Футарк. Третий атт (СИ) - Измайлова Кира Алиевна (мир книг TXT) 📗
У меня в доме ничего не меняется, разве что прибавилось колючих питомцев. Уедешь на месяц-другой-третий — я взял за обыкновение такие маленькие путешествия, а то зимой в наших краях солнца, бывает, и не видишь, — вернешься, а всё по-прежнему. Всех перемен — Ларример сделался самую чуточку лысоват, а его племянница обзавелась многочисленным потомством. Я, каюсь, опасался, как бы она не оставила наш дом, но нет! Мэри ревностно несла службу до родов, после и даже во время (незабываемое впечатление). Они с мужем поселились неподалеку, а я никогда не запрещал ей в свободное время сбегать домой и обиходить детей. Единственное — не разрешал приводить их на кухню, никогда и ни под каким предлогом. Мне проще было дать Мэри выходной, чем думать о том, что несмышленый ребенок может вывернуть на себя кастрюлю с огненным варевом или угодить в очаг. Ну и платил я ей достаточно, чтобы она могла нанять соседку присмотреть за малышами, пока сама занята у меня на кухне.
Я проглядывал утренние газеты, когда передо мной вдруг возник Ларример.
— Сэр, — сказал он довольно мрачно.
— Что такое?
— К вам посетитель, сэр.
— Кто таков? Он назвался?
— Да, сэр. Это некий мистер Боунс, душеприказчик. У него для вас письмо, и он настаивает на том, чтобы передать его лично в руки.
— Очень любопытно… — я сел прямо. — Пригласите его, Ларример.
— Как прикажете, сэр.
Через пару минут в кабинете объявился высокий, худой и унылый до крайности господин. Такие обычно служат клерками до скончания дней своих, а если очень повезет, выбиваются в младшие партнеры. Этому, судя по всему, не повезло.
— Мистер Виктор Кин? — уточнил он прежде всего.
— К вашим услугам, — кивнул я, поднимаясь, — мистер…
— Боунс. Джон Боунс, — отрекомендовался он.
— Чем могу быть полезен? — спросил я, указывая ему на свободное кресло. — Вроде бы все мои родственники живы и здоровы… ну, те, о которых я знаю, конечно!
Появление еще какого-нибудь неучтенного дядюшки, кузена или племянника было бы некстати, пришло мне в голову. Ладно еще по линии Кинов, а вот если объявится кто-то из Кертисов… Впрочем, в этом случае Боунс явился бы к тетушке Мейбл, я-то к ее первому супругу отношения не имею. И слава всему сущему.
— У меня для вас послание. Вот, — он протянул мне пухлый конверт. — Простите, мистер Кин, но согласно условиям завещания моего клиента я вынужден просить вас ознакомиться с содержимым письма в моем присутствии. Более того, я должен дождаться вашего ответа.
— О, как интересно… — протянул я, гадая, кто же мог устроить мне такой сюрприз. Сирил? Но он более чем жив, я видел его вчера вечером! — Тогда располагайтесь, мистер Боунс. Ларример, подайте чаю… или, может, вы желаете чего-то покрепче?
— Чая более чем достаточно, мистер Кин, — вежливо произнес он. — Благодарю.
Ларример отправился за чаем, а я вскрыл конверт. Какие-то официального вида бумаги, потом рассмотрю… А, вот и письмо.
Почерк показался мне смутно знакомым. Крупный, немного угловатый, буквы далеко отстают друг от друга… Никаких завитушек и росчерков, как у тетушки Мейбл, это послание на первый взгляд смотрелось грубовато. Где я мог видеть подобное?
Я вспомнил, как только прочитал первую строчку.
«Мой дорогой Виктор», — гласила она, и я невольно прикусил губу. Да, верно. Она давала кому-то автограф, и я видел ее почерк. Это он. Ничуть не изменился!
«Мой дорогой Виктор, — прочитал я снова. — Знаю, я не имею права называть вас так, ведь мы были знакомы совсем недолго. Так мне казалось тогда, так я думала все эти годы… А теперь мне чудится, будто я знала вас целую вечность. Представляете, Виктор? Две недели кажутся мне вечностью… И с какой радостью я отдала бы последние годы, лишь бы еще раз оказаться там, на побережье, еще раз подставить лицо солнцу и вдохнуть неповторимый запах моря! И увидеть вас: вы с таким серьезным видом подавали мне оброненную шляпку…»
Я взглянул на мистера Боунса. Он чинно пил чай, аккуратно откусывая от печеньица, а на меня не смотрел вовсе.
