Возвращение доктора Фу Манчи - Ромер Сакс (список книг .TXT) 📗
ГЛАВА XXXIII
МУМИЯ
Конечно, ни о каком обеде в этот вечер не могло быть и речи. Карамани сидела напротив меня, глаза ее были полны слез, она судорожно сжимала мои руки и молчала. Потом она ушла к себе, и с тех пор не появлялась. А я продолжал сидеть на койке, вперив невидящий взгляд в окружающее пространство. И только странное ощущение, что я теперь на другом корабле, в другом море и под другим небом, меня не покидало.
Несколько раз заглядывал мой милый сосед епископ, но тоже не говорил ни слова, прекрасно понимая, что для моей потери не годятся никакие утешения.
Когда наконец ко мне вернулась способность думать, я осознал, что стою перед решением достаточно серьезной проблемы.
Надо ли сообщать о своих наблюдениях и выводах капитану? Или, никому ничего не говоря, продолжать действовать по плану моего покойного друга и попытаться в одиночку задержать человека Фу Манчи?
В том, что гибель Смита не была случайностью, я не сомневался ни секунды, и то, что она имеет самое прямое отношение к покушению на Карамани, тоже было очевидно. Наконец, после долгих и мучительных раздумий, что же все-таки предпринять, я решил посоветоваться с доктором Стейси. Пришлось выйти на палубу.
Попадавшиеся мне по дороге пассажиры молчаливо провожали меня сочувственными взглядами, однако общение со Стейси меня не только удивило, но и рассердило.
— Готов биться об заклад всем, что имею, хотя имею не так уж и много, — энергично возражал он, — что гибель Найланда Смита вовсе не дело рук вашего невидимого врага.
Сделав такое странное заявление, он наотрез отказался представить мне факты, на которых оно основано, и лишь посоветовал следить и ждать. И ни в коем случае ни о чем не сообщать капитану.
Даже теперь, вспоминая свое тогдашнее состояние, я начинаю ощущать подобный упадок сил. Я не мог видеть никого из пассажиров, избегал даже Карамани и Азиза. Я уединился в своей каюте и бесцельно созерцал наступающие сумерки. Один раз в дверь постучал стюард с вопросом, не нужно ли чего-нибудь. Я резко ответил, что нет, не нужно. Так я провел вечер и большую часть ночи.
Я слышал голоса пассажиров, которые прогуливались перед сном мимо двери моей каюты и на все лады обсуждали трагическую гибель Найланда Смита. Но с наступлением ночи палуба опустела, а я продолжал сидеть в полном молчании, упиваясь своим горем. И это было гораздо лучше, чем если бы рядом находился посторонний с готовыми словами утешения.
Поскольку склянки я слышал, но который час они отбивают, не считал, то и по сей день не могу с точностью сказать, когда же именно это произошло. Но, кажется, я уже начал сидя засыпать. Как бы там ни было, я еле мог поверить, что не сплю, когда некто, должно быть, еще раньше притаившийся за стеной моей каюты, поднялся и заглянул в иллюминатор, который я не потрудился закрыть.
Должно быть, он был очень большого роста. Несмотря на то, что в темноте нельзя было разглядеть его лица, контуры его фигуры на фоне белого борта шлюпки были мне совершенно незнакомы. Кажется, он имел маленькую, каким-то странным образом забинтованную голову, тощую шею и квадратные плечи, изобличающие страшную худобу. Короче, темный силуэт в иллюминаторе мне ужасно напоминал мумию, как ее описала Карамани.
Какое-то время я бессмысленно пялил глаза на это видение. Потом, стряхнув с себя апатию, вскочил и бросился к двери. В тот же момент голова в иллюминаторе пропала, и, выскочив на палубу, я обнаружил, что там никого нет.
Почему-то я сразу понял, что бесполезно спрашивать о чем-либо офицера на мостике. Он не мог видеть мою каюту со своего поста.
Некоторое время я стоял на пороге, равнодушно размышляя о том, был ли то действительно наш скрывающийся враг, или это просто расстроенное воображение сыграло со мной злую шутку. Позднее эти сомнения самым великолепным образом разрешились, но в ту ночь, когда я наконец забылся в беспокойном сне, я так и не мог сказать себе ничего определенного.
