Возвращение доктора Фу Манчи - Ромер Сакс (список книг .TXT) 📗
— Последний эпизод, — продолжал развивать свою идею Найланд, — я рассматриваю как посмертное покушение доктора, его завещание ненависти, которое может оказаться куда более разрушительным, чем все его прижизненные демарши против нас. Нет сомнения, кто-то из его людей находится на борту. Что ж, попытаемся, как это не раз уже было, хитрости противопоставить хитрость. Никаких заявлений капитану, никаких обысков и осмотров пассажиров и команды. Поскольку первая попытка потерпела неудачу, за ней, непременно, последует вторая. Теперь вы будете играть роль личного доктора Карамани. Вы будете рассказывать всякому встречному и поперечному, что у нее возобновились легкие припадки нервного расстройства, чреватые бессонницей и прочими мелкими неприятностями. Думаю, вы с этим справитесь.
Я радостно закивал головой.
— Насчет иллюминаторов я еще не спрашивал, но думаю, как только мы минуем Сицилию, иллюминаторы тут же закроют. Может, погода и раньше испортится.
— Значит, вы считаете…
— Я считаю, что пора изменить наши привычки. Второе подобное покушение следует ожидать нынешней же ночью. Кроме того, нужно быть готовыми ко всякого рода новым опасностям.
— Молю Бога, — сказал я с жаром, — чтобы мы их благополучно миновали.
Когда настало утро и я спустился к завтраку, то первой, кто насел на меня со всевозможными расспросами, оказалась, конечно же, пароходная сплетница миссис Прайер. Ее каюта тоже примыкала к апартаментам Карамани, крики которой разбудили и почтенную женщину среди ночи. Точно следуя разработанному плану, я объяснил сердобольной даме, что моей пациентке угрожает вторичный нервный срыв, что она плохо спит, так как ее мучают кошмары. Точно так же я отвечал двум-трем другим любопытствующим, пока, наконец, не пробился к заказанному для нас угловому столику.
Железный кодекс поведения, исповедуемый всеми подданными метрополии, с первых же дней нашего плавания угрожал остракизмом Карамани и Азизу. Прежде всего им не могли простить азиатское происхождение, о котором говорила их необычайная красота. Тем не менее демонстративное поведение Смита, его авторитет инспектора британской полиции имел определенное влияние на провинциальных снобов, а прелесть Карамани довершила остальное. И в самом скором времени наше пароходное народонаселение не только не избегало, а, наоборот, старалось изо всех сил заполучить сестру и брата в свое общество.
Этим утром самую последнюю сводку о состоянии здоровья моей интересной «больной» я вынужден был дать епископу из Дамаска, благожелательному пожилому джентльмену, предки которого явно были не очень щепетильны в вопросах чистоты расы. Епископ сидел за соседним столиком, непосредственно за моей спиной. И как только я принялся за свою овсянку, он придвинул свой стул и зашептал мне на ухо:
— Миссис Прайер мне сказала, что нашу Шехерезаду что-то сильно побеспокоило сегодня ночью. Смотрите, как она бледна. Надеюсь, обошлось без серьезных последствий?
Я тут же изобразил на лице отработанную за утро улыбку и резко повернулся. Моя взвинченность все же меня несколько подвела и, не рассчитав движения, я нечаянно толкнул епископа. Священник слегка вскрикнул от боли. Дело в том, что на родину он возвращался после тяжелого и мучительного лечения в Англии от брюшного тифа. Болезнь так основательно подорвала его здоровье, что передвигаться он мог, лишь опираясь на две крепкие трости. Так что представляю себе, сколько мучений причинила ему моя неловкость. Просто поразительно, что боль нисколько не отразилась в его глазах, которые по-прежнему лучились добротой через поблескивающие на носу стеклышки пенсне.
— Бога ради, извините мою неосторожность… — начал я.
