Сиятельный - Корнев Павел Николаевич (читать книги без регистрации полные txt) 📗
На ум приходил только Альберт Брандт, но видеть его хотелось в последнюю очередь.
Вернув костюм, я встал на крыльце ателье, достал жестянку с леденцами и отправил в рот малиновый.
– Ужасная катастрофа в Париже! – заголосил вдруг вывернувший из-за угла мальчонка, размахивая свежей газетой. – Погиб знаменитый Сантос-Дюмон! Крушение аэроплана! Взрыв порохового двигателя! Ужасная катастрофа в Париже!
Мальчишка орал так заразительно, что заваляйся в карманах хоть пара никелей, купил бы газету из чистого любопытства, но из бумажника пришлось выгрести все подчистую, поэтому я отвернулся и зашагал по улице.
Ужасная катастрофа? Ха! Ужасней моего финансового кризиса придумать катастрофу просто невозможно!
Где раздобыть денег? Где?!
Неожиданно я вспомнил о давешнем приглашении в Банкирский дом Витштейна и прищелкнул пальцами.
Точно! Сегодня понедельник, банк работает, а где банк, там и деньги. Вот туда и отправлюсь.
Но тут сидевший на лавочке господин опустил газету и улыбнулся, заметив мое неподдельное изумление.
– Присаживайся, Леопольд, – предложил инспектор Уайт. – Надеюсь, у тебя было достаточно времени обдумать мое предложение?
Я встал напротив начальника и кивнул:
– Достаточно. Я не стану этого делать.
Роберт Уайт и бровью не повел.
– Могу поинтересоваться, по какой причине? – только спросил он, услышав отказ.
– Не хочу, чтобы эта тварь сожрала мою душу.
– Не беспокойся, у тебя все получится.
– Получится? В падшем силы, как в ста тоннах динамита! Я и близко к нему не подойду!
– Ты упускаешь шанс хоть чего-то достичь в своей никчемной жизни!
– Извините, инспектор. Без меня.
И не желая больше выслушивать никаких доводов, я развернулся и зашагал в обратном направлении.
Роберт Уайт останавливать меня не стал. Он и с места не сдвинулся, так и остался сидеть на лавочке. Но спину жгла его снисходительная улыбка, и от этой улыбки на душе сделалось как-то совсем нехорошо.
В банк я не пошел, отправился прямиком домой. Но опоздал…
Предчувствия не подвели – стоило только пройти за ограду, и в глаза сразу бросилась оставленная нараспашку дверь.
Теодор подобной небрежности себе никогда не позволял!
Достав из кармана «Цербер», я уже на бегу сдвинул предохранитель и взлетел на крыльцо. Заскочил в дом, и сразу из-под ноги вылетела винтовочная гильза, ударилась о плинтус, закрутилась на месте.
– Дерьмо! – в сердцах выругался я, встав над телом дворецкого, во лбу которого чернело засохшей кровью аккуратное пулевое отверстие. Поднял брошенную на грудь Теодора визитную карточку, прочитал лаконичное послание на обратной стороне и вновь не удержался от ругательства.
«Ты знаешь где», – гласила надпись на визитке инспектора Уайта, и ничего больше на ней не было, но больше ничего писать и не требовалось.
Я знал где. И еще я знал, что инспектор не оставит меня в покое, пока не добьется своего.
Обратиться в Третий департамент?
При одной только мысли об этом у меня вырвался нервный смешок.
Не вариант. Хорошо бы, но не вариант.
Отбросив смятую визитку, я посмотрел на дворецкого и покачал головой.
– Ладно, Теодор, – вздохнул я, хрустнув костяшками пальцев, – давай начнем все сначала.
И я заставил себя увидеть то, что лежит на полу в действительности, а не в моем подменившем собой реальность воображении.
И сразу облик дворецкого начал меняться и терять человеческое обличье. Тронутая тлением кожа туго обтянула острые скулы, пустые глазницы провалились, губы натянулись полосками серой кожи и обнажили неровные желтые зубы, а волосы увенчали череп серыми клочьями. И лишь дыра во лбу не изменилась никак. Пулевое отверстие было здесь и сейчас.
Неожиданно торчавшая из рукава кисть дрогнула, скрюченные пальцы заскребли по дубовому паркету, ноги засучили по полу начищенными ботинками, и тогда я одернул неупокоенного:
– Терпение, Теодор! Терпение!
