Город чудес - Беннетт Роберт Джексон (читать книги бесплатно полностью без регистрации сокращений .txt) 📗
— Ты лжешь, — тихо говорит Сигруд.
— Да неужели? Сколько раз ты был тяжело ранен, но выздоровел? Сколько раз за всю свою жизнь бежал от цивилизации? Сколько раз за свою карьеру вместе с Шарой прятался и уходил от всех, дрейфуя у краев общества? И почему ты разбираешься в том, как делать множество разных мерзостей, лучше кого бы то ни было из живущих? — Она горько улыбается. — Я знаю. Это потому что все остальные умерли, так и не успев научиться. Может, это удача, что Шара нашла тебя, а может, судьба. Работая с нею, ты применил свое темное благословение к достижению в каком-то смысле благих целей. Оно сделало тебя безупречным оперативником. У таких людей очень короткие жизни — но ты исключение, конечно. И какую жуткую цену приходится платить. Ты выживаешь, но не знаешь надежды. Только муку.
— Оно… оно переписывает реальность, — тихо говорит он, — чтобы наказывать меня?
— Да. Такова его природа. Оно думает, что ты этого хочешь. В глубине души, Сигруд йе Харквальдссон, ты считаешь себя ужасным и одновременно чистым в своем отчаянии. Ты веришь, что отражаешь жестокость этого мира, и думаешь, что это справедливо. Это темное благословение попросту дает тебе горючее, которого ты желаешь.
Наступает долгое молчание.
— Так значит… моя дочь, Сигню… Ее смерть… — он смотрит на Олвос, дрожа. — Она была естественной? Или еще одним наказанием?
Олвос молчит. Потом наконец бормочет:
— Мне… трудно это увидеть. Чудо частенько подталкивает реальность очень, очень исподволь. А в Вуртьястане было чересчур много живых и бурных божественных течений. Но ты ведь чувствуешь это как наказание, верно? Ты так чувствуешь, потому что ты человек, который совершил столько неправильных поступков — и было справедливо, чтобы ты потерял лучшее из всего, что произвел на этот свет. Не так ли?
Сигруд встает. Он слишком зол, чтобы проделать трюк с мечом, так что взамен достает нож. Он держит его прямо над левым запястьем, которое протягивает над огнем.
— Я… я его отрежу! — рычит он. — Я его отрежу, и дело с концом!
Олвос пожимает плечами.
— Ну так вперед.
Сигруд опускает нож. Он скрипит зубами, готовясь к тому, когда лезвие вонзится в плоть, начнет вгрызаться в кость, — но колеблется.
— Ты не сможешь, — говорит Олвос. — От чуда таким способом не избавиться.
Сигруд закрывает зрячий глаз, плача.
— Я это сделаю. Сделаю! Я сделаю!
— Нет, — говорит она. — Эту проблему не решить, искалечив плоть. Ты существо постоянной войны, Сигруд. Ты превратил в оружие свою скорбь. Ты много, много лет ужасным образом использовал это оружие. Лишь когда ты его отложишь, чудо тебя отпустит. Лишь тогда ты обретешь шанс на свободу. Свободу жить и умереть, как обычный смертный человек.
Сигруд склоняет голову и опускает нож.
— Значит, до той поры… я обречен жить и страдать.
— Возможно. Тебя очень трудно убить, Сигруд. Ты можешь вынести чудовищные муки. Но ты не бессмертен. Если ты, скажем, прыгнешь со скалы или получишь пулю в череп, сомневаюсь, что чудо сумеет тебя спасти. И настоящее Божество смогло бы тебя убить, если бы в самом деле захотело. Я, к примеру, могу. Но не стану. Я очень стараюсь не вмешиваться в такие вещи. Теперь это неблагоразумно.
— Ты можешь изъять чудо? — спрашивает он.
Олвос бросает на него внимательный взгляд.
— Могла бы.
— Тогда… ты сделаешь это?
Она поднимает свой котелок с чаем и делает большой шумный глоток.
— Я ведь только что сказала, почему не стану этого делать. Потому что мое вмешательство неблагоразумно.
— Не… неблагоразумно? — повторяет Сигруд. — Неблагоразумно?! Но ведь это проклятие рушит мою жизнь, уничтожает меня! И ты мне не поможешь, не спасешь?