Но епископ поднял свою изящную, холеную руку останавливающим жестом. Он не желал принимать никаких извинений по поводу такого пустяка и просил только дать ему самый подробный отчет о состоянии Карамани. Он проявлял при этом столько самого искреннего участия, что ему невозможно было отказать. Недаром, как я заметил, самые разные люди на борту относились к епископу с одинаковой симпатией.
— Огромное спасибо за ваше участие, — отвечал я ему. — Будущей ночью я обещал Карамани, что она будет крепко спать. Таким образом, я поставил на карту свою профессиональную репутацию. Ничего другого не остается, как только выполнить обещание наилучшим образом.
Словом, у нас была приятная компания, день миновал достаточно беззаботно. Смит его провел большей частью в обществе старшего офицера, осматривая вместе с ним всякие малопосещаемые закоулки парохода. Позднее я узнал, что он прошелся по каютам команды, был в носовом кубрике, машинном отделении, даже спускался в кочегарку. Причем проделал это так непринужденно, с таким искренним интересом к многосложному корабельному хозяйству, какой на его месте продемонстрировал бы любой сухопутный простак, отправившийся первый раз в жизни в плавание. Поэтому обыск, который он фактически провел на пароходе, не вызвал ни комментариев, ни пересудов.
И все же к вечеру я почувствовал, что вместо тихого благостного состояния, в которое я с некоторых пор научился впадать перед обедом, я погружаюсь в привычное тоскливое беспокойство, обычно предвещавшим очередное столкновение с убийцами из команды Фу Манчи.
Но это неприятное ощущение даже в малой степени не отражало того, что в эту ночь нам уготовила судьба. Даже теперь, спустя значительное время, мне трудно найти слова, чтобы описать то чувство невосполнимой утраты, которое я испытал тогда.
Когда до обеда оставалось не более десяти минут и все спустились в каюты, чтобы переодеться, с верхней палубы донесся слабый крик. Тотчас же к нему присоединились остальные голоса, а затем я услышал, как палубный матрос прокричал за дверью моей каюты:
— Человек за бортом! Человек за бортом!
«Вот оно, началось!» — вспомнил я свои предчувствия. В чем был, полуодетый, выскочил я на палубу, пролез под шлюпкой напротив моей двери и, перегнувшись через поручни, стал вглядываться в сторону кормы.
Некоторое время я ничего не мог обнаружить. Слышал только, как зазвенел на капитанском мостике телеграф, как прекратилось движение винтов, затем новый звон, и винты опять пришли в движение, но уже в обратном направлении. Пароход задрожал и медленно пошел назад. Сосредоточив все свое внимание на нашей кильватерной дорожке, я смутно воспринимал нарастающую вокруг меня суету, четкие действия шлюпочной команды, выполнявшей приказания третьего помощника. И вдруг я увидел то, что потом преследовало меня все последующие дни и ночи.
В волнах я увидел рукава белого жакета и плавающую рядом фетровую шляпу. Вскоре рукав мелькнул каким-то прощальным взмахом и исчез в глубине. На поверхности оставалась только шляпа. Складывалось такое впечатление, что она не тонула специально, чтобы не оставить никаких сомнений в первый же миг, потому что если жакет мог принадлежать еще кому-то, то у этой невообразимой шляпы мог быть только один владелец — Найланд Смит! Еще не успев толком осознать всю огромность своей потери, я почувствовал, как холод одиночества сдавил сердце.
Самым естественным в этот момент было самому броситься в море и попытаться спасти товарища. Но до того места, где он ушел под воду, оставалось не менее полумили, и туда уже полным ходом шла наша шлюпка под командой третьего помощника.
Как странно, подумалось мне тогда. Мы с Найландом были друзьями уже многие годы, а я так и не удосужился узнать, как он плавает. И плавает ли вообще. Но даже если он почти не умел плавать, все равно не мог так быстро утонуть в совершенно спокойном море. А если получилось так, значит с парохода его сбросили уже мертвым. С палубы было видно, что все усилия шлюпочной команды были вознаграждены только тем, что она подобрала шляпу утонувшего.
