Внучка берендеева. Летняя практика - Демина Карина (мир книг txt) 📗

– Смотри, маг… и постарайся выжить.

Постарается…

Он проснулся с тяжелой головой и, лежа на жесткой лавке, долго не мог понять, где же находится. После вспомнил.

Дом.

И сонницу. И круг из древних камней, в котором ничего не росло, да что расти – и снег зимою в этот круг ложился неохотно.

Запах тлена.

Кровь.

И волчий звериный страх, от которого шерсть на загривке поднималась дыбом. Арей провел рукой по шее, убеждаясь, что за ночь шерсти там, вздыбленной аль нет, не выросло. Мотнул головой, избавляясь от наваждения. Поднялся… ухватился руками за лавку, потому как пол в избе вдруг покачнулся, готовый подняться, принять отяжелевшее вдруг тело.

Вот же… верь нежити.

– Плохо тебе? – раздался ласковый голосочек.

Арей вздрогнул и для верности себя за руку ущипнул. Боль от щипка была короткой, но и ее хватило бы, чтобы морок разрушить. А поскольку Любляна не исчезла, то следовало признать, мороком она не была. Дареная невестушка, чтоб ее, сидела на лавке, сложивши белы рученьки на коленях. Сидела смирнехонько, глазки потупивши, зарумянившись – не девка, яблоко наливное. Только Арей подозревал, что с этого яблока у него скоро оскомина будет.

– Утра доброго, суженый, – ласковым голосочком пропела она и глазками стрельнула.

– И тебе… утра… доброго. – Арей голову потер.

Болела.

– Славно ли тебе спалось? – Любляна пальчиком по шитью провела, по дорожкам серебряным, по жемчужным островкам.

И кольнуло что-то в руке холодом.

Надо же… а думал – приблажилось. Или, верней, что сонницы нематериальны. А выходит… выходит, мало он пока знает. Пусть ныне и маг полновесный, но все одно гордиться нечем.

– Славно. Спасибо.

Арей кулак сжал. Что ему от этой жемчужины? Может, и ничего, может, пустое она, как все обещания нежити, а может, и пригодится.

– Что это у тебя там? – поинтересовалась Любляна и шею вытянула, силясь разглядеть.

– Ничего.

– Что-то есть? – Она соскочила с лавки. – Не хочешь показывать? Дело твое… я привыкла, что никому-то не нужна.

– Хватит. – Арей был не в том настроении, чтобы нытье слушать и уж тем более силой делиться. У самого почти не осталось.

– И кричишь… и не замечаешь…

– Ты уж определись, – хмыкнул он, – или кричу, или не замечаю.

Любляна губки поджала. Побледнела. И губу отставила, обиду выражая. Затрепетали ресницы, но к этим слезам Арей привык. Душою очерствел он, что ли? И Любляна поняла. А может, не она, но тварь, в ней сидящая, почуяла, что не будет поживы.

И если так, то зачем тратиться.

Любляна подошла к ведру, зачерпнула водицы ковшом и Арею поднесла:

– Испей. Полегчает. Батюшка наш, когда перебрать случалось, говаривал, что ничего нет лучше водицы колодезной.

И пить вдруг захотелось так, что зубы заломило. Только желание это было не его, не Ареево. И жемчужина в руке холодом опалила, упреждая о том.

– Спасибо, – сказал Арей не невестушке, которая на него глядела, что голодный на пряник, но соннице. За такое и силой поделиться не жаль, тем паче что сила вернется.

– Не за что… я готова о тебе заботиться.

Арей жемчужину в кошель опустил.

А ковшик с водицей на стол поставил. Подумал, что стоило бы вовсе вылить и ковшик, и ведро, из которого эту воду брали, но не стал.

– Послушай, Любляна…

Она вновь на лавку села, рученьки сложила, глядит… вот нехорошо так глядит, вроде и спокойно, а чуется за этим спокойствием гнев, который скрывают, да только сил нет вовсе упрятать.

– Не мила тебе, – усмехнулась она. – Ничего не говори. Не мила. И знаю, что девке этой обещался. Что ты в ней нашел? Ладно братец мой… его всегда отличала любовь к таким вот…

Она хлопнула себя по бокам.

– Чтобы тела побольше… сиськи…

– Прекрати.

Арей потер глаза.

