Метакод - Кедров Константин Александрович "brenko" (читать книги онлайн бесплатно полностью без сокращений .txt) 📗
В индоевропейском варианте цепь таких выворачиваний человека в космос дана в древнеиндийском мифе «Видение Маркандеи».
Мудрец Маркандея в награду за благочестие пожелал узнать тайну сотворения Вселенной. Но едва он подумал об этом, как очутился за пределами мира. Там он увидел бесконечные воды и возлежащего на них бога Вишну. Бог проглотил мудреца, и тот опять очутился в зримом мире с горами, реками и селениями. Тысячи лет странствовал мудрец по вселенной и не нашел ей конца.
Но однажды во сне он снова увидел водную пустыню и снова встретил бога Вишну, теперь уже в образе маль¬чика, который говорил ему: «Я — Вишну-Нараяна, ко¬торому принадлежит вся вселенная, созданная мной и за¬ключенная во мне... солнце, луна, звезды, земля и море, страны света и годы — вот мое проявление, в них я создаю, охраняю и уничтожаю самого себя». Бог снова проглотил Маркандею, и, очутившись в знакомом мире, мудрец, по¬знавший тайну сотворения вселенной, уже не знал, что было сновидением, а что явью.
В этом мире человек находится в центре вселенной, внутри нее, в то же время он вмещает в себя всю вселенную, и она находится как бы внутри него.
Сорвав лягушиную маску с царевны, мы не разгадаем тайну Царевны-лягушки. Приподняв маску, мы увидим под ней другую, о которой хорошо сказал Блок; «А под маской было звездно».
Кто ты, огнелицый?
Известна старообрядческая легенда о праведном перевоз¬чике. Однажды в бурную ночь, в непогоду, в дом его посту¬чался странник с просьбой перевезти на другую сторону. Пересилив страх, лодочник отправился в опасное плавание. Когда лодка благополучно причалила к другому берегу, странник хотел отблагодарить достойной платой. «Нет,— сказал перевозчик,— я перевожу бесплатно и надеюсь, что за это бог пошлет мне легкую смерть». «Оглянись»,— сказал странник. Лодочник оглянулся и увидел на другом берегу свое бездыханное тело.
Перешагнуть через смерть, оставить на «другом берегу» тело «ветхого Адама» предстояло Андрею Болконскому в романе «Война и мир».
«Оно вошло, и оно есть смерть. И князь Андрей умер. Но в то же мгновение, как он умер, он, сделав над собой усилие, проснулся.
«Да, это была смерть. Я умер — я проснулся Да, смерть—пробуждение!»
Так же пережил свою смерть Иван Ильич:
«— Кончено! — сказал кто-то над ним. Он услышал эти слова и повторил их в своей душе. «Кончена смерть,— сказал он себе.— Ее нет больше».
Раздвоение в момент смерти на вечного и временного наблюдателя поразительным образом похоже на модель воображаемого подлета к области черной дыры. Если смот¬реть снаружи, то подлет этот будет длиться вечно, однако изнутри черной дыры тот же процесс выглядит иначе. Путешественник спокойно пересекает незримую черту гори¬зонта событий и влетает в «дыру» примерно за полчаса.
Полчаса и вечность равны друг другу.
Современная физика и космология знают и не такие чудеса.
Подлетать к черной дыре, вечно влетая в нее за огра¬ниченный промежуток времени, можно лишь уподобив¬шись лучу света, если мчаться со световой скоростью. Ф. М. Достоевский, переживший приговор к смертной казни «рас¬стрелянием», ощутил и уподобление свету, и относитель¬ность времени, когда минуты вмещают вечность. Пере¬живание это передано во всех подробностях в рассказе князя Мышкина в романе «Идиот».
«Он помнил все с необыкновенною ясностью... Потом, когда он простился с товарищами, настали те две минуты, которые он отсчитал, чтобы думать про себя... ему все хоте¬лось представить себе как можно скорее и ярче, что вот как же это так: он теперь есть и живет, а через три минуты будет уже нечто, кто-то или что-то,— так кто же? где же? Все это он думал в две минуты решить!
Невдалеке была церковь, и вершина собора с позоло¬ченною крышей сверкала на ярком солнце. Он помнил, что ужасно упорно смотрел на эту крышу и на лучи, от нее сверкавшие; оторваться не мог от лучей: ему казалось, что эти лучи его новая природа, что он через три минуты сольется с ними... «Что, если бы не умирать! Что, если бы воротить жизнь,— какая бесконечность!»
Время перед казнью растягивалось до бесконечности» Нечто подобное ощутил перед смертью герой Л.X.Бор¬хеса в момент расстрела. Это писатель по имени Хладик. У него была одна мечта: до расстрела закончить драму, но концовка не получалась. И вот он стоит у кирпичной стены под дулами винтовок:
«На висок ему упала тяжелая капля дождя и медленно Поползла по щеке. Сержант выкрикнул слово команды.
И тут окружающий мир замер. Винтовки были направ¬лены на Хладика, но люди, которые должны были убить его, не шевелились...
Он закончил свою драму. Не хватало лишь одного эпи¬тета. Нашел его. Капля покатилась по щеке. Хладик коротко вскрикнул, дернул головой, четыре пули опрокинули его на землю».
Казалось бы, чисто психологическое переживание рас¬тянутого мгновения было, как выяснилось сегодня, отра¬жением вполне реальных особенностей пространства-вре¬мени, свойственных нашей вселенной в мире световых ско¬ростей. Видимо, не случайно Ф. М. Достоевский в момент смертного приговора вместе с ощущением бесконечно для¬щегося мгновения почувствовал какую-то внутреннюю связь со светом, отраженным от куполов.
Один из создателей новой научной картины мира В XX столетии физик Вернер Гейзенберг очень ясно ис¬толковал относительность мгновенного и бесконечного вре¬мени в мире световых скоростей: «Из эйнштейновской теории мы знаем, что область настоящего конечна, что она тем дольше длится, чем дальше удалено от нас место события».
«Вечное мгновение» как бы выходит за пределы времен, это такое состояние мира, о котором князь Мышкин го¬ворит, вспоминая слова из Апокалипсиса: «И голос был, что времени больше не будет»,— что понималось обычно как финал истории, конец света. Но было и другое, более глу¬бокое понимание конца времен; время исчезает потому, что «для Бога один день как тысяча лет и тысяча лет как один день».
Воскреснуть — значит выйти за круг времен, перешаг¬нуть рубеж, за которым «времени больше не будет».
Человеческий духовный мир, конечно, отражает жизнь всей природы. Сегодня это общепризнанно, литературоведы давно приняли на вооружение термин «психологический параллелизм». Осталось распространить это сложное поня¬тие на космос и все мироздание. Кроме жизни природы есть еще жизнь вселенной, ее особо тонко ощущают писатели и поэты.
Вопрос об отношении человека и космоса раньше счи¬тался чисто религиозной проблемой, но ведь важны не слова, а сущность проблемы.
Об этой малоисследованной сфере жизни много писал, думал и говорил Лев Толстой. Некоторые из его выска¬зываний сегодня звучат по-новому.
«— Религия есть отношение человека к остальному миру. Это отношение не может быть к миру чувственному, который в пространстве и времени, и то и другое бесконечны. Не может быть отношения единицы к ряду бесконечных чисел — их пришлось бы интегрировать для этого. Следо¬вательно, отношение возможно к целому вне времени и пространства» (Мeньшиков М.О. Из записных книжек.— «Прометей», № 12, 1980).