«Простите, Виктор, — читал я. — Я пишу не за тем, чтобы предаться ностальгии. Если вы читаете это письмо, значит, меня уже нет среди живых».
— Что?.. — вырвалось у меня. — Мистер Боунс, она…
— Умерла, — кивнул он, и длинное его лицо вытянулось еще больше.
— Но в газетах…
— Она потребовала, чтобы официального некролога не размещали, — пояснил мистер Боунс. — Да даже если и разместили бы… Последний год она не появлялась на сцене, о ней никто бы и не вспомнил. Сигрид Штайн! Когда-то это имя гремело, а теперь… Те, кто ценил ее талант, вряд ли читают раздел некрологов, а остальным это имя ни о чем не говорит. Даже если поставить заметку на первой полосе…
Он был прав, как это ни печально. Слишком много красивых и талантливых актрис, всех не упомнишь! Но Сигрид!
«Я уже ничем не напоминаю прежнюю себя, — продолжал я читать, — а потому я потребовала, чтобы хоронили меня в закрытом гробу, принято это здесь или нет. Не хочу, чтобы кто-то увидел меня такой. Но это все ерунда, Виктор.
Хуже всего то, что на бесполезное лечение ушли почти все мои средства. О нет, я далеко не бедна. Нищее детство приучило меня к экономии, я скопила достаточно средств, но оказалась бессильна перед ударом судьбы. Теперь у меня мало что осталось. Мой супруг покинул меня: в этой стране еще предостаточно юных перспективных актрис, и он вовсе не желает сидеть у моего смертного одра. Я могу его понять, я ведь тоже вышла за него замуж лишь корысти ради».
Так я и знал, Сигрид никогда не любила этого плюгавого сморчка!
Я продолжал читать, и мертвая актриса исповедовалась мне с очередного листа…
«Виктор, мне стыдно до слез, но как ни напрягаю я память, кроме вас я не могу вспомнить ни единого человека, которого могла бы попросить о подобном. Меня многие любили, иные покупали, кто-то боготворил, а вы — вы единственный — обращались со мной как с простой земной женщиной».
Как так, поразился я. Я же считал ее богиней! Или у меня и богини не такие, как у всех? Гм… Да, пожалуй, так и есть.
«Именно поэтому я пишу вам, Виктор. Дело в том, что меня остался сын. Муж мой отказался не только от меня, но и от него, поэтому я дала ребенку свою фамилию, настоящую, ведь Штайн — это сценический псевдоним. Оставшихся у меня средств достаточно для того, чтобы оплатить его обучение в не самом дорогом закрытом пансионе, и я отдала соответствующее распоряжение. Я прошу лишь об одном: не сочтите за труд хотя бы раз в год узнать, что с моим мальчиком, как он себя чувствует. Ему придется тяжело — ну что ж, сама я пробивалась с самого дна, ему уготована даже более легкая участь!
Как вы понимаете, я не могу отправить его на родину. Что ждет его там, в нищей рыбацкой деревушке? Тяжелый труд от зари до зари, к которому он непривычен? Побои? Вечный голод? Я помню все это, Виктор… И как бы ни был плох пансион, там сумеют вбить в голову моего сына достаточно знаний, чтобы он сумел хоть как-нибудь устроиться в жизни.
Еще раз прошу, заклинаю вас теми безумными днями у моря: моему сыну не нужно ничего сверх того, что я могу завещать, он сумеет все сделать сам, я знаю, но пока он еще ребенок — не оставьте его своим вниманием, Виктор. Вы единственный человек, которому я могу доверять, пусть я и не знаю вас толком. Я осознала это только теперь. Очень многое видится иначе, когда ты прикована к постели… Вы никогда не лгали мне, никогда не давали ложных обещаний… Эта просьба — последняя. Больше я вас никогда не потревожу.
P.S. Спасибо вам за белые розы, Виктор. Я не засушиваю цветы на память, но могу перечислить все спектакли, после которых мне подавали ваши букеты».
Я положил исписанные крупным почерком Сигрид листы на колени и прикрыл глаза. Не знаю, что с ней случилось, что за болезнь подкосила железное здоровье этой валькирии, но это уже не важно. Ее больше нет.
— Где ее сын? — спросил я у мистера Боунса. Тот чуть не подавился чаем у неожиданности.