Зловещее проклятие - Гладкий Виталий Дмитриевич (версия книг .TXT) 📗
– Не знаю, не знаю… – сказал Драч. – Не сработала, как следует, наводка и у него получился прокол. Думал, что в квартире никого нет, открыл отмычками дверь, а там хозяйка.
– Он мог просто убежать, – не сдавался майор.
– Мог. Но иногда испуганный человек способен на неадекватные поступки. Возможно, вор хотел лишь слегка придушить Новосад, чтобы она потеряла сознание, но не рассчитал силы.
– Извините, товарищ подполковник, но эта версия не выдерживает никакой критики, – упрямился Дубравин.
– Почему?
– Вор такой высокой «квалификации» на мякине не разменивается. В семейном общежитии нет людей зажиточных. А значит, и брать у них нечего. Зачем ему глупый риск?
– И то верно… – сказал Драч, немного подумав. – В какой-то мере…
Он обеими руками пригладил редеющие волосы темного цвета и поднялся.
– На сегодня хватит, – продолжил подполковник устало. – Параллельно с розыском убийцы нужно приложить максимум усилий для обнаружения этого “домушника”. Подчеркиваю, максимум! Ваши аргументы, майор, достаточно вески, но в нашем деле все может быть. Оперативно-розыскные мероприятия по убийству Новосад будете проводить вы, Евгений Тарасович. Вместе со старшим лейтенантом Белейко.
– Есть! – отчеканил Белейко.
Он просиял – Драч словно прочитал его мысли.
Глава 9. СОМНИТЕЛЬНОЕ АЛИБИ
Утром Дубравину принесли распечатанный пакет спецпочты с размашистой надписью в углу конверта: “М-ру Дубравину”; ниже – подпись Драча и дата.
“Опять из Москвы… – отметил про себя майор, вынув из конверта два листка с печатным текстом. – Федеральный розыск”.
– Что там, Евгений Тарасович? – спросил старший лейтенант.
Как следует не выспавшийся Белейко за прошедшие сутки несколько подрастерял свой лоск. Его одежда была помятой, а под глазами темнели круги.
Он даже не успел дома побриться. И теперь жужжал над ухом Дубравина старой электробритвой, которую он держал в письменном столе на случай аврала.
– Слушай, отойди… – поморщился майор. – Голова и так гудит… Купи себе что-нибудь приличное. Сейчас импортных бритв полно. Не очень дорогие и бесшумные.
– А ты мне подари… на восьмое марта, – расплылся в улыбке Белейко.
– Если ты поменял пол, то вскоре бритва тебе не понадобится, – парировал Дубравин.
– Чур тебя!
– То-то… Все, умолкни. Не мешай сосредоточиться.
И майор принялся с большим внимание читать полученные по спецпочте бумаги.
– Ну что там? – не терпелось Белейко.
– “Сообщаем, что вор-рецидивист Подпружный С.А., он же Ставкин, по кличке Жареный, – читал Дубравин с нотками радостного возбуждения в голосе, – задержан. При задержании оказал вооруженное сопротивление…” И так далее.
– Один в минусе. Уже легче, – прокомментировал сообщение службы федерального розыска Белейко.
– Итак, остался Сенька Заика…
Дубравин взъерошил волосы.
– Других кандидатов пока не наблюдается, – с огорчением констатировал майор.
– А если нет? Если кто-то другой?
– Не исключено. Тогда мы с тобой останемся у разбитого корыта.
– Да, перспектива бодрящая…
Белейко попробовал на ощупь плохо выбритые щеки, и в раздражении бросил электробритву в ящик стола. «Ей-ей, отнесу на свалку. Железяка хренова…» – пробормотал он, освежаясь одеколоном.
– Но иного варианта у нас пока нет, – сказал Дубравин. – Увы…
– Ты хочешь сказать – наиболее вероятного.
– Совершенно верно…
Майор тяжело вздохнул; и продолжил:
– Я перелопатил всю картотеку управления, несколько раз. Звонил в МУР. Проверил практически всех, так сказать, “достойных” клиентов нашей «конторы». Тупик. Из тех, кто не в ИТК, на горизонте только двое – Жареный и Заика.
– Теперь один. Но где гарантии, что это именно он? Что не залетный?
– Гарантии? Их пока нет. Но есть тут у меня на примете кое-кто…
Дубравин открыл сейф и вынул папку с документами.