Ту ночь, когда в доме поселилось проклятие, дворецкий не пережил. Но и умер не до конца. Теодор был человеком чести, его чувство долга оказалось сильнее смерти, и это сыграло с ним злую шутку – все эти годы он оставался заперт в собственном мертвом теле, будто в камере смертников. Старуха с косой могла прийти за ним в любой из дней, но медлила, то ли намереваясь извести обманувшего ее наглеца ожиданием, то ли не зная, с какой стороны подступиться к эдакому упрямцу. А я…
Я слишком хорошо помнил Теодора живым, чтобы позволить ему пребывать в образе бессловесной нежити. Мне ведь не требовалось воскрешать покойника, достаточно было просто представить его живым и добавить к этим воспоминаниям самую малость силы.
Откуда ей взяться, если мой талант черпал силу в страхах?
Из страхов, откуда еще. И дело было даже не в том, что сам я до дрожи боялся одиночества пустого особняка, куда больше помогал запредельный ужас смерти.
Не мой – Теодора. Он боялся возродиться, ведь дарованный мной эрзац жизни неминуемо обречен был завершиться новой смертью. Мгновения агонии одинаково ужасны и для живых, и для тех, кто живым себя только мнит. Неважно, с какой высоты падать, если под тобой бездонная пропасть.
На этом страхе и смертном ужасе я и сыграл. А стоило только эмоциям обернуться малой толикой реальности, как Теодор ухватился за мои воспоминания, натянул их на себя, будто личину, и судорожно засучил ногами, когда забилось сердце и задергалось корежимое противоестественным возвращением из царства смерти тело.
Я почувствовал легкое головокружение и прислонился к стене; в глазах сразу прояснилось, и стих звон в ушах. Мертвый дворецкий не нуждался в поддержке постоянно, у него хватало с избытком собственной силы. Чувство долга не дало ему сойти в могилу, оно же билось потусторонним близнецом сердца, а от меня требовалось лишь придать первоначальный импульс, воплотить эту силу в форму запечатленных в памяти образов, только и всего. Для человека со столь живым воображением это несложно.
Не Христос и Лазарь, а всего-навсего сиятельный с непростым талантом и его застрявший между жизнью и смертью слуга.
– Благодарю, виконт, – выдохнул Теодор, уверенно поднялся на ноги и сообщил: – Они забрали вашу гостью.
– Кто приходил? – спросил я, заранее зная ответ.
– Двое парней, рыжий и шатен. Шатен жевал табак.
– Понятно, – вздохнул я и поднялся в спальню.
Джимми и Билли сильно пожалеют, что сунулись ко мне домой. Неважно, кто их прикончит, – я или проклятие; в любом случае эту ночь им не пережить. И вряд ли об этом не знал инспектор, когда отправлял их за Елизаветой-Марией.
В спальне я достал из тумбочки «Рот-Штейр» и до упора оттянул головку затвора; миг спустя тот вернулся на место, с сочным металлическим клацаньем дослав патрон. Пристроив кобуру с пистолетом на пояс, я нацепил помочи, без которых рисковал оказаться со спущенными штанами, проверил «Цербер» в кармане пиджака и спустился на первый этаж.
– И не забудь прибраться в спальне, – напомнил дворецкому, поправлявшему перед зеркалом бакенбарды.
– Ни в коем случае, виконт, – кивнул Теодор со столь невозмутимым видом, словно это не он валялся пять минут назад на полу с дырой в голове.
Впрочем, пробившая лоб пуля не самое худшее, что ему довелось пережить, точнее, не пережить. Аггельская чума убивала не столь милосердно, как пятнадцать граммов свинца и меди.
До иудейского квартала я добирался пешком. Шел без лишней спешки, заранее обдумывая свои дальнейшие действия, снова и снова подбирая слова и аргументы, которые помогли бы разрешить дело без кровопролития. Но надежды на подобный исход, если начистоту, уже не оставалось.
Инспектор Уайт никогда не останавливался на полпути, а я не собирался идти у него на поводу и ставить на кон чужой игры собственную душу.
Елизавета-Мария?
О да, инспектор прекрасно знал, как зацепить человека за живое. Но он совершил большую ошибку, решив, что вот так запросто сумеет заставить меня плясать под свою дудку.