– Не хочу. – Любляна глядела прямо, и теперь гнев ее, старый, что гной в ране, чувствовался. – Почему я должна прекращать? Почему я должна молчать? Смиряться? Позволять всем вокруг решать, что для меня лучше будет? Там, в тереме царском, кланяться беспрестанно, благодарить за милость, хотя какая это милость… жить, не зная, позволено ли тебе будет следующий рассвет увидеть.

– Рассвет? Или закат тебе милей?

Любляна оскалилась улыбкой. И черты лица ее исказились, почудилось, выглянуло из нее нечто… нечеловеческого свойства явно.

– Доложила? Или Ильюшка, братец наш разлюбезный? И теперь ты думаешь, что я – не человек, а тварь неведомая, в человеческом теле обосновавшаяся?

Арей сел за стол.

И руки на стол положил. Раскрыл ладони, чтоб видела она, что не станет чаровать. Раз уж выпало беседовать, то Арей побеседует. Глядишь, и договорится до чего-нибудь.

– Никто не знает, как было.

– Так расскажи.

– Тебе?

– А хоть бы и мне, – сказал он, разглядывая невестушку иным взглядом. Смешно было думать, что прочие не глядели. Глядели. И взглядом. И камнем. И словом Божининым. Но не выглядели, иначе б… или… если б и выглядели, если б сочла царица, что надобно ей нелюдь в тереме, то и нелюдь пригрели б.

– Что, понимаешь? – Любляна голову набок склонила. – Она больше не кажется доброй и милосердной?

– Добрых и милосердных царей не бывает. Как и цариц.

– Хорошо, что ты это понял. А говорить… почему б и нет… да, я тебе неправду сказала… верней, не всю правду сказала… понадеялась, глупая, что ты мне поможешь… что вытащишь… я ж не знала, что эта девка тебе взаправду дорога. Скажи, случится с ней что, горевать сильно будешь?

– Голову тебе сверну.

– Не пугай. – Любляна пальчиком по щечке провела, а по следу алому, пальчиком этим оставленному, и слезинка скользнула хрустальная. – Всяк желает бедную девушку застращать… некому заступиться, некому…

– Или говори, или уходи.

Она слезинку смахнула.

– Первый год при нас жрец находился неотлучно. И пяток старух, которых блаженными почитают. Как по мне, обыкновенные, просто умом двинулись… ты не знаешь, каково это… Одна постоянно бормочет. Другая песни поет. Все воняют, потому что мыться – святость смывать. И молишься, молишься, а им все мало, все поверить не способны, что нет от нас с сестрицею вреда… а главное, случится в тереме беда какая… не важно, к слову, хоть чирь на заднице, а все мы виноваты.

– Жалуешься?

Арей все же флягу отыскал среди вещей. И, воды на полотенце плеснув, отер лицо. Полегчало.

– Брат твой где?

– Я ему не сторож… пришла, тут никого нет уже… только ты вот спишь сном беспробудным. Я тебя уже и звала, и за плечо трясла, а ты никак… вот и решила посидеть, поглядеть, что за беда… вдруг бы тебе помощь понадобилась.

Ишь, заботливая какая.

А все одно странно, что и Лойко, и Илья ушли, никому и слова не сказавши.

– Отец хотел, чтобы мы стали сильней… он знал, что она не оставит нас в покое. Как же, царская кровь, благословенная… проклятая, как по мне. – Любляна пальцами по косе провела, распуская. – Я бы отказалась, если б можно было… но кто ж меня спрашивал, где родиться?

– Опять жалуешься.

– Привычка. – Она не смутилась. – Я не нелюдь, Арей. Я просто не совсем уже и человек. Помню, отец позвал меня вниз. Помню, как лежала на полу и плакала, умоляя меня отпустить… а потом стало холодно, и так холодно, что… я думала, насмерть замерзну. Потом… потом что-то было, но все как в тумане. Знаю, я делала не самые приятные вещи… или не я, но то, что в меня вселилось.

Она вздохнула.

– Отец как обезумел… или и вправду обезумел? Но все закончилось в один день. Я очнулась от боли, страшной боли, будто меня раздирали изнутри на мелкие клочки… потом жар… и холод… я едва не умерла, но очнулась. Кем? Сама не знаю. Знаю, что ее, той твари, больше нет… и что не будет… что я одна… почти одна, только вот Маленка, она способна понять, что я чувствую, но лишь потому, что чувствует то же самое… мы вдвоем остались друг у друга, а все вокруг только и ждут повода, чтобы от нас избавиться.