– Посмотри, – нашел он нужный лист.
– Хробак Иона Лукич… – начал читать Белейко. – Год рождения… Послушай, Евгений Тарасович, я что-то тебя не пойму. Это же глубокий старик.
– А я его в “домушники” и не сватаю. Но по части наводки – это еще нужно посмотреть. Уж очень он смахивает на таинственного старика-“тихоню”, стеклившего окно в обворованной квартире.
– Как ты на него вышел?
– Паспортный стол плюс наш архив. Проверил мужчин преклонного возраста в том микрорайоне, где были квартирные кражи. А затем в архиве нашел дело Хробака. В 1956 году его взяли с поличным при попытке обворовать сельмаг в одной из окрестных деревень. Свой срок он отмотал, но домой не возвратился – обосновался здесь, в городе.
– Ну и что? Его прошлое еще ни о чем не говорит.
– Все это так. Есть только одно “но”: по косвенным данным Хробак и Сенька Заика односельчане.
– Нужно уточнить, – оживился Белейко.
– Вот этим, Бронек, ты и займешься. Прямо сейчас.
– А ты куда?
– К Алифановой…
Примерно через час Дубравин вместе с Алифановой были у двери квартиры Новосад.
Рыжеволосая актриса за ночь сильно сдала: румянец на щеках уступил место сероватой белизне, на которой особенно ярко выделялись веснушки, под глазами темнели круги; она была апатичная и какая-то покорная.
Заходя в подъезд семейного общежития, где жила ее подруга, Алифанова порылась в сумочке и сунула под язык таблетку валидола.
– …Ирина Викторовна, надеюсь, вы достаточно хорошо знаете гардероб Новосад. Посмотрите внимательно, не пропало ли что?
– Да… я посмотрю…
Алифанова с трудом сдерживала слезы.
Дубравин забеспокоился, глядя на нее; актриса поймала его взгляд и постаралась взять себя в руки.
Прикусив нижнюю губу, Алифанова прошла вглубь комнаты, ступая едва не на цыпочках, будто боясь потревожить чей-то сон.
– Ну как? – с надеждой спросил ее Дубравин, когда она осмотрела вещи.
– Кажется… все на месте…
Алифанова колебалась.
– Вот только…
– Что – только?
– Может, она в химчистку сдала? Или в починку… Я не вижу здесь ее старое пальто и одно из платьев. И, по-моему, нет саквояжа. Правда, он был далеко не нов; возможно, переехав сюда, Валя его выбросила…
Майор был разочарован: старые вещи, кому они нужны?
Опечатав дверь квартиры Новосад, он спустился на первый этаж к уже знакомой дежурной, старушке в роговых очках. Она и сегодня была в утренней смене.
Дубравин все-таки хотел установить личность третьей девушки, вышедшей из дома во время убийства, что вчера не удалось.
Но дежурная и сегодня мало чем порадовала майора: эту девушку она видела впервые.
Запомнила дежурная только то, что девушка очень торопилась, едва не бежала. Она куталась в платок, а потому лица не было видно, один нос торчал; в руках у нее была большая сумка.
Лишь у выхода, споткнувшись о коврик для ног, неизвестная на миг повернулась лицом к застекленной дежурке, где сидела старушка.
Поэтому все, что могла сказать о ее внешности дежурная, вместилось в одном слове: “Симпатичная…”.
Попрощавшись с дежурной, майор отправился к Ольховской.
О встрече предварительно договариваться не стал. Справившись в театре, он узнал, что актриса приболела и находилась дома.
Дубравин хотел, чтобы его визит был внезапным…
На удивление, Ольховская вовсе не выглядела больной, только в глазах ее таилась печаль.
Видимо, на лице Дубравина она прочла немой вопрос, поэтому объяснила:
– Не могу… Не могу работать. Валя перед глазами стоит… За что? Кто?
– Если бы мы знали…
Расположились они в гостиной: Дубравин – в кресле, Ольховская, закутавшись в плед, – на диване.
– …Валя с людьми сходилась трудно. Характер у нее был крутой. Она знала себе цену и никогда, в отличие от некоторых наших коллег, не капризничала в работе, не пыталась утвердить свое “я” самовосхвалениями и унижением других. А ведь актриса она была великолепная. Даже как-то странно звучит – “была”…
