дядюшка?
– Все то же, маленький ванакт, – Океан!
Поначалу я-да разве только я? – ждал чудес. Чего только не приходилось слышать, чего только аэды не напели. Девы-океаниды, волшебные острова... Сирены. Дождался! Только странные чудеса в Океане! Нет зеленовласых красавиц, нет мудрых тритонов, трубящих в раковины. Зато есть корабли – невиданные, странные, есть ледяные горы, закрывающие весь горизонт.
Корабли-призраки, горы-призраки.
Привыкаешь быстро. И я уже не удивляюсь, что над палубами призраков клубится черный дым, что не на всех есть паруса и почти ни у кого не увидишь весел. И даже когда черная железная туша всплывает из-под воды, когда с палуб срываются прямо в серый туман серебристые железные птицы, я лишь пожимаю плечами. Океан!