Парадокс великого Пта - Жаренов Анатолий Александрович (электронные книги бесплатно .TXT) 📗

— Я поняла только, что этот ученый-эсэсовец производил какие-то страшные опыты над людьми, — сказала Маша, возвращая Лагутину листки с записями Хенгенау. — И все. А под конец он, видимо, сошел с ума.

— Да, — произнес Лагутин задумчиво. Может, он и сошел с ума. А может…

— Что?

— Он все-таки не совершил открытия.

— А фиолетовые обезьяны? “Поле смерти”?

— Понимаешь, Маша. Он был близок к открытию. Но он бродил в потемках. Он вслепую нашел способ воздействия на живые клетки. А “поле смерти”… Мне кажется, что это его самая главная ошибка.

Лагутин задумался. В циничных записях эсэсовца предстояло еще разобраться. Но главное Лагутин понял. Хенгенау совершенно случайно наткнулся на “поле памяти”. Не последняя вспышка гаснущего сознания сотен людей вызывала галлюцинации у Луизы. Нет, в действие вступал последний резерв мозга — поле, возбуждаемое нервными клетками, неизвестное странное поле, слабое у отдельного индивидуума, настолько слабое, что оно почти никогда не проявляет себя. Но многократно усиленное, оно способно вызывать определенные реакции у некоторых людей. Избирательность… “Почему все-таки оно действует избирательно? — мелькнула мысль. — Странно. Памятрон тоже действует избирательно. А вдруг у этих полей одна природа? Вдруг?..” И новая, еще более странная мысль обожгла мозг. Лагутин вспомнил случай с Машей. Материализованные привидения… Поле тогда было необычайно сильным. И если?

— Маша, — спросил он. — Ты тогда запирала дверь изнутри?

— Когда?

— Ну тогда, когда двойников увидела?

— Нет.

— А раньше, утром, например?

— Только на одну минуту. Сразу по приходе в лабораторию.

— Все ясно. Теперь это можно объяснить.

— Ничего не понимаю, — жалобно сказала Маша. — Что ты хочешь объяснить?

— Да все, что происходило с тобой тогда. Твои двойники повторяли все, что ты делала. Не обязательно в тот именно день. Понимаешь? В течение всей жизни. Но они обязательно должны были повторять твои действия…

Маша недоуменно взглянула на него.

— Подожди, — сказала она. — Надо вспомнить все. Действительно. К крану я тогда подходила… Да, да… А девочка?.. Луг… Ну, луг я помню, допустим. А стекло? Ой!.. И стекло помню… Девочка, то есть я, спрашивала, почему я за стеклом сижу. Мы были с отцом в зоопарке. Там чистили большой стеклянный… Как он называется? Вольер для змей, что ли? И я спрашивала женщину через стекло… Но что сей сон значит?

— Да то, — сказал Лагутин, — что в поле памятрона можно видеть не только галлюцинации. Оно способно проецировать в пространстве определенные образы, реальные, так сказать.

— Но это же страшно…

— Страшно, пока мы не понимаем, не проникли в механизм. Я вот еще думаю об этом эсэсовце. Он вел себя как любознательный дурак. Ползал возле потрясающих вещей и не догадывался даже, что за ними стоит. Дальше “фиолетовой чумы” его мышление не могло проникнуть.

— А твое? Проникло?

— Не так быстро, — сказал Лагутин. — Однако кое-что и сейчас можно вообразить.

— Что же?

— До сих пор мы знали, что добиться изменения видовых признаков организма можно, во-первых, путем гибридизации, а во-вторых, облучая половые клетки. Теперь мы видим, что есть третий путь.

— Зачем? Это же ужасно! Об этом нельзя спокойно рассуждать.

— Напрасно. Конечно, когда такое открытие находится в руках Хенгенау и ему подобных, которые видят в нем только средство массового уничтожения, — это страшно. Но представь себе на минуту такую картину. Наши селекционеры уже давно работают над проблемой продвижения теплолюбивых культур на север. Результаты пока малообещающие. Апельсины в вологодских садах еще не растут. Но вот в яблоневый сад в день сбора урожая приезжает человек. В руках у него… Впрочем, стоп! Я не знаю, что у него в руках. Да это, собственно, и не важно. Мы рассуждаем пока отвлеченно. Словом, что-то у него в руках есть. И с помощью этого “что-то” человек превращает яблоки в апельсины. Или в лимоны. Или, если хочешь, в картошку.

Мы перестанем зависеть от природы. Мы в любой момент сможем получить из болотной осоки сахарный тростник. Мы навсегда забудем о таких словах, как “неурожай” и “бескормица”. Мы в любых масштабах сможем регулировать производство мяса, яиц, шерсти. Да что говорить! Открываются такие колоссальные возможности, что сейчас еще и представить себе нельзя всех последствий. Я привел тебе жалкие примеры. Воображение пока не в силах подсказать мне большего. Я просто подумал о первых шагах. Это как в сказке…

— Чем дальше, тем страшней, — улыбнулась Маша.

— Нет, — серьезно сказал Лагутин. — Водородная бомба была изобретена раньше термоядерного реактора. Фиолетовые обезьяны вынырнули из сельвы тоже в качестве сеятелей смерти. Но они же явились предвестниками, они вынесли на своих плечах и жизнь. Тут все зависит от точки зрения. Бомба и реактор — это два полюса. Компасная стрелка науки бесстрастно указывает на оба. Долг ученого — сделать выбор. И он делает его в зависимости от своего мировоззрения. Кроме того, уничтожать легче, чем созидать. Этим, по-видимому, и объясняется, что развитие средств истребления всегда опережает развитие средств защиты.

— Ты увлекся и забыл, что мы еще ничего не знаем. Сказка про оборотней или “эффект Хенгенау”, называй как угодно, далека от нас, как небо от земли.

— Ты не права, — возразил Лагутин. — Помнишь, я тебе говорил, что кто-то идет тем же путем, что и мы. Тогда я еще не улавливал связи. Было накоплено слишком мало фактов, чтобы рассуждать о них.

— А что изменилось с тех пор?

— Да вот хотя бы побочные явления, о которых пишет этот эсэсовец. Я понял, что ему мешало. Наследственная память. Он нашел способ внедряться в живую клетку, ломать по своему произволу генетический код и направлять развитие этой клетки в нужное ему русло. Говоря проще, он воплотил в жизнь сказку об оборотнях, но при этом столкнулся с непонятным ему сопротивлением клеток. Сплошь и рядом организмы ему не подчинялись. Почему, спрашивается? Да потому, что он не учитывал наследственной памяти или не мог ее подавить. Он вторгся в глубинные процессы строительства белка. Но дальше не пошел. Дальнейшее он предоставил самой природе, надеясь на законы эволюции. Он полагал, что овладел этими законами или, на худой конец, правильно их понимал. И в этом его ошибка. Или глубокое заблуждение. Не знаю. Он считал, что стоит сломать некий механизм, как организм сразу соскочит вниз по лестнице эволюции. А лестницы-то и не оказалось. Перед ним разверзлась пропасть. Из нее полезли фиолетовые существа. Он понял, что реакция неуправляема. Вот место, где он пишет про это.