На следующий день я проснулся в каком-то совершенно неописуемом состоянии. Родилось предчувствие, что, как обычно, я столкнусь с Найландом Смитом по дороге в ванную и он обязательно будет дымить своей вересковой трубкой. Я почувствовал, что мне просто необходимо дойти до его каюты и убедиться, что его на самом деле нет в живых. Оказывается, я все еще не осознал до конца постигшую меня катастрофу и продолжал жить частично как бы во сне. И действительно, память почти не сохранила событий ни того, ни последующих дней, пока мы не оказались вблизи Порт-Саида.
Впрочем, были две вещи, которые тогда поразили мое притупленное восприятие. Первая — это странное поведение доктора Стейси, который начал старательно меня избегать. И вторая — одно любопытное обстоятельство, упомянутое вторым помощником капитана во время нашей случайной беседы на верхней палубе.
— Не могу понять, доктор Петри, — сказал он, — я вчера нес ночную вахту, и то ли задремал, то ли на самом деле, но, по-моему, кто-то перемахнул через борт корабля за задним мостиком, быстро пересек палубу и исчез.
Я уставился на него совершенно бессмысленно.
— Вы хотите сказать, что на пароход пожаловал какой-то пришелец из морских глубин?
— Ну, это маловероятно. А вот с нижней палубы…
— Это был… человек?
— Скорее он был похож на человека. Он появился и исчез с быстротой молнии, и я успел только разглядеть, что он необычайно высокого роста. Больше он не появлялся, пока не пробило четыре склянки и меня не сменили. Я это даже в рапорт не включил из боязни, что поднимут смех… Согласитесь, самые сонные часы суток на самом спокойном участке моря, где даже ребенок справится с управлением…
Я с большим трудом удержался, чтобы не рассказать ему о своих «сновидениях». Услышав об этом, он наверняка изменил бы свое мнение о ночной «галлюцинации». Не могло же, черт побери, одно и то же почти одновременно присниться обоим. Явно какой-то злоумышленник ночами шныряет по палубам, а днем где-то отсиживается. Но я был весь во власти какой-то летаргии печали, и даже сам не знаю, почему не стал этого делать.
По расписанию, мы должны были прибыть в Порт-Саид к восьми вечера. Однако из-за попытки спасти Смита опоздали часа на четыре, и значит, пассажиры должны были сойти на берег не раньше следующего утра.
Весь день Карамани провела на палубе, всматриваясь в горизонт. Там вот-вот должна была появиться ее родная земля. Она клялась, что не уйдет с палубы, пока мы не станем на рейде, но тут как раз пришло сообщение о нашем опоздании. Услышав о нем, даже самые нетерпеливые решили спуститься к себе в каюты и предпочесть несколько часов здорового сна первому впечатлению от земли фараонов и волшебному зрелищу ночного Порт-Саида.
Что же до меня, то признаюсь в утрате всех своих интересов и надежд, с которыми я собирался в Египет. Часто моя холодность вызывала слезы у Карамани, но я ничего не мог с собой поделать. Даже ее очарование не могло облегчить мне тяжесть утраты старого друга.
Когда на горизонте появились огни египетского берега, группа самых стойких пассажиров начала понемногу рассасываться. Я уже давно убедил Карамани идти спать, а теперь и сам с тоскою в сердце добрел до своей каюты, машинально разделся и выключил свет.
Как ни покажется странным, но с ночи гибели Смита я оставил все предосторожности. У меня даже не возникло желания найти его убийц. Неизвестно почему, но я принял как данность, что покушений больше не будет — ни на меня, ни на Карамани, ни на Азиза. Тем более что как только мы прошли Мессинский пролив, нам опять задраили иллюминаторы и снова открыли их только сейчас, на подходе к Порт-Саиду. Не знаю, существует ли на всех прочих пассажирских судах такое правило, но на нашем пароходе так делали, и это, пожалуй, единственное тревожное обстоятельство поглотило все мое внимание.
Ночь выдалась удушающе жаркой, и, с радостью увидев свой иллюминатор открытым, я сразу же подумал о том, что, значит, и в каютах подо мной они распахнуты. Тут я почувствовал слабое ощущение приближающейся опасности, которое заставило меня сесть на постели. Сумрак скрадывал углы каюты. Я уже собирался встать и одеться, но тут случилось нечто, заставившее меня круто изменить свои планы.