— Нет, — твердо отвечает она. — Я этого не сделаю. Ты просишь меня об очень опасной вещи, Сигруд. Для меня применить мою божественную волю — не пустяк. От этого я сделаюсь уязвимой для ряда смертных влияний. Когда я вмешиваюсь в мир, когда люди меня замечают, уделяют мне внимание, верят в меня, я… меняюсь. Становлюсь другой. Подстраиваюсь под их веру. Это чрезвычайно, чрезвычайно опасно, особенно сейчас. Единственное Божество на весь Континент, и никто не в силах меня сдерживать? Я такого не допущу. Я в первую очередь из-за этого и покинула мир смертных.
— Но это всего лишь одно маленькое чудо, — говорит Сигруд. — Это ведь не может быть сложней, чем прихлопнуть муху?
— Чтобы уничтожить труд другого Божества, требуются огромные усилия, — объясняет Олвос. — Почти такие же, какие понадобились бы для того, чтобы причинить вред или даже уничтожить другое Божество. А чем больше усилий, тем уязвимее я стану. — Она медленно переводит на него взгляд. — Отчасти поэтому я не буду вмешиваться, чтобы помочь Шаре и Мальвине.
У него уходит несколько секунд, чтобы понять сказанное.
— Что? — говорит он.
Олвос опять делает глоток чая.
— Ты не станешь помогать? — переспрашивает Сигруд. — Не станешь с ним сражаться?
— Нет, — отвечает она. — Не стану.
— Но… но он их убивает, — говорит Сигруд. — Ноков хочет их уничтожить. Он хочет п-призвать в мир последнюю ночь!
— Я это знаю, — тихо произносит Олвос. — Он делал ужасные вещи. Много, много ужасных вещей. И я сказала тебе об одной причине, по которой не стану вмешиваться. Но ты, в отличие от остальных, поймешь другую. — Ее оранжево-красные глаза большие и печальные. — Ты потерял ребенка. Даже если твой ребенок совершил ужасные поступки — ты мог бы взять его на руки и уничтожить?
Сигруд потрясенно глядит на нее.
— Ты… ты хочешь сказать…
Олвос вздыхает и внезапно делается очень старой и усталой.
— Да, — говорит она. — Он мой сын. Ноков — мой сын.
Ивонна пытается сосредоточиться, пока ведет машину по улицам Мирграда. Она не ездила по городу много лет, так что время от времени задевает бордюры. Тати рядом, на пассажирском сиденье, мрачно глядит вперед.
Каждый квартал или около того Ивонна задает тот же самый вопрос:
— Ты уверена?..
Каждый раз Тати отвечает одинаково:
— Нет. Но я знаю, что это правда.
Наконец они подъезжают к Престолу Мира. Это в основном пустое пространство, потому что изначальный храм был полностью уничтожен во время Мирградской битвы и оставшийся парк превратился в монумент трагедии.
Тати и Ивонна паркуются и выходят из машины.
— Где? — спрашивает Ивонна. — Что теперь нам делать?
— Это здесь, — говорит Тати, озираясь. — Я это видела всего лишь на мгновение. Но я смотрю под неправильным углом. Это было… — Она что-то замечает, какой-то ориентир, и ее глаза вспыхивают. — Там! Вон там! Справа от того дерева, я уверена!
Они бегут через парк, мчатся по асфальтовым дорожкам, пока наконец не видят впереди маленькую шаткую заброшенную сторожку. Рядом кто-то стоит, спрятав руки в карманы, а лицо — в воротник пальто, и постоянно оглядывается через плечо на двух подбегающих женщин.
Когда они приближаются, у Ивонны от изумления открывается рот. Потому что человек, который стоит рядом со сторожкой, — это Тати.
Ну, не совсем — эта девушка не так хорошо питалась, и волосы у нее длиннее, пусть и спрятаны под мальчишеской шапкой, и сердитая гримаса на ее лице, похоже, с него не сходит. Но ее черты, ее рот, ее рост… все это так напоминает Татьяну, что напрочь сбивает с толку.
Ивонна останавливается.
— Чтоб мне провалиться… — шепчет она.
— Что? — говорит Тати. — Что такое? — Потом переводит взгляд на девушку впереди и понимает. — Ой. Ой-ой… Ох, матушки…
Незнакомка с подозрением косится на них, потом отворачивается, словно пытаясь сделаться незаметной. Тати просто таращится на нее, как громом пораженная.
— Эй! — кричит Ивонна. — Эй, ты! — она тщетно пытается вспомнить имя девушки, а потом выпаливает: — Мальвина Гогач!
Та застывает. Ивонна понимает, о чем она думает: удирать или нет.
— Ты в опасности! — говорит Ивонна.
Она смотрит на Тати, желая, чтобы та что-нибудь сказала, но девушка все еще таращится на своего двойника с открытым ртом.
